В один день, неумышленно, посмотрел интернациональное кино «Невидимые дети» плюс большой кусок из нашего телесериала «Кадетство». Рифма, и даже более чем рифма. Тема, насущная проблема, грандиозная метафора!
Не поленился, отыскал томик замечательного Виктора Голявкина с рассказиком на полстраницы «Как я под партой сидел». Как и положено, первостепенное внимание к субъекту речи: кто говорит? А говорит там младшеклассник, чудак. Он же, соответственно, и просидел целый урок под партой. Залез в самом начале, едва учитель отвернулся к доске: «Как заметит учитель, что я исчез, ужасно, наверное, удивится. Интересно, что он подумает? Станет спрашивать всех, куда я делся…»
Рассказик на полстраницы, но предельно тонкий, показательный, абсолютный шедевр. Мальчику кажется, что он пуп земли, что он в центре внимания учителя, что учитель, несомненно, глупее его, мальчика, и поэтому, конечно же, не догадается, хотя и всполошится. Прервав урок, недогадливый учитель «станет спрашивать всех», а эти самые «все», без сомнения, только и делают, что думают про мальчика. И вот уже класс разговаривает единственно про него, и вот уже мир вертится вокруг его исчезновения…
Мальчик попросту дурак, и мальчика нужно хорошенько проучить. Базовый урок он получит уже через полчаса. Под партою трудно: болит спина, тычет в спину ногой Сережка. Но самое нестерпимое то, что никто на исчезновение не реагирует!
«Вылезаю и говорю:
- Извините, Петр Петрович…
- В чем дело? Ты к доске хочешь?
- Нет, извините меня, я под партой сидел.
- Ну и как, там удобно сидеть, под партой? Ты сегодня сидел очень тихо. Вот так бы всегда на уроках».
Голявкин не случайно заканчивает репликой учителя. Это значит, что мальчик попросту офигел и потерял дар речи: получается, учитель видел, знал, заботливо контролировал, но - молчал!! Учитель передоверил мальчику свободу выбора. Хочешь – сиди под партой, а хочешь – вылезай. Можешь даже отправляться ко всем чертям, то бишь к доске.
Разве это детский рассказик? Это очень взрослое произведение с мощнейшим религиозным подтекстом. «Глупый самонадеянный младшеклассник» - каждый из нас. Учеба, урок – ключевой сюжет всякой ответственной культуры. Я уже писал про «Большую перемену», но повторю еще раз: под видом школы рабочей молодежи там предъявлен заказавший модернизацию социум. Учеба – это работа над ошибками. Универсальный сюжет «учеба» актуализирует «идею пути», внутреннего движения, роста, и возраст тут ни при чем. Школа, класс – это, кроме прочего, преодоление родоплеменной ограниченности.
Лента «Невидимые дети» сделана по заказу UNICEF. Семь новелл, снятых очень крупными и просто хорошими режиссерами, от Эмира Кустурицы, чья работа здесь, на мой вкус, безупречна, до Спайка Ли и Джона Ву. Российского представителя нет, и это беда! Провинциальность нашего нынешнего кинематографа попросту пугает: нас изредка и с большой неохотой берут в конкурсы крупнейших фестивалей, наших «мастеров» никогда не приглашают участвовать в многочисленных международных проектах подобного рода. Псевдорынок заказывает и заказывает нашим порнографию духа вкупе с местечковой эстетикой. Рано или поздно придется разбираться с этим на государственном уровне…
Вот аннотация отчетной картины: «Половина детей, рождающихся в развивающихся странах, не регистрируется, что фактически делает их невидимыми для государств и их политиков. Другие дети становятся невидимыми после того, как лишаются родительской защиты». Одно дело – случай Голявкина, где мальчику только кажется, что его потеряли, но на самом-то деле по-хорошему «пасли». Совсем другое – маргинальность, выключенность из социума, когда тебя действительно не видят, не хотят видеть или, что даже страшнее, попросту не могут разглядеть.
Эмансипация, права отдельно взятой личности – категории замечательные. Страшно, однако, если эмансипация оборачивается атомарностью. Субъекты федерации не имеют в таком случае ничего общего, никаких совместных характеристик, и – закономерно становятся невидимыми! Кино в этом смысле – надежнейший инструмент социального анализа. Будучи масскультом, кино работает не с личностью, но непременно с массовидными явлениями. Проблема постсоветской кинопродукции в том, что человеческий материал распылен, рассеян и маргинализирован, а значит, никого нельзя увидеть! Нет общества – нет кино.
Иногда случаются недоразумения. С чем, допустим, связан заслуженный успех фильма Алексея Балабанова «Брат-2»? Многие «грамотные» пытались переложить с больной головы на здоровую, прописав неуемную агрессию Данилы Багрова по ведомству будто бы озлобленного и будто бы с утра до вечера мечтающего о реванше народа. Конечно же, глупость. Что такое постсоветский народ – неизвестно, народ пока что не виден. Он все еще не заказан (в хорошем смысле слова) государством (читай: учителем), и никакого механизма различения этого самого новодельного «народа» нет.
Однако Данила Багров есть и производит несомненное впечатление. Кто это, что это? Да он же воплощает ту самую элиту, которая от него же и шарахалась! Свободно перемещается по миру, активно и некритично примеряет на себя импортные социокультурные образцы (Данила - калька с голливудского супермена!), но самое главное, самое смешное – непрерывно говорит, непрерывно изрыгает одну упакованную формулу за другой. Резонеры, без разбору стреляющие не столько пулями, сколько расхожими «истинами», афоризмами…
Почему «Большая перемена» срабатывает сегодня так же эффективно, как и в середине 70-х? Потому что архетип «рабочие» худо-бедно упорядочивал людей самых разных слоев и умонастроений. Вот стихотворение Александра Кушнера, который навряд ли когда-нибудь эту самую «Большую перемену» смотрел. Или, может, смотрел десять минут, а после плевался. Неважно, неважно, ведь он тоже был в поле притяжения той самой образности! Он тоже был – «пролетарий умственного труда». Итак, стишок из книжки Кушнера от 1976 года: «Мне дорог гул вечерней школы…» Здесь ровно та же самая социокультурная оптика, что и в «Большой перемене».
…………………………...
Ученики неторопливы.
Их сбить удастся вам едва ль.
Они склоняют слово «ливень»,
Как будто делают деталь.
……………………………
……………………………
А погляжу в окно – и снова
Увижу кран, увижу дым,
Завод «Кинап», завод Свердлова
И «Красный выборжец» за ним.
В таком высоком окруженье
Любая запись на доске –
Стрелы подъемной продолженье
С бруском стальным на волоске.
А за 20 лет до этого было, допустим, без малого гениальное стихотворение Леонида Мартынова:
………………..
Но за заставой,
Величавые,
Шумят заводы,
Как сады!
Иначе говоря, люди, живущие в более или менее развитом обществе, непременно должны быть как-то названы, опознаны, различены, иначе обществу – смерть и деструкция. На выполнение этой задачи брошены в нормальном обществе все лучшие силы. Постсоветская Россия с задачей стратификации катастрофически не справляется. Более того, задача до сих пор не осознана. Наша постсоветская история может быть описана, скорее, как история родоплеменной возни, нежели как история оптимизации атомарных, то бишь шкурных, интересов. Наличие внятного кинематографа, повторюсь, - первое свидетельство в пользу того, что родоплеменные группы социализированы.
В этом смысле приятно удивил, если не сказать больше, сериал «Кадетство». Встречал в телепрограмме, но смотреть не собирался. От нынешних отечественных сериалов, равно как и от фильмов, очень дурно пахнет фальшью. Смотреть, по-моему, можно только на умопомрачительно комикующих участников проекта «Моя прекрасная няня», который, впрочем, является калькой с американского первоисточника.
Так вот, в ожидании очередной истории из жизни Виктории Прутковской случайно попадаю на «Кадетство», для начала удивляюсь. Культивирую скепсис, ищу ошибки с проколами, принуждаю себя выключить телевизор и… не могу. Через десять минут ловлю себя на том, что не противно, что даже нравится! Почему-то приходит SMS от весьма разборчивого приятеля: «Гарри Поттер плюс Большая перемена равно Кадетство». Оказывается, он тоже смотрит и тоже удивляется. Очень поучительная история.
В чем же тут дело, почему «Кадетство» работает?! Думаю, дело вот в чем. Неизвестные мне авторы гениально угадали ту, может быть, единственную в нынешней России социокультурную нишу, которая позволяет обеспечить честное и не вызывающее тошноты художественное высказывание. Во-первых, герои учатся; о пользе этой повествовательной стратегии я написал выше. Не менее важно то, что герои учатся военному делу. Они одеты в форму, они в буквальном смысле «оформлены», поэтому их легко разглядеть! В силу того, что герои - курсанты, свобода их поведения ограничена кодексами, правилами, уставами. Это автоматически позволяет снять претензии родоплеменного типа: «Так не бывает!» или «В нашей деревне (ауле) все иначе!»
Впрочем, наша сегодняшняя армия – это место, где и уставы, и законы нарушаются ровно так же часто, как и на гражданке. Сама по себе военная форма ничего не гарантирует. И вот здесь вступает в силу третье, бронебойное оружие авторов: их герои не просто военные и не просто курсанты, нет. Они – суворовцы, они - совсем маленькие! Это значит, что «дурачки», это значит, что «ничего не знают». Жизнь с чистого листа. Военная форма. Добросовестная учеба. Авторы добиваются непротиворечивой достоверности. Вчера очень осторожно посмотрел еще одну серию, уже целиком: понравилось снова. Не тошнит, не тошнит! Есть несколько очень достойных микросюжетов. Великолепный кастинг. Но главное, ощущается живое дыхание, а зато ощущения тотальной фальши нет как нет. И кастинг, и драматургия, и хорошее актерство – все это производные от попадания на «честную», на достоверную территорию.
Подчеркиваю, дело здесь не столько в индивидуальных талантах авторского коллектива, сколько в точности социокультурного попадания. Здесь, так же, как и в «Большой перемене», вопиющая условность: маленьких мальчиков играют парни студенческого возраста, но это не беда, а достоинство. Ведь благодаря этому обстоятельству нам всем проще идентифицироваться с героями.
Заигравшаяся болтливая элита, предъявленная в образе Данилы Багрова, и готовый добросовестно учиться, честно служить Родине новорожденный российский «народ» - вот и все, что пока удается отфокусировать, разглядеть. Прочее – в тумане. Детали – в тумане. А ведь давно пора укрупнять.
