Декабрь в Тбилиси кажется москвичу апрелем. Но даже с этой поправкой бьющие в городе фонтаны резко бросаются в глаза. Другая деталь, которую трудно не заметить, — телебашня, сверкающая по вечерам, как новогодняя елка. Многие жители смотрят на эти изыски — фонтаны и иллюминацию — с некоторым раздражением, вполне справедливо замечая, что в городе, где порой можно встретить настоящие руины чуть ли не на центральных улицах, есть и более насущные дела. Но таков уж нрав действующей грузинской власти: хлебом не корми, дай пустить пыль в глаза, руины подождут, были бы фонтаны. Над этим можно смеяться, но нельзя отрицать, что еще несколько лет назад в грузинской столице были постоянные перебои с электроэнергией, а сейчас это почти забыто.
Грузия, за последние полтора десятка лет пережившая два кровавых межэтнических конфликта, тяжелейший экономический кризис, почти полный распад государственности, постепенно оживает. Это происходит далеко не так стремительно, как любят рассказывать поклонники «революции роз», но девятипроцентный экономический рост на протяжении последних трех лет — факт. Как и явное укрепление и оздоровление государственности.
Девяностые здесь закончились. Грузинской властной элите не терпится сделать (или показать?) свою страну совершенно новой. Этакой чистой доской, на которой «команда эффективных менеджеров» по самым правильным лекалам строит самые правильные политические институты, экономику, общество. Однако родимые пятна Грузинской ССР и Грузии Эдуарда Шеварднадзе едва ли удастся вытравить в обозримом будущем.
Фрондеры со стажем
Грузия в составе Советского Союза была особой республикой. Во-первых, как и все прочие южные республики, она с успехом пользовалась закрытостью советского рынка для импорта. Сельскохозяйственная продукция из таких республик не сталкивалась с конкуренцией из-за рубежа, рынок сбыта был необъятен, к тому же над ним постоянно висела угроза дефицита. Все это не могло не привести, с одной стороны, к высокому, по советским меркам, уровню жизни в республике, с другой — к росту теневой экономики. О богатстве грузинских теневиков в Советском Союзе слагались легенды. Не зря Эдуард Шеварднадзе, который с 1965 года был министром внутренних дел ГССР, а с 1972 года — первым секретарем компартии республики, однажды с пафосом заявил: «Солнце для Грузии встает на севере». Ведь именно на севере его подданные зарабатывали деньги.
1
Во-вторых, Грузия отличалась крепкой и своеобразной традицией фрондерства. Здесь существовало одно из самых активных диссидентских движений. Одним из его лидеров еще в 70-е годы стал Звиад Гамсахурдиа, будущий президент Грузии. У грузинских диссидентов идеи демократии и прав человека очень тесно переплетались с чисто националистическими доктринами. К тому же неотъемлемой частью инакомыслия в республике был сталинизм. Первое массовое антисоветское выступление в Грузии прошло в марте 1956 года, когда тбилисские студенты вышли на улицы под лозунгом «Слава великому Сталину», протестуя против доклада Никиты Хрущева на XX съезде КПСС. Фигура диктатора воспринималась как один из символов национального достоинства, не говоря о том, что именно в сталинскую эпоху территория Грузии достигла максимального размера, в ее состав в качестве автономной республики была включена Абхазия и часть территорий нынешних Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, откуда в 1944 году выселили балкарцев и карачаевцев. Митинг был разогнан с применением силы. На проспекте Руставели сегодня висит мемориальная доска в память об этих событиях, правда, английская надпись на ней деликатно не упоминает о поводе, по которому собирался митинг.
Перестройка не только стала очередным ударом по чтимой фигуре Сталина. Она еще и вызвала всплеск национальных чувств в автономиях Грузинской ССР — Абхазии и Южной Осетии. Националистические политические движения в автономиях апеллировали к союзному центру. Тем громче звучала в выступлениях грузинских неформалов националистическая тема и тем яростнее они атаковали Москву. В марте 1989-го в Абхазии прошел многотысячный митинг, потребовавший превращения ее в союзную республику. В ответ митинги начались в Тбилиси, причем на них звучали требования об отделении от Советского Союза. 9 апреля на проспекте Руставели советские войска разогнали митингующих, погибли 16 человек. После этого падение советской власти в Грузии стало практически неизбежным. В марте 1990 года Верховный совет Грузии принял акт о восстановлении государственной независимости Грузии, в октябре сторонники Звиада Гамсахурдиа выиграли выборы в Верховный совет. На следующий год Гамсахурдиа объявил о выходе Грузии из СССР, и Верховный совет избрал его президентом.
Армия революции
Такой сценарий ничем не отличался бы от вполне традиционного для многих постсоветских государств, где на смену партноменклатуре приходили лидеры-националисты. Но Звиад Гамсахурдиа сам вызвал к жизни политическую силу, которая менее чем через год после избрания президентом отстранила его от власти и оказала самое серьезное влияние на последующую судьбу грузинской государственности.
Вооруженные столкновения в Абхазии и Южной Осетии начались еще в 1989 году, и грузинские националисты готовились к тому, чтобы разрешить спор с автономиями силой. В том же году начали создаваться вооруженные группировки, самой известной из которых стала «Мхедриони» («Всадники») во главе с вором в законе Джабой Иоселиани. Грузинская Национальная гвардия под командованием Тенгиза Китовани сильно походила на «Мхедриони». Все подобные структуры строились по принципу личной преданности командиру и в немалой степени формировались из уголовников. Впервые они заявили о себе в Южной Осетии в начале 1990 года. С тех пор стало очевидно, что новой армии грузинской освободительной революции постоянно надо находить занятие (желательно связанное с возможностью обогащения). В противном случае она будет вести себя непредсказуемо.
В теневой экономике Грузии советской эпохи люди вроде Иоселиани выступали в качестве теневой же юстиции и полиции. Их могущество росло по мере развития этой экономики. В конце 80-х они легализовались в качестве организованной вооруженной силы. Советские государственные институты рассыпались на глазах, бывшие диссиденты вроде Гамсахурдиа не могли создать на их месте новые. Власть закономерно переходила в руки криминальных авторитетов. Именно это, а не диктаторские замашки первого президента Грузии привело к перевороту начала 1992 года, когда Джаба Иоселиани и Тенгиз Китовани свергли Звиада Гамсахурдиа.
Сложно судить о том, какую роль сыграл в перевороте Эдуард Шеварднадзе. Однако уже в марте 1992 года он вернулся в Грузию и стал главой государственного совета, созданного после падения Гамсахурдиа.
По сути дела, он столкнулся с теми же проблемами, что и Гамсахурдиа: «армию революции» надо было чем-то занять. С весны 1992 года активизировались боевые действия в Южной Осетии. А в августе, после того как вмешалась Москва и война там была остановлена, грузинские войска двинулись в Абхазию.
Поражение в новой войне — осенью 1993 года абхазам удалось выбить грузинские части со своей территории — было тяжелейшим ударом для Грузии. В сущности, она лишилась чуть ли не трети территории Грузинской ССР. Но, с другой стороны, поражение в Абхазии похоронило надежды Китовани и Иоселиани на власть в стране. Скрытое противостояние между ними и Шеварднадзе началось сразу после переворота, и бывший первый секретарь компартии Грузии сумел выйти из него победителем.
Другое дело, что полностью уничтожить их влияние на жизнь государства удалось очень нескоро. И даже после прихода к власти в Грузии Михаила Саакашвили на поверхность то и дело прорываются свидетельства политической активности криминального мира. Не случайно одной из первых мер нового президента стала реформа тюрем, направленная на резкое ослабление воров в законе. Также не случайно, что один из недавних бунтов заключенных, организованный криминальными авторитетами, стал поводом для срочного заседания совета национальной безопасности страны.
Снова Шеварднадзе
К середине 90-х в Грузии установился хрупкий мир. В Абхазии и Южной Осетии разместились российские миротворцы. В Западной Грузии были подавлены выступления сторонников свергнутого Звиада Гамсахурдиа.
Первая половина десятилетия дорого обошлась Грузии. Центральные власти потеряли контроль над Абхазией и Южной Осетией. Третья грузинская автономия, Аджария, была практически независимой, хотя и не претендовала на то, чтобы формально выйти из состава Грузии.
Для Тбилиси помимо понятных политических и моральных потерь все это означало потери экономические. В государственных границах Грузии образовались две огромные дыры. Одна — в Аджарии, на территории которой располагался порт Батуми (один из крупнейших в Грузии) и единственный сухопутный пограничный переход в Турцию. Другая — в Южной Осетии, по которой проходит Транскавказская магистраль, ведущая в Россию. Благодаря этому в Грузии расцвела контрабанда. К концу 90-х половина импортного хлеба ввозилась в Грузию нелегально, контрабандный ввоз некоторых других товаров в разы превышал зарегистрированный. Неудивительно, что теневая экономика в Грузии составляла, по одним оценкам, больше четверти ВВП, а по другим — чуть меньше половины.
2
Эдуард Шеварднадзе, который в 1995 году был избран президентом по новой конституции, не обладал достаточной властью для того, чтобы справиться с этими проблемами. Попытки усилить госрегулирование только порождали коррупцию, которая в Грузии разрослась до невероятных масштабов. Государство распадалось на отдельные бюрократические кланы, тем более что сам Эдуард Шеварднадзе предпочитал управлять страной, опираясь на неформальные связи, наработанные еще в бытность первым секретарем компартии Грузии.
При таких порядках сложно было рассчитывать на привлечение инвестиций. Крупнейшие грузинские промышленные предприятия продавались по цене дорогой московской квартиры. Осенью 1999 года завод по переработке марганца в Чиатури был продан за 350 тыс. долларов. Примечательно также, что к концу эпохи Шеварднадзе крупнейшие грузинские предприниматели предпочитали зарабатывать деньги в торговле или пищевой промышленности — «пивной король» Гоги Топадзе и сейчас считается едва ли не главным бизнесменом в стране. Для серьезных инвестиций в советское индустриальное наследство у них просто не было ресурсов.
Однако слабость власти Эдуарда Шеварднадзе оборачивалась тем, что он не мог построить у себя в стране полноценную диктатуру, хотя его не без оснований подозревали в фальсификациях на выборах. «Шеварднадзе не был демократом, но он вынужден был уступать демократии», — говорит один из ведущих грузинских политологов Паата Закареишвили. Грузинский президент вынужден был мириться с существованием сильной оппозиции, которая по большей части формировалась из его же бывших соратников. Тот же Михаил Саакашвили в 2000–2001 годах был министром юстиции в правительстве Шеварднадзе, в Грузии даже поговаривали, что своего первого сына он назвал Эдуардом в честь экс-президента. Впрочем, демократия оказалась вполне удобным инструментом для установления кланово-коррумпированного режима. Постепенно, по мере того как Шеварднадзе удалось разобраться с ключевыми конкурентами на криминально-политическом поле, почти вся экономическая жизнь государства переходила под контроль окружения Шеварднадзе, в том числе и его многочисленных родственников. Этот же контроль должен был обеспечить несменяемость власти — с помощью административного ресурса и тех же фальсификаций.
Разогнать «междусобойчик»
В шеварднадзевской Грузии существовало несколько крупных бизнес-групп, которые достигли таких масштабов с помощью разных механизмов, но редко когда за счет эффективной рыночной конкуренции. Экономика была слабоконкурентной и достаточно замкнутой. «Гостиница “Интурист” в Батуми приватизировалась одной из первых, — вспоминает министр-координатор экономических реформ в Грузии, в прошлом крупный российский предприниматель Каха Бендукидзе. — Мы планировали ее продать примерно за три миллиона долларов. И один из этих бизнесменов, умный, успешный человек, говорит: “Как за три миллиона долларов? Вам что, все равно, кто ее купит?” Я отвечаю: “Конечно, все равно”. “Что вы, — говорит, — это неправильно, надо кому-то из нас продать за сто тысяч долларов, а уж мы найдем инвестора”«.
Команда Саакашвили, включая Бендукидзе, приглашенного из России для проведения экономических реформ в стране, приступила к решительным действиям. Сейчас Грузия, по оценкам ВТО, находится на третьем месте в мире по размерам таможенных тарифов — меньше, чем в Грузии, тарифы только в Гонконге и Макао. Это в стране, где еще недавно таможенная ставка доходила до 30%.
Средний экономический рост за последние три года — где-то около 9% в год. И это очень хорошо для государства, которое практически год живет в ситуации блокады и которое минимум три процента ВВП теряет из-за очень высоких цен на энергоносители. За счет каких отраслей идет рост? «У нас нет базовой отрасли, — говорит Бендукидзе. — Растут все отрасли более или менее ровно, кроме сельского хозяйства. В сельском хозяйстве тоже будет рост, но там нужны институциональные изменения и конкретные экономические сдвиги, которые требуют времени. Первое — приватизация сельхозземель, она обеспечит консолидацию сельскохозяйственного производства. Мы начали приватизацию в прошлом году. До этого тринадцать лет назад были приватизированы только приусадебные участки, а это слишком мелкотоварное производство. Второе — нужно, чтобы были построены перерабатывающие предприятия. Это тоже уже началось. Очевидные результаты будут примерно через два года».
Пора определиться
Грузинская оппозиция, выросшая при Шеварднадзе, отличалась одной особенностью: ее существование обеспечивали не столько коррупционные связи внутри страны, сколько многочисленные международные фонды, включая фонд Сороса. Причем речь шла не только о прямых инвестициях в «распространение демократии». Не зря один из родственников грузинского президента Михаила Саакашвили в свое время в качестве эксперта привлекался к работе по проекту нефтепровода Баку—Тбилиси—Джейхан. Такого рода крупные западные проекты, по сути, вырывали новое поколение грузинских политиков из «домашней» системы неформальных связей, погружая их попутно в новую, не столь жесткую и не так сильно связанную с грузинскими реалиями эпохи Шеварднадзе.
Именно поэтому «революция роз» сопровождалась столь решительными действиями новых властей. В первые же месяцы за решеткой оказались многие люди из окружения Шеварднадзе, обвиненные в коррупции. Была проведена чистка госаппарата, в результате которой на многие высокие посты пришли явно неопытные люди, порой моложе тридцати лет, зато успевшие получить образование в Соединенных Штатах. Начались радикальные экономические реформы. У новых лидеров не было никаких обязательств перед старой элитой, и им казалось, что все можно начинать с чистого листа.
3
В то же время способность действующих властей создать работающие демократические институты вызывает большие сомнения. Еще в феврале 2004 года в грузинскую конституцию были внесены поправки, по которым в государстве вводился пост премьер-министра. С одной стороны, все объяснялось просто: премьерское кресло предназначалось Зурабу Жвании, одному из лидеров «революции роз». Но с другой — поправки усиливали власть президента и ограничивали роль парламента. Если раньше президент выступал в качестве главы исполнительной власти, и это роднило грузинскую конституционную модель с американской, то теперь политическое устройство Грузии ближе к российскому. Президент может в любой момент распустить парламент, он контролирует силовые структуры. Пока премьером был влиятельный Зураб Жвания, некое подобие системы сдержек и противовесов в грузинских верхах сохранялось. Но после его загадочной гибели в феврале 2005 года Михаил Саакашвили стал единовластным лидером.
Многие оппоненты грузинского президента внутри страны отмечают, что на место старой шеварднадзевской системы неформальных связей приходит новая. «Страной управляют несколько человек, — говорит представитель оппозиционной Республиканской партии Грузии, — президент Михаил Саакашвили, глава МВД Вано Мерабишвили, генеральный прокурор Зураб Адеишвили, депутат парламента Гиорги Бокериа, причем рядовой депутат Бокериа куда влиятельнее спикера парламента Нино Бурджанадзе. Их объединяет то, что все они — выходцы из общественной организации “Институт свободы”. Такое управление совершенно непрозрачно».
Сюда стоит добавить уже давно состоявшееся объединение всех «розовых» политических партий, благодаря чему президент может полностью контролировать парламент. Правда, это не мешает ему всерьез задумываться о манипуляциях с датой выборов. Михаил Саакашвили собирается, несколько сократив срок своих полномочий, совместить дату президентских и парламентских выборов и использовать личный рейтинг для усиления своей партии.
На это накладывается своеобразный, скажем так, стиль поведения Саакашвили в международных делах и в отношениях с непризнанными Абхазией и Южной Осетией. «Наш президент — как маленький ребенок, который умеет открывать воду в ванной, но не умеет ее закрывать, — продолжает собеседник “Эксперта” из Республиканской партии. — Он открывает воду, а потом зовет соседей, чтобы кто-то пришел и закрыл, иначе всех затопит. Мы ставим мир перед фактом — испортим отношения с Россией, Южной Осетией, Абхазией, а потом зовем на помощь».
Наконец, при всем, казалось бы, строго определенном либеральном и западническом политическом выборе действующей грузинской власти у правящей элиты до сих пор не обходится без некоторого идейного хаоса. Михаил Саакашвили, говорят, не прочь вспомнить, что родился в один день со Сталиным, 21 декабря. «В Тбилиси у нас музей советской оккупации. В Гори у нас музей Сталина, — замечает Паата Закареишвили. — Нас оккупировали? А кто такой тогда Сталин? Давайте определимся».
