— Вы впервые выпускаете премьеру в Малом театре. Есть переживания за особую ответственность постановки в старейшем театре страны с многовековыми традициями?
— Хочется сказать, что да, но как будто бы нет. Я понимал, что это место определяет подход к литературному произведению, к зрителю — здесь классический театр. И классический репертуар, что называется, диктует свою линию. Но и текст романа Владимира Набокова «Защита Лужина» нами был тоже взят классический, хотя он и модернистский.
— А как-то «сдерживали» себя в плане режиссерских решений? Ведь Малый театр с радикальными постановочными решениями не ассоциируется.
— Я об этом не думал: хотел сделать исторический спектакль. Например, сейчас Люк Бессон снял «Дракулу» — это современное кино, как мы все понимаем, но исторический контекст сохранен. В деталях, в костюмах, это диктует определенное существование артистов. Но всё равно, это современное кино. С таким ощущением и я начинал фантазировать этот спектакль.
Была идея сделать спектакль именно в условном пространстве, с деталями того времени. Нам было важно именно в мелочах выдержать эпоху. Мы даже искали реквизит и мебель по антикварным магазинам. Например, купили французский франк 1920-х годов. Такие «штучки», может быть, не очень видны из зала, но они создают энергетику.
— Вы предложили к инсценировке роман Набокова. Почему его выбрали? Сейчас, наверное, кажется, что актуальнее взять у него роман «Приглашение на казнь»...
— На злобу дня не хотелось бы делать. «Защита Лужина» — книжка хорошая, нравится и жутко интересно перенести роман в сценическую версию. Сначала это было пугающей задачей, но когда что-то очень сильно нравится, то надо брать и делать. А поставить, как говорил Мейерхольд, можно даже телефонный справочник.
— Можно сказать, вы питаете особый интерес к «несценичным» текстам? Вы даже дебютировали после выпуска из ГИТИСа с пьесой «Платонов» Чехова, которая считается таким литературным черновиком.
— Как-то так получается, хотя не специально. Действительно, можно проследить тенденцию, что берусь за, возможно, не самый популярный для театра материал. Но это то, что мне интересно. Особенно если этого еще никто не делал. В этом есть вызов.
— Вы сами получали первое актерское образование в Щепкинском училище. Есть ощущение единой школы с актерами?
— Я думаю, что актерская природа не особо связана с конкретной школой, хотя, наверное, есть какие-то отличия. Ведь и в другой стране у артистов природа игровая. В Малом театре у меня и однокурсники работают, то есть я знаком с труппой. Все очень хорошие артисты. У всех прекрасная актерская природа. Я думаю, что школа Щепкинского училища хорошая, как и ГИТИС, и Щукинское училище, — все дают хорошее образование.
— Если говорить о школе режиссуры, то в ваших постановках видна школа Сергея Женовача, у которого вы учились в ГИТИСе. Работа с классикой с современных позиций, но без глобального осовременивания.
— Это не совсем так. В прошлом сезоне я выпустил спектакль «Принц и нищий», где действие пересено в наши дни. Я делаю так, как чувствую, как мне кажется правильным делать, так, как я вижу. А кроме Сергея Женовача, я учился и у Юрия Бутусова, и у Егора Перегудова, Дмитрий Крымов преподавал у нас сценографию, а Людмила Петрушевская — драматургию. А будучи артистом, я работал в Театра Романа Виктюка. И конечно, всё это оказало на меня влияние в той или иной степени.
— Вы уделяете много внимания сценографии, сотрудничая с разными художниками, создаете пространство спектакля, в котором декорации — не просто фон, а функциональное решение, часто основанное на палитре света, особой визуализации, которая помогает зрителю не только погрузиться в действие, но и найти некие отгадки режиссерского решения. Насколько становитесь соавтором оформления?
— Театр — искусство визуальное. И конечно, это важная часть спектакля. Главное — найти своего человека. С художником Стефанией Филатовой работаем не в первый раз, и мне важно узнать, как она видит спектакль, а потом много говорим. Что-то она предлагает, что-то я, и вот таким способом диалога мы существуем до премьеры. В «Защите Лужина» хотели передать ощущение воздушности, легкости, аскетизма. Долго искали эту грань и старались избежать всего шахматного.
— Очевидных прямых образов?
— Они должны быть. И сценограф даже нашла идею искаженной шахматной доски: на сцене — черно-белый паркет елочкой.
— А как вы посоветуете зрителям приходить на спектакль — подготовленными, перечитав или прочитав роман или с чистого листа?
— Как зритель захочет, так пусть и приходит. Роман написан нелинейно и, по сути, всё это — фантазия.
Больше новостей читайте в нашем телеграм-канале @expert_mag