Все погрязли в прагматизме

-- Олег Вячеславович, первый вопрос, конечно, о том, почему вы покинули пост главы ФСФР?

-- Охота к перемене мест, наверное (смеется). Если честно, то я уже был на госслужбе (с 1993 по 1999 год работал в Минфине, сначала начальником департамента макроэкономической политики, затем дослужился до первого заместителя министра финансов) и возвращаться не собирался. ЦБ – это исключение. Но премьер-министр захотел, чтобы я возглавил ФСФР, он меня просто об этом попросил. Я выполнил определенные задачи и с чистой совестью ушел.

-- Да, это была важнейшая задача. Другой задачей было создание центрального депозитария. И закон о нем принят уже в первом чтении. Также мною подготовлен закон об инсайдерской информации. Мне сообщили, что правительство закончит рассмотрение этого закона в ближайшее время, возможно, в июне.

-- Сегодня инсайдерская информация – это проблема для России?

-- Она уже сейчас имеет место. Мы ни разу не смогли доказать использование инсайдерской информации, хотя такие случаи я знал. Но, я думаю, это все же проблема будущего. За рубежом на инсайде можно заработать десятки и даже сотни миллионов долларов, в России пока объем рынка невелик, таких денег не заработаешь.

Я разработал также закон о частных пенсионных системах, который позволит развиваться НПФ. Пока что не решено, что будет с деньгами сотрудника корпорации, если он захочет перейти в другую компанию, есть проблемы с налогообложением НПФ.

-- Действительно, видимо, стоит надеяться только на негосударственные пенсионные системы, ведь пенсионная реформа у нас как-то не пошла?

-- Это произошло потому, что людей поставили перед ложным выбором – оставлять деньги в госкомпании или нести в частные. А надо было делать не так. Надо было сказать: сумма на вашем счете будет зависеть от инвестиционной стратегии, которую вы выберете. Так делают в США. Там надо заполнить инвестиционную декларацию. И перед тем, как вы ее заполните, вам дают совет: если до пенсии осталось немного – меньше пяти лет – то лучше не рисковать, выбрать более консервативную стратегию (и пример такой стратегии), если до пенсии лет десять, то стратегия должна быть среднерискованной, если до пенсии еще долго, то стоит рисковать. При этом, конечно же, человек имеет право не послушаться и сделать другой выбор.

-- Но кто же будет проводить такую работу? Госсотрудники, которые сами не очень-то в этом разбираются?

-- Да, тут проблема.

-- А что не удалось сделать?

-- Не удалось доказать нужность идеи мегарегулятора, хотя она очевидна. Финансовый рынок находится под контролем примерно десяти финансовых групп – начиная со Сбербанка и ВТБ и заканчивая «КИТ-финансом». Их бизнес разноплановый – и банковский, и страховой, и инвестиционный. И сегодня каждый регулятор выдергивает из этих холдингов какую-то одну часть и ее контролирует. Но принцип регулирования функций устарел. Чтобы контроль был эффективным, надо видеть весь бизнес в целом. При этом мегарегулятор должен быть коллегиальным органом. К тому же мегарегулятор снизил бы транзакционные издержки компаний.

-- А почему выбрали МДМ-банк?

-- Если честно, даже не знаю, почему так получилось. Я никогда не работал в банке. И выбрал банк исходя из приобретения новых знаний и задач. Интересно развивать банк с хорошим бизнесом. Это проект. Я вижу, что акционеры хотят больших изменений, хотят наращивать капитализацию. Искренне, честно.

-- Будете что-то менять в банке?

-- Думаю, да. Надо поменять корпоративную культуру, развить синергию бизнеса. Буду стратегом.

-- А банк будет универсальным или сосредоточится на каком-то одном направлении?

-- Максимальную капитализацию может иметь только универсальный банк. Однако должен признаться, что розница пока слабое место у всех банков, кроме, пожалуй, Сбербанка. Розница – это наиболее сложный бизнес. На начальном этапе требуются большие затраты, а отдачи ждать долго. Возможно, в сфере розницы конкурентные преимущества будут у иностранных банков, и они займут этот сегмент на российском рынке.

-- А что останется российским банкам?

-- У них большой потенциал в регионах.

-- Вы планируете стать акционером банка?

-- Когда я договаривался о работе, так вопрос не стоял. Но все возможно.

-- А вы консерватор или радикал?

-- Я не радикал, но сторонник изменения статус-кво.

-- Говорят еще, что вы решили уйти в банк из-за того, что у вас была маленькая зарплата в ФСФР?

-- Да нет. От безденежья я не страдал. В ЦБ у меня была хорошая зарплата, и «выходное пособие» у меня было очень хорошее, в «Тройке Диалог» я тоже накопил денег.

-- Не успели вы уйти с поста главы ФСФР, как фондовый рынок просел. Что случилось и каковы ваши прогнозы?

-- Я хочу напомнить, что в мае и июне к нам никогда не приходили новые иностранные деньги, и этот год – не исключение. К тому же для прихода новых денег нет стимулов. Рынок и не падает, и не растет, а дурака валяет -- непонятно, нести деньги или нет. Плюс к этому прошли два очень агрессивных IPO – Сбербанка и ВТБ, частично инвесторы переложили деньги в бумаги этих банков. На ВТБ, очевидно, можно заработать процентов 20. Рынок растет не вверх, а вширь.

Думаю, что по отношению к концу прошлого года фондовый рынок может довольно существенно упасть, я бы сказал, чувствительно упасть. На рынке может произойти фиксация прибыли, после чего рынок опять пойдет вверх. Но «проседание» рынка скажется в целом положительно, поскольку инвесторы поймут, что можно покупать активы на более дешевом рынке. Такая же ситуация складывалась и в прошлом году, когда рынок упал в течение лета и основные инвестиции в капитал прошли осенью.

-- А как вы считаете, что-то изменится после выборов в российской экономике?

-- У российских партий нет идеологий. Все погрязли в прагматизме. Как можно нарушить эту систему путем выборов, непонятно.

-- А как вы относитесь к своему преемнику, Владимиру Миловидову?

-- Это интеллигентный, грамотный, взвешенный человек. Он не будет принимать опрометчивых решений.

-- Ну и последний вопрос -- про «дело Френкеля». Что вы об этом думаете?

-- Я не знаю. Но то, что пишут газеты, явно не соответствует действительности.