4 февраля 2007 года в лондонской больнице Royal Marsden Hospital умер Илья Кормильцев. Этот полный и лысоватый человек в профессорских очках и в сорок семь лет остался очень молодым. Он вырос во времена, когда взрослые часто лгали, и он привык не брать на веру всё, что принадлежит к миру взрослых, – в первую очередь он не верил власти, какой бы она ни была. Четверть века назад он настолько убедительно сказал: «а король-то голый», что ему поверили миллионы, а он понял, что говорить правду о взрослых – самое важное. Большинство его сверстников выросло и озаботилось своими взрослыми проблемами. Илья Кормильцев всю жизнь оставался юношей-романтиком, чьи вера в идеалы молодости и энергия скепсиса были направлены на разоблачение взрослого обмана.
Питер Пэн против эпохи застоя
Илья Кормильцев родился 26 сентября 1959 года в Свердловске, в 1981-м окончил химический факультет Уральского университета и с начала 80-х стал одним из главных авторов текстов для самых значимых свердловских рок-музыкантов – группы «Урфин Джюс», Насти Полевой, Егора Белкина, а с 1985-го – для группы «Наутилус Помпилиус». Кормильцев, кстати, немного поучился в Ленинграде, поступив после окончания в 1978 году английской спецшколы на химический факультет Ленинградского университета. Но на втором курсе он перевёлся в Свердловск и еще в студенческие годы стал активно общаться со свердловскими рокерами и художниками.
Каждый, кто хоть мало-мальски увлекается русским роком, знает, что в 70-е и 80-е в Москве ничего интересного создано не было. Первой столицей русского рока был Ленинград, второй – Свердловск. Но ленинградская и свердловская школы были очень непохожи. Свердловский рок отличался от ленинградского так же, как мрачный серый главный корпус Уральского университета отличается от здания Двенадцати коллегий.
Сам Кормильцев позже скажет, что уникальность свердловского рока держалась «на провинциальной одержимости и, в общем-то, невежестве». Безуспешно претендующий на столичность Свердловск, который в начале 90-х станет такой же кузницей правительственных кадров, как Петербург в 2000-х, мог бы считаться образцовым провинциальным городом Советского Союза. Это в Питере были кофейня «Сайгон» и возможность купить пластинку Дэвида Боуи у интуриста. Свердловск закрыт для иностранцев, метро построено так, чтобы соединить спальные районы и гигантские оборонные заводы, многочисленная интеллигенция, в основном техническая, еще не знает, что на самом деле она – «образованщина» и сублимирует творческую энергию в разговорах за закрытыми дверями. Катастрофическая нехватка информации (по словам Кормильцева, «о существовании питерского андеграунда мы узнали в 1983-м, когда у нас у самих за плечами было уже по несколько созданных групп и записанных альбомов»). Борис Ельцин – еще первый секретарь Свердловского обкома КПСС.
А знакомство Ильи Кормильцева с музыкантами «Наутилуса» Вячеславом Бутусовым и Дмитрием Умецким произошло на семинаре деятелей молодежной культуры, организованном в 1983 году Свердловским обкомом ВЛКСМ – на закате эпохи зрелого застоя комсомол пытался возглавить то, что он не мог контролировать. С этого знакомства и начался тот «Наутилус» и тот Кормильцев, которых мы знаем.
Фактически именно свердловский рок стал советским панком. Конечно, не в строго музыкальном смысле, но и музыка свердловчан никогда не отличалась особой изощренностью. Слова были важнее. Поэзия свердловского рока была бескомпромиссна, не позволяла себе иронии и принципиально не предлагала позитивной программы. Тексты Ильи Кормильцева с беспощадной ясностью предъявляли кредо этого движения: нам не нужна ваша мораль, нам отвратительна ваша семья, мы не хотим жить по вашим правилам.
Кем были «они», Кормильцев и «Наутилус» открыто не говорили, позволяя миллионам слушателей идентифицировать зло и с окончательно впавшим в маразм политическим режимом, и с нравами поколения родителей. Но это было единственной недомолвкой рок-музыкантов, почти десятилетие работавших в полулегальном режиме. Былое главное, то, что позже Кормильцев назвал «стихийная реакция юных идеалистов на наличную фальшь социума». Холодная агрессия «Урфина Джюса» и «Наутилуса» позволила этим командам, для которых писал Илья Кормильцев, получить неслыханную для нестоличных групп популярность. В первую очередь среди тех, для кого эстетские или иронические эксперименты питерских рокеров не обладали достаточной энергией протеста. Для десятков тысяч советских студентов, возвращавшихся из армии после 1985 года и обнаруживавших необыкновенные перемены, именно песни «Наутилуса» стали саундтреком ожидания свободы.
Кормильцев был не только автором стихов для «Наутилуса» - как и позже никогда не был лишь поэтом. Его темперамент находил себе те сферы, в которых целостное отношение к миру и могло реализоваться в разных формах. Кормильцев стал одним из основателей свердловского рок-клуба, был активным автором распространявшегося в самиздате «Свердловского рок-обозрения». Он мог ненадолго отходить от интенсивной работы с «Нау», но все это время он оставался больше чем просто автором текстов - Кормильцев был полноправным и влиятельным членом группы.
Между тем русский рок выходил из подполья. В 1987 году «Аквариум» вышел на «Музыкальный ринг», а в течение последующих двух лет фирма грамзаписи «Мелодия» выпустила несколько пластинок лидеров советской рок-музыки, среди которых были «Аквариум», «Зоопарк», «Алиса», «АВИА», «Аукцыон», «Телевизор» и «Наутилус Помпилиус». Советское телевидение показывало Аллу Пугачеву, танцующую под песню «Наутилуса», и эти кадры были не менее ошеломляющими, чем появление вчерашнего диссидента Сахарова на трибуне съезда народных депутатов СССР. Для большинства рок-музыкантов и для миллионов их слушателей прорыв к официальным медиа был и моральной победой, и возможностью превращения вчерашней контркультуры в главное искусство новой эпохи. Но для Ильи Кормильцева и многих его поклонников рок был тем каналом коммуникации, который существует вне взрослого общества. Для одних танцующая под «Нау» Алла Пугачева означало поражение мира Аллы Пугачевой, для других, оставшихся в меньшинстве, этот эпизод обозначил позорную профанацию ценностей русского рока. Икона ленинградского рока Гребенщиков мог иронизировать: «Мы стали респектабельными, мы взяты в телевизор, мы приняты в приличных домах». Для Кормильцева подобное было невозможно. Его рок, его поэзия должна была оставаться альтернативой – социум по-прежнему фальшив.
Питер Пэн против премии Ленинского комсомола
Обе точки зрения не учитывали ситуацию, в которой оказалась Пугачева. Армия ее почитателей начала дезертировать. Завербовать новых из числа тех, кто слушает русский рок, очевидно было невозможно. Не многие знают, что Пугачева работала с «Наутилусом» над записью диска «Князь тишины», ее бэк-вокал звучит в песне «Доктор твоего тела». Поскольку поп-культура, связанная в массовом сознании с «совком», не могла переиграть рок на его поле, стали возникать невиданные прежде альянсы и конфигурации.
Именно тогда, в конце 80-х – начале 90-х, русская культура столкнулась с непривычным феноменом глобального выбора. Официоз перестал быть единственно верным искусством, то, что вчера было андеграундом, стало общедоступно. Было бы логично и продуктивно, если бы на месте вчерашних условно «советского» и условно «антисоветского» искусств появились бы, как на Западе, естественно подпитывающие друг друга мейнстрим и системная «контркультура».
Но новая политическая эпоха не установила новых критериев взаимоотношений внутри культуры. Она вообще не установила никаких критериев: ни для художников, ни для медиа, ни для посреднических институтов. А публика, как скоро обнаружилось, жила в мире собственных представлений о прекрасном.
По-настоящему культовыми фигурами для массового зрителя могут стать только «плохие парни». И Пугачева, и «Наутилус» собирали стадионы, но самые молодые слушатели уже предпочитали им металлистов, а чаще - безголосых детдомовцев из «Ласкового мая», а таксисты – все же свердловчанина, но совсем иного свойства: недавнего зэка, короля блатного шансона Александра Новикова. Говоря языком политологии, мир стал многополярным. Илья Кормильцев никогда не смог принять этот тезис. Мир для него всегда был бескомпромиссно биполярным – с одной стороны - ложь, манипуляции и подавление, с другой – искатели полной и нездешней свободы, неизменно подавляемые и гонимые.
Коммерческий успех? Это неважно. Важна искренность искусства, а если рок-музыка становится индустрией, то это ее гибель.
Пугачевой, чтобы найти новую популярность, понадобится не краткосрочный союз с рок-музыкантами, а стопроцентно точный медийный жест – брак с Филиппом Киркоровым и смена репертуара с сонетов Шекспира на «Настоящего полковника». Новый всплеск интереса к «Наутилусу» возникнет позже, благодаря добродушному киллеру Даниле Багрову, герою фильма Алексея Балабанова «Брат». Но к тому моменту «Наутилус» уже перестанет существовать, а пока же «Наутилус» прежний, и он поет песни на стихи Ильи Кормильцева. Он на гребне славы, и это игнорировать невозможно. Даже теми, кто еще, как считается, осуществляет идеологический контроль.
В 1987 году читательский опрос «Звуковой дорожки» «Московского комсомольца» назвал «Наутилус» лучшим дебютантом года. По итогам 1989-го "Наутилус" занял второе место в хит-параде ТАСС. И тогда же, в 1989-м, ЦК ВЛКСМ присудил «Наутилусу» (Бутусову, Умецкому и Кормильцеву) премию Ленинского комсомола. Кормильцев, не поставив в известность коллег, публично отказался от премии. Этот жест был предельно искренним - Кормильцев органически не мог встать на сторону «власти». Позже он скажет, что сегодняшняя «идеология капитализма» не менее тоталитарна, чем советская и «сформировалась она не в «перестройку» и не потом, а гораздо раньше. Это идеология комсомольцев, которые сейчас правят страной. Никакой революции не было! Те, кто противостоял нам, когда мы начинали заниматься рок-н-роллом в 80-е годы, - они сейчас и правят страной».
Было бы неправильным считать, что мишенью гнева Кормильцева были «комсомольцы» - те, кто преследовал рок-музыку в 80-х и стал элитой новой политической эпохи. «Комсомольцы» были частностью, всего лишь элементом ненавистной системы. Незадолго до смерти, описывая акт приручения рока властью в статье с показательным названием «Великое рок-н-ролльное надувательство», Кормильцев сказал: «Мы имеем дело со старинным филистерским трюком: конвертацией гнева поэтов в политический капитал власть имущих с последующей сдачей на расправу обманутой толпе сделавших свое дело мавров».
Но было ли происходившее в конце 80-х – начале 90-х лишь приручением рока? Если говорить о премии ЦК ВЛКСМ «Наутилусу», то это было скорее попыткой номенклатуры продемонстрировать широту собственных взглядов, идеологической уступкой, свидетельством неоднородности в рядах руководителей партии и правительства. Было ли попыткой приручить Иосифа Бродского появление его стихов в «Новом мире» в 1988-м? Вал публикаций эмигрантов самых разных волн? Нет, русская культура становилась разнообразнее и многомернее, но, приветствуя разнообразие, Илья Кормильцев не мог признать многомерность. Он, как и прежде, как и после, жил в бескомпромиссном черно-белом мире
Многие рокеры нисколько не возражали против своей институализации в «большом» мире. Кормильцев сам многое сделал для того, чтобы «Наутилус» из любительского коллектива стал нормальным профессиональным организмом: он создал административную структуру, занимавшуюся гастролями, организовал выпуск архива группы на компакт-дисках, фактически был продюсером «Нау». Но даже оказавшись в менеджерской позиции, он ни на мгновение не забывал о своих принципах. А русский рок тем временем становился просто музыкой, утрачивая пафос и приобретая более профессиональное звучание, новых слушателей и контракты.
Питер Пэн против потребительских кредитов
После естественно наступившего в 1989 году разрыва с «Наутилусом», который в очередной раз меняет состав, Кормильцев занимается другими проектами. Он недолго издает в Свердловске журнал «МиКС» («Мы и культура сегодня»), а в 1991-м переезжает в Москву. Союз с «Наутилусом» был возобновлён в 1992 году: Кормильцев продюсировал диски, много ездил с группой, но уже тогда он стал находить новые формы самовыражения.
Конечно, Кормильцев сохранял все те же взгляды, но он нашел новые средства для того, чтобы их высказать. Он продолжал писать стихи, но все больше занимался переводами, и именно в качестве переводчика стал известен читающей публике после окончательного разрыва с «Наутилусом», который назрел из-за участия группы в гастрольном туре в поддержку Ельцина «Голосуй или проиграешь» во время президентской кампании 1996 года.
Кормильцев переводил много, и переведенные им Ник Кейв, Клайв Льюис, Ирвин Уэлш, Ричард Бротиган, Том Стоппард и другие хорошо издавались, он выглядел вполне респектабельно, журнал «Иностранная литература» номинировал его на свою премию. При этом его внешнее взросление и попадание в число признанных литераторов не значили ровно ничего. Бунтарь-подросток стал примером и образцом радикального левого интеллектуала - почти отсутствующего в России образца публичного поведения; но разве не являются левые радикалы, будь они профессорами, литераторами или политиками, молодыми бунтарями? Более того, Кормильцев все больше внимания уделял политике: «Я вижу ее в том, чтобы развивать традиции подлинного либерализма (не имеющего никакого отношения к нынешнему неолиберализму, который представляет собой новую тоталитарную идеологию), а именно защищать свободу слова, в чем бы она ни состояла и в каких бы отношениях к моим собственным убеждениям ни находилась».
Тем не менее, как и в во времена свердловского рока, у Кормильцева не было позитивной программы. «Свобода слова, в чем бы она не состояла» - прекрасный тезис, но он звучит подозрительно общо. Кормильцев по-прежнему был «против»: стратегический противник - буржуазность и общество потребления, тактический – все, кто способствует насаждению буржуазных ценностей, в том числе российские власти.
Вот стихи Кормильцева, которые уже не предназначались «Наутилусу»:
две категории людей
недоступны моему пониманию:
люди, которым нравится повелевать,
и люди, которым нравится подчиняться
очевидно, я лишен какого-то органа
позволяющего получать наслаждение
от власти и подчинения
точно так же, как кастраты с детства
недоумевают над тайной секса,
я недоумеваю над тайной власти
разумеется, как любой человек
время от времени
я выступаю в роли то начальника,
то подчиненного,
но получаю от этого не больше удовольствия
чем фаллоимитатор от своей работы
Кормильцев перевел много, но, наверное, самое главное его произведение – культовый «Бойцовский клуб» Чака Паланика, книга, ставшая необыкновенно популярной после экранизации в 1999 году. Это манифест изнывающих от идиотизма офисного существования и ставшего стилем жизни консумеризма молодых мужчин. Герои «Бойцовского клуба», возненавидевшие каталог IKEA и не умеющие выстроить отношения с женщинами, делают единственным средством собственной психотерапии ночные драки с себе подобными. Но сломанные носы и разбитые губы, хотя и возвращают в реальность, суть лишь переживание подлинной физической боли. Участие в бойцовском клубе приводит либо к терроризму, либо к полному психическому и физическому саморазрушению.
Бунтарским духом «Бойцовского клуба» восторгаются. Как правило, те, кто по утрам дисциплинированно ходит на работу. Книга или фильм – отличный способ сублимировать агрессию. Невозможно найти нужное количество революционеров в стране, где наименований книг издается больше, чем в «самом читающем в мире» Советском Союзе. Один из посетителей форума оппозиционного интернет-издания оставил запись: «Конечно, народ не будет бороться с властью, пока есть дешевые потребительские кредиты». Эту фразу мог бы написать Илья Кормильцев. Для него и власть, и потребительские кредиты были безусловным злом.
Что остается делать Питеру Пэну среди мальчиков, которые неизбежно взрослеют? Только самоубийственная попытка войны с Капитаном Крюком, вернее, с армией самых разнообразных капитанов крюков, которые только Питеру Пэну кажутся выглядящими на одно лицо. В 2002 году Илья Кормильцев сам вступил в бойцовский клуб.
Питер Пэн против «Наших»
В 2002 Илья Кормильцев создает издательство «Ультра. Культура» - институцию, не имеющую аналогов в России. Вместо «ультра», конечно, стоило читать «контра». Издательство было большим политическим и, что самое важное, идеологическим оппозиционером, чем все оппозиционные российские партии вместе взятые. За исключением, может быть, еще одного неповзрослевшего романтика, подростка Савенко, но Эдуард Лимонов был постоянным автором «Ультра. Культуры». Кормильцев и его издательство громче, чем в годы «Наутилуса», повторили: ваши мораль, ваша политика, ваша культура, ваше общество потребления – зло. Лозунгом издательства стала фраза «Все, что ты знаешь, – ложь».
Поклонники «Наутилуса» недоумевали: что случилось с Кормильцевым? С ним ничего не случилось – он просто позволил себе открытое высказывание. Его представления о мире были столь же ясными и логичными, что и четверть века назад, а культурный контекст, становящийся все более упорядоченным, позволил ему просто идентифицировать врагов свободы. В 90-е было сложнее – тогда было непонятнее. Кормильцев стал бороться с любой идеологией, претендующей на право быть главной, – пятнадцать лет назад это было просто бесмыссленно.
«Ультра. Культура» издавала неизвестную российским читателям «альтернативную» западную прозу, а вместе с ними - леваков, террористов, маргиналов, апологетов наркотиков, израильтян, ненавидящих Израиль, американцев, ненавидящих Америку, анархистов, борцов с тоталитаризмом информационного общества…
Интервьюеры регулярно спрашивали Кормильцева о его отношении к рок-музыке, которую он когда-то считал вершиной индивидуализма, и он давал разноречивые и раздраженные ответы: «это она от меня отошла. Она теперь деньги зарабатывает и объединилась с эстрадой»; «эта музыка стала узка и не соответствует современной ритмике пульсаций, чтобы можно было мировоззренчески что-то выразить через нее»; «позорнее зрелища, чем нынешнее состояние русской рок-музыки, трудно представить: ну, разве только русская политика».
Кормильцева тем не менее занимала музыка, но его новый проект "Opera Mechanika", воплощавшийся совместно с Алесей Маньковской, был посвящен нестандартной интерпретации классической музыки: «это наша попытка стряхнуть пыль с того, что именуют «классикой», чтобы услышать эту музыку ушами сегодняшнего дня, сохранив при этом ее послание. Технологии постоянно меняются, однако суть музыки остается неизменной. Увы, часто, слишком часто технологию пытаются выдать за суть, забывая при этом, что, напялив парик, приближаешься к Моцарту не больше, чем, постригшись «под битла», становишься Полом Маккартни… Чем больше исполнителей будут интерпретировать классику без священного блеска в глазах (обычно это блеск гонораров), тем скорее она перестанет выглядеть скучной, позолоченной буржуазной игрушкой».
Буржуазности вокруг становилось все больше. Прошлое уходило безвозвратно. Кормильцев написал свою историю «Наутилуса» и рок-музыки под характерным заголовком «Великий рок-н-ролльный обман». Этот текст написан в духе издаваемых «Ультра. Культурой» поклонников конспирологии – по версии Кормильцева, русский рок погубили деньги, медийные форматы и администрация президента, испуганная участием украинских рок-музыкантов в «оранжевой революции». В статье досталось всем бывшим соратникам и единомышленником, и характеристика Бориса Гребенщикова - «поклонник Кремля и карамели» - была не самой жесткой. Многолетний коллега и единомышленник Вячеслав Бутусов удостоился отдельной инвективы летом 2006-го, после того как выступил в летнем лагере движения «Наши»:
«Я против того, чтобы тексты, написанные мной, исполнялись в контексте политических мероприятий, подобных "Селигеру-2006". Являясь сознательным противником политического строя, установившегося в современной Эрэфии, я не хочу, чтобы наемные гопники, оттягивающиеся за счет налогоплательщиков, внимали стихам, которые я писал сердцем и кровью. Я простил Славе визит к Суркову, в конце концов, мотивом могло быть простое любопытство, - этого я ему простить не могу».
Политические оппоненты щедро платили той монетой. Лидер «Наших» Василий Якеменко писал: «Кормильцев… издает (интересно, на чьи деньги?) выродков, сектантов, бандитов и фашистов». Изданные «Ультра. Культурой» книги обвиняли в пропаганде наркотиков и конфисковывали. Комментаторы оставляли в блоге Кормильцева проклятия. Кормильцев в ответ издавал новые книги, восхищался террористами из Rote Armee Fraktion и объявлял себя «Председателем Совнаркома (Правительства) Всемирного Союза Советских Социалистических Республик (в оккупации)».
Выросшие на текстах «Наутилуса» сделали многое для того, чтобы рок-музыка стала просто музыкой, чтобы левацкая литература свободно продавалась в обычных книжных магазинах. Кормильцев сам сделал все для того, чтобы пришло время, не похожее на годы, когда он написал «Здесь мерилом работы считают усталость». Наверное, именно поэтому его стремление противостоять узурпации интеллектуального пространства культурным мейнстримом становилось все менее корректным. Он осознанно эпатировал публику, надеясь пробудить хоть какую-то реакцию на торжество «нормы» и «формата».
Однако мир взрослых повзрослел настолько, что утратил возможность воспринимать критику – тем более «неформатную» - в свой адрес. Питер Пэн настолько увлекся игрой в войнушку, что не заметил, как его поход за индивидуальной свободой стал походить на проповеди Савонаролы: «Культ автомобиля есть худшее проявление консумеризма, социальной спеси и обезьяньих инстинктов… К тому же в этом городе водить не умеют, учиться не хотят и стиль вождения проникнут таким же человеконенавистничеством и убогой деревенской барской спесью, как и вся культура великорусской нации. Я мечтаю о дне, когда в Москве встанут навсегда все основные магистрали и автомобилевладельцы начнут убивать друг друга монтировками». А ведь эти слова были сказаны тем же, кто говорил: «А я просто хочу быть свободным, и точка - это невыносимая экзистенциальная претензия, которая явно выдает в ее носителе провинциала».
Согласно третьему правилу участников бойцовского клуба, «если во время боя один из бойцов говорит "стоп" или ослабевает, бой останавливается». Кормильцев не ослабел, но все вокруг говорило «стоп» - и его многочисленные соперники, не всегда желавшие драться, и нежелание ввязываться в драку тех, кого он считал потенциальными членами клуба.
В декабре 2006 года издательство «Ультра. Культура» приостановило свою работу. Через несколько дней стало известно, что Кормильцев неизлечимо болен. За несколько дней до смерти он написал:
Не дай Бог, еще и выздоровеешь -
И что там тогда делать, на этом небе?
Все дети пристроены, все внуки здесь;
И вообще - кто мне сказал, что я когда-то был ангелом?..
