Молодой герой «Кремня» приезжал покорять Москву, надеялся силой взять неприступное пространство. В «Бубне, барабане» нищая библиотекарша Катя тайком уносила с работы книги и продавала их на безликом полустанке не для того, чтобы выжить, но, скорее, перетерпеть свое жалкое и унизительное существование. Эти фильмы, как и новый «Конвой», Алексей Мизгирев снял по собственным сценариям. Его истории — это бескомпромиссные притчи о скрытом мире, недоступном беглому, поверхностному взгляду, готовому в любой момент что-то важное пропустить, отстраниться. В них почти нет любования фактурой, но есть социальная резкость и ощущение нестерпимой боли, мужского соучастия к одичавшим героям. Возможно, поэтому «Конвой» попал именно в программу Берлинского фестиваля, чуткого к нервным злободневным сюжетам.
Капитан получает задание конвоировать двух дезертиров, укравших казенные деньги, обратно в часть. Оба парня обречены. Один из них убивает милиционера и совершает самоубийство. Второй по пути неоднократно получает возможность сбежать, но либо трусит, либо открывает в себе совсем иную мотивацию и застревает с капитаном в Москве. Цель героев — вернуть ничтожную сумму, которая, по сути, не имеет конкретных владельцев, но служит поводом для кровавого торга. В необходимости передать деньги государству угадывается рифма к бессмысленной продаже книг из «Бубна, барабана». Ведь само государство, можно предположить, не бережет своих солдат, почти также, как современные читатели не покупают классические романы.
Во вселенной Мизгирева нет плохих и хороших персонажей, у каждого из них есть своя травма, затмевающая бытовую рутину. Катя в «Бубне, барабане» не переносила вида и запаха крови. Капитан в «Конвое» не чувствует боли. Он режет и обжигает руку, которой когда-то ударил дочь, погибшую в детстве. Сострадание к незабытой трагедии преломляется в постоянных видениях девочки, к смерти которой герой частично причастен. Эти миражи вытаскивают капитана из реальности и возвращают в хрупкое пространство еще не прерванной жизни. Неоднозначность в структуре фильма маркирует ряд анекдотов, которыми обмениваются герои. Трагикомичные интермедии воссоздают и одновременно нарушают условность конфликта. Если юный герой «Кремня» все время твердил словосочетание «шутка со смыслом», то немногословный капитан в «Конвое» чаще других использует фразу «я извиняться не буду».
Москву «Конвоя», как и «Кремня», населяют рэкетиры и люмпены, тысячи неприметных в пейзаже людей. Например, в эпизоде обеда в бараке присутствие гастарбайтеров на заднем плане почти не заметно. Режиссер словно сливает их лица в толпу клонированных статистов. Действие же «Бубна, барабана», по контрасту, разворачивалось в провинции. Однако создавалось впечатление, что блестящий сценарий нуждался в чуть более радикальном воплощении. В «Конвое» некоторые сцены — избиение поварихи, финальные пытки дезертира гангстерами — преисполнены шокирующего напряжения. Точнейший монтаж и игра актеров, откровенность и вызывающая оторопь безысходность вывели фильм за рамки странной локальной драмы. Не схематичного, но болезненного, будто сжатый до крови кулак, высказывания, в котором случайный попутчик вдруг становится неравнодушным и единственно близким.
