– Как вы стали верующим человеком?
– Ну, как все, наверное, в церковь пришел и стал.
– Сколько вам было лет?
– 17 лет. То есть в 17 лет я сходил и покрестился. Это было в 1990 году. А так, хоть у меня бабушка была членом партии, но какие-то праздники были для нее такими святыми, а особенно Троица. Я не знаю почему, но Троицу и накануне – Троицкую субботу, когда всех поминали, – она в советское время всегда отмечала. Пасху – тоже, но как-то меньше. А может быть, у меня просто в памяти так отложилось. Потому что Троица – это уже лето, а я ребенком на каникулах всегда время там проводил. Она жила в Челябинской области, в маленьком городе, не с нами, и я все каникулы проводил там.
– По какой причине вы пошли креститься?
– Я уже тогда готовился поступать в университет на исторический факультет – у меня был такой осознанный выбор, связанный с историей, и я много стал по истории Церкви книг читать, не только по истории России.
– То есть это был просто культорологический интерес, а мировоззрение у вас было…
– У меня не то что было какое-то религиозное мировоззрение… У меня был скорее выбор между тем, куда поступать – на философский или на исторический факультет, и я выбор сделал в пользу философского факультета. Но, честно говоря, у меня была очень приземленная мотивация, сваязанная с последующим трудоустройством. У меня родители были обычные люди, папа – военный, он заканчивал уже свою службу в звании полковника в обычной воинской части, мама – инженер на заводе. То есть у меня не было каких-то возможностей, чтобы определять в дальнейшем свою судьбу. Поэтому я подумал, что, если это философский факультет, в Свердловске, я останусь там работать или в каком-то другом крупном центре.
– Большинство философов – атеисты. Непонятно все-таки, почему вы стали православным.
– Может быть, я таким родился. У меня не было никакого, как иногда рассказывают, про какой-то внутренний перелом – такого я не могу вспомнить. Я только знаю, что когда я на философский факультет поступил, я занимался античной философией. И, соответственно, религиозная тематика там присутствует. Может быть, сначала это был академический интерес, а потом… Знаете, у Тертуллиана есть выражение, что душа по природе христианка, то есть ей не нужно какое-то специальное для этого образование, просто если не мешать ей, то она в этом направлении будет двигаться. Вот, наверное, так сложилось, что просто мне никто не мешал. Родители в этом не участвовали никак и восприняли очень спокойно, сказали: «Ну, очень хорошо». Я был достаточно взрослый, мне не нужны были крестные родители. Мне понравился очень батюшка. Я несколько раз ходил в эту церковь до принятия крещения, понравился батюшка – не тот, который меня крестил, а который служил в этой церкви, он потом обвенчал меня с моей супругой.
– То есть вы не просто покрестились-повенчались, а воцерковились как положено?
– Да, регулярно ходим на службы, причащаемся. У меня очень много друзей, не просто знакомых, а друзей в Церкви – это очень высокие иерархи, которые возглавляют крупные епархии, а сейчас – метрополии после последних административных реформ. Я с ними с удовольствием общаюсь, они часто у меня бывают дома.
– Это благодаря вашей нынешней должности у вас такие высокопоставленные друзья?
– Нет, абсолютно. Это уже много лет происходит, с начала 2000-х годов. Тогда многие из этих людей еще не были епископами. А в этом году у нас с женой родились дети, и мы их крестили в Иерусалиме, и два митрополита, наши близкие друзья, были крестными отцами.
– Среди делового сообщества у вас есть свой православный круг?
– Нет. Я не вижу в этом какого-то смысла. Мой православный круг – это священники, причем есть среди них и «обычные» (если можно вообще говорить так о священниках), которых я тоже знаю много лет. Они тоже когда-то служили в разных местах, кто-то из них сегодня в Москве, а кто-то в других городах служит. Я, например, считаю, что очень верным было решение, когда патриарх принял решение о создании Енисейско-Норильской епархии. То есть это епархия за Полярным кругом.
– Вы имеете в виду разукрупнение епархий?
– Да, это часть Красноярской митрополии. Потом появились другие епархии в рамках Красноярской митрополии. Потому что там гигантские расстояния, от Красноярска до Норильска самолет около двух часов летит, то есть «Боинг» или «Эрбас», а не «кукурузник». И, конечно же, эта территория требовала большего внимания со стороны и духовной власти. Поэтому сейчас есть у нас владыка, и он практически все время находится в Норильске, хотя Енисейск – второй его епархиальный город. И уже по-другому жизнь протекает духовная, чувствуется, что есть архиерей. Мы ему очень благодарны, он очень активную ведет работу. И люди это чувствуют, и дети, которые занимаются в школах, то есть духовенство пришло и к молодежи. Я считаю, что это было очень важно, чтобы в Норильске появился архиерей, появилась своя администрация церковная. И мы патриарху за это очень благодарны (до избрания в Совет федерации в 2012 году А. Клишас занимал должность президента ОАО ГМК «Норникель». – Прим. «Эксперта»). Потому что это решение было, конечно же, непростое. Все-таки одно дело – разделить митрополию здесь, в центре России, где по 300-400 приходов в каждой епархии, и другое дело – там, где тысячи километров расстояния и очень низкая плотность населения. Но людям нужно, чтобы был священник, чтобы они видели епископа чаще чем раз в год. Да, когда владыка на месте, когда все чувствуют, что вот он здесь, хозяин в хорошем смысле, все идет немножечко по-другому. Владыка действительно наши ожидания – норильчан и тех, кто на Севере живет, – абсолютно оправдал. Дай ему Бог здоровья и сил, чтобы он продолжал служить в Норильске. Мы ему, как можем, помогаем.
– Как вы оцениваете события, происходящие вокруг РПЦ, и поворот части общества в сторону традиционных религий, культуры?
– Я думаю, что это реакция на события, которые совершенно с другого края спектра происходят. Но, к сожалению, очень часто люди не понимают, что они делают. Например, некоторые политики стали предлагать – давайте создадим некие религиозные кодексы. Но у нас церковь все-таки отделена от государства. И хотя я человек, который близок к церкви, я четко понимаю, что, как только церковь будет сращиваться с государством, это приведет к беде. К сожалению, это было одной из причин, почему церковь претерпела столько гонений, унижений в XX веке в России, потому что в царской России люди воспринимали епископа как элемент государственного управления, как чиновника. Мы знаем, что есть такие православные страны, например Греция, Кипр. Но в этих странах другая история, другие традиции. Я считаю, что у нас церковь наилучшим образом может развиваться тогда, когда она является самостоятельным институтом. У нас есть достаточное количество архиереев, есть органы церковного управления, есть устав Русской православной церкви, есть синод и есть патриарх. И так, как они считают нужным управлять Церковью, так пусть и управляют в рамках тех законов, которые принимает государство. Поэтому, например, когда меня спрашивают: а сказывается ли на моей деятельности как члена парламента то, что я православный, – да, сказывается. А именно – я всячески стараюсь оберегать Церковь от государственного влияния. Так же, впрочем, как и оберегать государство от вторжения Церкви, потому что есть отдельные силы, которые иногда из добрых побуждений, а иногда и не очень добрых пытаются с церковной стороны управлять теми процессами в обществе, которыми Церковь не должна управлять, куда не должна вмешиваться.
– А в других вопросах ваша вера на вашу деятельность влияет? Вам приходится делать какой-то трудный выбор между голосом совести и интересами дела?
– Нет, никогда, по крайней мере, не приходилось. Понимаете, ведь Церковь исповедует очень многие вещи, которые всем понятны: надо стремиться не обманывать, быть искренним, честным. Когда ты что-то провозглашаешь или говоришь, необходимо преследовать ровно те цели, которые ты провозгласил. Не нужно пытаться какой-то двойной смысл или двойное дно вложить. То есть в этом смысле вера влияет.
– Если говорить не про политиков, а про обычных людей. Сейчас, например, несмотря на то что большинство россиян идентифицируют себя как православных, тем не менее с сомнением относятся к введению в школах предмета «Основы религиозной культуры». Что это значит?
– А я совершенно с ними согласен. Более того, я сталкивался с батюшками, которые говорили мне, что они ни за что своих детей на этот предмет не пустят. Потому что, когда его ведут учителя по обществознанию или ОБЖ, а есть и более экзотические варианты, то ребенок в религиозной семье приходит из школы и рассказывает своим родителям такое, что у них первое желание – оградить его от нового предмета. И это тоже проблема. Поэтому, конечно же, я, с одной стороны, всецело за то, чтобы детям преподавать основы духовной и нравственной жизни. Это важная составляющая нашего исторического и культурного развития. Но делать это нужно грамотно и учителей готовить. А бежать впереди паровоза здесь может быть очень опасно.
– Похоже, большинство родителей не поэтому боятся данного предмета, а потому, что они как раз стоят на атеистической позиции и считают, что это ограничение свободы.
– В таком случае это просто лицемерие. Потому что ограничение свободы как раз состоит в том, чтобы не дать ребенку знать о той стороне жизни, о которой, например, семья не готова ему дать знания. Просто потому, что родители сами не обладают, например, ни знанием, ни опытом в данной сфере.
– Вы говорите, что выступаете против сращивания церкви и государства. А как вы относитесь к обвинениям в адрес РПЦ в чрезмерной активности в нашем обществе?
– Когда говорят, что Церковь себя очень активно ведет, я соглашаюсь с этим, с одной стороны. С другой стороны, я опять же вернусь к теме создания епархии в Норильске. Когда я пришел к патриарху, я ему сказал, что, Ваше Святейшество, знаете, хотелось бы, чтобы Церковь вела себя активнее. Иногда, действительно, мы видим очень большую активность Церкви в каких-то СМИ, в интернете. Даже синод и патриарх обращали внимание, что очень часто у нас священники идут на ток-шоу и там представляют позицию даже не Церкви, а скорее свою гражданскую позицию. Но люди-то воспринимают это как позицию Церкви. А среди священников есть люди с различными взглядами, с различным прошлым и эмоционально различно устойчивые, которые реагируют иногда слишком бурно на те или иные вызовы в студии. Поэтому такая активность, мне кажется, иногда бывает излишней. Церковь должна идти к людям, разговаривать с детьми в школе, идти в социальные учреждения, а самая главная задача Церкви – это собственно молитва. Церковь – это не социальное учреждение, это не благотворительное учреждение, это не образовательное учреждение. Это учреждение, задача которого состоит в том, чтобы молиться Богу, в том числе и за людей, и за страну. И в этом смысле я хочу, чтобы Церковь была как можно более активной.
– А миссионерство? Ведь у нас хоть 80% и отождествляют себя с православием, но в церковь-то не ходят и не молятся.
– Вот это как раз очень важное поле для деятельности Церкви и духовенства. Те, кто служит Богу, должны сделать так, чтобы все православные шли в храм, то есть были православными не только по графе в своей анкете.
