Многие озабочены теперь Родиной: как там она? Не померла ли, старушка? Поднимется ли с колен? Но ответа все не найдут никак. Потому что кто ж ее знает, как она там, Родина-то? Однако в последнее время начали поступать сведения из города Углича Ярославской губернии, основанного в 937 году от Рождества Христова. Черт его знает, что это они оттуда начали вдруг поступать. Место, честно сказать, странное. Царевича Дмитрия там в свое время закололи ножиком. Некрасивая получилась история. А потом вроде ничего. Построили себе советский часовой завод "Чайка". Сейчас живут тихой жизнью. Если верить официальным демографическим изысканиям, на одного угличского мужчину теперь приходится в среднем восемь угличских женщин. К тому же сорок тысяч человек местного населения, согласно статистике, в день умудряются выпивать по пять тысяч бутылок водки. Не должно бы оттуда поступать никаких сведений. А вот поступают.

Сведения эти хотя и бесценны, но отрывочны. То ли это работа утомленных экскурсиями туристов, которых завозят в Углич теплоходами по Волге, то ли и вовсе случайных людей, шатающихся по провинциальной России с неясными целями. Набор их впечатлений о жизни Отечества так нелогичен, что напоминает детали какого-то странного часового механизма. Но вот что любопытно: этот механизм, каким бы непонятным на первый взгляд ни казался, работает. Он живет. В его вздрагиваниях и скрежете чувствуются страсть, отчаяние, ненависть и любовь. И в этом шатком равновесии есть что-то сентиментальное, способное тронуть сердце. А там, глядишь, и разум. Тронувшись же разумом, вы, может, перестанете наконец истязать себя горькой думой о судьбах Родины. Чем, конечно же, заслужите ее безмерную благодарность.

Воровство

За окном был гараж, за гаражом - электрическая подстанция, за подстанцией забор. А уже за забором виднелся город Углич. Его ленивые улочки выползали откуда-то из-под деревянных изб, покрывались треснутым асфальтом, собирались в перекрестки, снова расходились и приводили своих пешеходов на главную площадь, почти что к самой Волге. Десять веков длилось это неспешное движение. Рассказывают, когда в маленьком захолустном Париже поселились первые сорок тысяч человек, в Угличе уже проживало столько же народу. Но Париж с тех пор распух и предался мирской суете. Углич же с 937 года не изменил своих провинциальных привычек.

Сейчас улица Ярославская, вечно изрытая следами страха человека перед преисподней, состоящей, как известно, из водопровода и канализации, доходила до останков древнего Угличского кремля и образовывала что-то наподобие центра города. Стоя на площади, можно было разглядеть аллею, ведущую к пристани, заросший ряской пруд, удушливый и тесный ресторан "Кавказская кухня", символизирующий собою очаг неподдельного интернационализма русского народа, и магазин с вызывающе местным названием "Souvenirs".

Время от времени сквозь аллею в город пробирались туристы, завозимые по реке теплоходами. Неся на своих лицах напряженное умиление воспитанников сиротского приюта, они шли повстречаться с русской глубинкой. И чтобы это свидание не оказалось туристам в тягость, глубинка приготовила им плоды греховной связи России и цивилизации. Поскольку в этих горьких объятиях и соитиях никогда не было особенной любви, а лишь вынужденная покорность, то и плоды получались слишком уж яркими, с каким-то болезненным румянцем. В аллее на столах торгующих женщин пузатились вечные диатезные матрешки, с веревок свисали цветастые платки, а в магазине "Souvenirs" в деревянных рамках топорщились плаксивые акварельные березки.

Однако правду жизни все же следовало искать не здесь, а в дальнем отделе, между шкафом платяным по 984 рубля и стопками дешевого мыла. Там, на полке, среди чего-то мучительно детского, сидели два пластмассовых человека - отечественные куклы "Денис" и "Аленка-2". Задуманные куклостроителями не то как утопленники, не то как дети из социально незащищенных семей, Денис и Аленка-2 поначалу вызывали приступ неподдельного сострадания. Казалось, добрые руки людей могли бы из соображений гуманизма понаделать лучше мыльниц или, например, одноразовых вилок. Но потом сострадание отступало, поскольку сделать что-нибудь другое было бы попросту нечестно. Денис и Аленка-2, не таясь, доносили до своего покупателя мысль о том, что русский человек все еще выполняет на земле какую-то особенную миссию, преследует цель. И цель эта благородна, хотя невыносимо трудна: нужно во что бы то ни стало обуздать основные явления природы.

Стеклянные глаза пластмассовых детей просили проезжего человека остаться в Угличе навсегда. Они могли бы тогда повести его с собой, в мир подлинных, а не акварельных ценностей. Но у туристов никогда не хватало ни времени, ни любопытства. Они скалились в объективы своих фотокамер и отступали к реке. Город снова оставался один, сохраняя свои загадки. И главной из них были несколько гектаров материализма, до сих пор обнесенного забором и колючей проволокой. Это был знаменитый часовой завод "Чайка", памятник дерзкой попытке пролетариата справиться с течением времени.

При советских порядках из сорока тысяч жителей Углича каждое утро десять тысяч уходили на завод. Не стоит думать, что они делали там часы. Это было бы унизительно простой трактовкой событий. Там, за бетонным забором, собирались люди, которые, оставив семью и близких, самоотверженно покоряли ход истории. Сообразно воле государства, они помещали ее в небольшие коробочки с браслетами, украшенными позолотой или элементами из поделочного камня. Пять миллионов таких коробочек в год делал в свои лучшие дни завод. И пять миллионов человек каждый год покупали себе маленькие наручные доказательства того, что простой обыватель может заставить мироздание биться за стеклом в тесном металлическом корпусе.

Сейчас завод "Чайка" походил скорее на ремесленные мастерские, чем на былого промышленного монстра. Производство сократилось раз в двадцать. В полупустых цехах рядками сидели женщины в белых халатах. Часть из них глазом, оборудованным увеличительным стеклом, всматривалась в крошечные детали дьявольских машинок, порабощающих естество. Другие размещались за контрольными приборами, напоминавшими кассовые аппараты. Из аппаратов вылезали длинные чеки и на них, как на кардиограмме, отражалось биение нового времени в готовых механизмах. Время то отставало, то рвалось вперед, но женщины терпеливо регулировали его, совершая ритуал, неофициально называемый теперь на заводе "правым делом". То есть за скромную зарплату в пятьсот рублей они чтили память безвозвратно погибшего государства.

Глядя на женщин, можно было бы подумать, что и идее о превосходстве человека над Вселенной приходит бесславный конец. Еще два вздоха и три невыплаченные зарплаты - и прошлое умрет, оставив по себе лишь смутные воспоминания и неясные планы на будущее. Но это было бы поверхностным наблюдением, ибо на заводе существовало еще и "левое дело".

Оставшись без государства, без четких перспектив, без стройной концепции борьбы с мирозданием, люди маленького города должны бы были растеряться. Ведь Углич и его окрестности были буквально окружены всевозможными проявлениями природы. Были лес, земля, река Волга, солнце, воздух, дуновения ветра, электричество, минералы, злаки, животный мир, крупный рогатый скот, наконец. Со всем этим страшным наследием небес теперь необходимо было справляться самим, в одиночку, без поддержки сильной когда-то державы. Но как? Мироздание не желало отступать.

Однако, очутившись лицом к лицу с необузданной природой, соотечественники не дрогнули. Под покровом темноты, тайно от властей люди сберегли главное - национальную идею. Они завернули ее в промасленную ветошь и отнесли к себе домой. И это спасло их. Это дало им сил. Они стали истово воровать с завода детали и оборудование. Дома, среди родных и близких, они собирали теперь "левые" часы, маленькие коробочки, в которых нелегально билась поруганная история гигантской страны. Потом они приносили их на "Чайку", меняли на "правые", снова выносили и продавали туристам и мелким оптовым покупателям. Как символ непокорности. Как знак непоколебимой воли русских людей, позволяющей уцелеть в борьбе.

Печаль отражалась по этому случаю на лице внешнего управляющего "Чайки" Бориса Калугина, назначенного властями для реанимации погибающего предприятия.

- Невозможно, - иногда говорил он любопытствующим приезжим, посещавшим его кабинет с целью знакомства с обстановкой на местах. - С этим ничего невозможно поделать, ничего. На новую охрану, которая не связана родственными отношениями со всем городом, у меня нет денег. К тому же, отняв что-то у людей, нужно предложить им что-то взамен. Но что?

Вопрос управляющего повисал в воздухе и, кажется, не имел ответа. Да что ответа! Он не имел даже приблизительных указаний, где бы следовало его искать. Быть может, на улице Ярославской. Или в "Кавказской кухне". На дне матрешек. В узорах платков. Спросить ли у туристов? Или ответить самому? Сомнения могли бы завести горячее сердце правдолюбца куда угодно. Хотя бы в село Никольское в 35 километрах от Углича, как раз туда, где, как известно, расквартирован колхоз имени великого русского поэта Некрасова, талантливо воспевшего хромых Саврасок, страшные морозы и рано взрослеющих детей.

Там, в коровнике, в маленькой полутемной комнате, среди погибших доильных аппаратов и рукописных графиков скудных надоев, сидели восемь человек. Восемь животноводов. Четыре доярки, четыре дояра. У них проходило производственное совещание. Но со стороны казалось, что животноводы встретились, чтобы вместе погоревать о чем-то своем. Какая-то неведомая злая сила собрала их тут и не давала им покоя.

Возможно, их тайна так и не была бы разгадана людьми, когда бы не внезапное появление официального лица, заместителя главы администрации Угличского района по сельскому хозяйству Валентина Шаброва.

- Что случилось? - спросило официальное лицо вздрогнувших от неожиданности животноводов.

- Так это... - сказали животноводы. - Нельзя нам без зоотехника. Коров ведь нужно на случку с быком водить. А как?

- Товарищи! - взбодрилось лицо. - Из жизни мы знаем, что корове с быком не нужен зоотехник. Им надо площадку четыре на четыре и соломки постелить. А дальше они сами разберутся. Природа, как говорится, подскажет...

Столь простое и неожиданно смелое суждение о силах природы внезапно прозвучало как революционный призыв, как программное заявление. Получалось, что людям следовало наплевать теперь на вековые устои, пойти против совести, отказаться от принципов, отвоеванных у мироздания в неравном бою. Им нужно было просто прекратить свой подвиг и пойти на работу. Какое-то мгновение казалось, что животноводы взметнутся сейчас со своих мест и покроют официальное лицо поцелуями благодарности. Но этого не случилось.

- А как зимой быть? - спросили животноводы, уставшие от борьбы с темными, малоизученными процессами. - Зимой все в снегу. Как зимой-то?

Вряд ли кто-нибудь на свете смог бы найти ответы на такие страшные вопросы. Да и были ли они? Если и были, то их, конечно, следовало искать не здесь. А где-то там, на границе света и тьмы, вне времени и пространств. В глазах Дениса и Аленки-2. Серых, как глаза моей любимой. Родины, конечно, если вы еще не догадались.

Водка

Вообразите себе для интереса внутренний мир человека, которого возят с экскурсиями по провинциальной России. Отправленный, например, из Москвы теплоходом, такой человек первое время сохраняет в себе очаги любознательности. Взор его исполнен пока еще живости, грудь теснят предчувствия встречи с неизведанным. Впереди его ждут изгибы рек, ложбинки, пегие коровки и пугливые пейзане. И обязательно - великое множество потускневших луковок церквей, несправедливо поруганных дьявольской советской властью.

Однако примерно после третьего знакомства с возрождающимся то там, то сям христианством, покупки десятка ритуальных свечей и принятия смиренных поз под образами наш естествоиспытатель делается вдруг мутен. В его сознании под церковное пение и тление паникадил архангелы начинают бороться с учащимися ПТУ. И вот уже чудится ему не то бессмысленное и страшное грехопадение, не то драка, не то запой.

Так вы представьте теперь себе, что в это-то именно мгновение наш герой, переживший уже рассказ о том, как от нашествия польско-литовских Лжедмитриев поголовно погибло все население древнего Углича, слышит вдруг речь экскурсовода:

- А теперь, друзья, нам предстоит осмотр мужского монастыря, древнего кремля и потом, если останется время, местного музея водки.

Если верить рассказам редких очевидцев, стон проносится в такие мгновения над землей. Какой, блин, кремль? - слышат родные просторы. Какой монастырь? Водки, немедленно водки! Извольте, господа.

Угличский муниципальный музей водки официально называется "Библиотека русской водки". Пройти в библиотеку можно прямо от пристани, если спрашивать у встречных, где находится кинотеатр с именем "Россия". Правда, население давно уже отвыкло смотреть кино в этом величественном учреждении культуры. В зрительном зале холодно и темно, и наведываться туда отваживается только местная рок-группа, чтобы отрепетировать неистовые крики в микрофон. На втором этаже "России" для увеселения горожан до недавнего времени работал магазин подержанной одежды. Но потом обноски убрали и распоряжением властей освободили просторное помещение под библиотеку.

Вход туда стоит теперь 25 рублей. За эти деньги можно оглядеться по сторонам и замереть в сладкой истоме. Все стены единственного зала муниципального очага культуры от пола до потолка заставлены водкой, любовно помещенной в стеклянные витрины. Достоверности этой душераздирающей картине добавляют местные самогонные аппараты, деревянные ковши, чарки, рюмки и другие приспособления для принципиального отказа от здорового образа жизни. Чтобы психика присутствующих сразу же не ослабла, к ним приставляется специально обученный экскурсовод Елена Александровна.

- Мы приступаем к осмотру экспозиции изделий шестидесяти пяти ликеро-водочных предприятий России, - начинает Елена Александровна, и в голосе ее слышится доброта воспитателя районных яслей. - Позвольте несколько слов об истории алкоголя в нашей стране. Пьянство, как известно, порок, разрушающий все человеческое в людях...

Аудитория Елены Александровны согласно кивает, не отводя, впрочем, мутнеющих глаз от страшной языческой пляски этикеток на бутылках. Елена Александровна до прихода в библиотеку работала врачом-наркологом, и директору библиотеки Владимиру Шаталину, бывшему школьному учителю физкультуры, иногда приходится мягко просить подчиненную не увлекаться в музее антиалкогольной пропагандой.

- Путает она программы, путает, - жалуется временами директор. - У нас ведь есть экскурсия для старшеклассников о вреде алкоголя. Вот она и путает. Но и ничего страшного, ничего страшного.

А и правда. Ничего страшного. Постепенно, шаг за шагом, от "Столичной" к "Шуйской", от "Шуйской" к "Роднику" посетитель музея неумолимо приближается к небольшому закутку экспозиции, стилизованному под предбанник. Там на деревянном столе его уже поджидают три рюмки водки, варено-копченая колбаса и соленые огурцы, входящие в стоимость билета. Дегустация - вот слово, способное встрепенуть народы. Вот она, формула согласия человека с окружающей средой. Бывали, бывали уже случаи, когда над Россией еще только занимался рассвет, когда не решен еще был ряд актуальных вопросов современности, когда не обрели еще стабильности регионы, а у стен муниципального угличского музея "Библиотека русской водки" уже стояли туристы. "Что вам, ребята?" - спрашивали у них сердобольные представители города, выпивающего, согласно официальной статистике, по пять тысяч бутылок водки ежедневно. "Сейчас хорошо бы несколько дегустаций", - отвечали туристы горожанам. Мир и согласие устанавливались тогда среди людей.

По правде говоря, редкий город нашей необъятной Родины может теперь похвастаться столь честным отношением к соотечественникам. Совершенно удивительно, что местные власти, томимые должностной заботой, завели в Угличе именно такой очаг гуманизма, а не какой-нибудь тоскливый краеведческий уголок, где экспонировались бы хатка не то крестьянина, не то бобра и муниципальная диорама "Медведи, выходящие из тайги". Но еще более удивительно, что решение об открытии "Библиотеки русской водки" приняла женщина. А именно мэр Углича Элеонора Шереметьева.

Власть

Элеонора Михайловна командует городом последние пять лет и за это время вполне доказала населению, что Россию пора бы на время забрать у мужиков и отдать ее бабе. Пускай она посмотрит тут на все хозяйским взглядом, уберет грязищу, которую мы натаскали, расставит все по полкам, купит какой-нибудь красивой ерунды, повесит везде занавесочек и отделает что-нибудь синенькой плиточкой.

- У мужиков какие проблемы? Три "б" - вот какие у них проблемы, - говорит Элеонора Михайловна в минуты рассуждения о судьбах империи. - Баня, биллиард и бабы. Я вот смотрю, сколько времени они на это дело тратят. Когда ж они думают-то? Наверное, в субботу. Но в субботу им нельзя думать. Потому что в субботу у них баня, биллиард и бабы.

Элеонора Шереметьева не ходит в баню. У бывшего главного врача поликлиники завода "Чайка" слишком много дел. За последние пять лет она соорудила в Угличе очистные сооружения, которые до нее мастерили двадцать один год подряд, провела сорок три километра новой дороги до города Калязина, которые не могли сделать девятнадцать лет, перенесла автовокзал с окраины в центр, построила Дом ветеранов, две школы. Сейчас она занята красотой своего населенного пункта.

- Знаете, какой у нас будет город? - говорит она. - На центральной площади я поставлю торговые ряды, как в старину, посажу сад, в аллее сделаю такие низкие торшеры, а там, где памятник Карлу Марксу... Вы знаете памятник Карлу Марксу? Так вот Карла не будет. Будет фонтан.

Чтобы пройти тернистый путь от Маркса к фонтану, Элеонора Шереметьева сделала несколько весьма неглупых шагов. Она прежде всего запретила своим подчиненным ныть по случаю отсутствия денег в казне, назвав это занятие скудоумием, и велела лучше как следует шевелить мозгом. Кроме того, мэр привела в город новых людей. Первым здесь появился некто Артур Сазонов, тридцати с небольшим лет от роду, бывший пастушок, а нынче официальный владелец герба Советского Союза.

Про Сазонова рассказывают, что в детстве он пас коровок в деревне Семеновка Щедровского района Курской области, на чем заработал себе первые в жизни 62 рубля. Мама тогда пришила Артуру к трусам потайной карман, и он счастливо вывез свои капиталы в город. Там он купил себе приемник и сделался пионером-вредителем, поскольку слушал, негодяй, слушал радиостанцию "Свобода" и "Немецкую волну". Вражьи голоса, видимо, что-то нашептали Сазонову, поскольку он взялся за высшие образования, и теперь их у него несколько. Знает, подлец, слово "франчайзинг". Ну а с таким-то словом он, понятно, занялся бизнесом и даже возглавлял какую-то ассоциацию. Кажется, пожилых милиционеров или, наоборот, ветеранов Афганистана.

На этом посту он умудрился обзавестись официальными правами на герб Советского Союза, который до бывшего пастушка, оказывается, был совершенно бесхозным. И теперь, с эдаким-то умственным и государственным потенциалом, Артур Сазонов отказался от московской прописки, поселился в Угличе и стал его вице-мэром. Говорит, что в столице трудно увидеть, как оживают собственные идеи. А в маленьком городе все на глазах.

Элеонора Шереметьева жалуется, что первое время прививала Сазонова, как оспу. У провинциальных бюрократов юноша со своим франчайзингом вызывал судороги, чесотку и водобоязнь единовременно. Все говорил "офшор! офшор!" и хотел торговать лицензиями на льготное налогообложение юридических лиц. А и ничего. Самое смешное, что Углич теперь действительно офшорная зона. Хотя, если выпить и бродить по улицам, это не очень-то и заметно. Ну и ладно. Главное, что вместе с Сазоновым в глухой провинции появились и другие странные персонажи.

Наиболее любопытным из них следует считать некоего Виктора Миняева, гражданина без определенных занятий. Про себя Миняев говорит, что он переселенец, основа благосостояния России. Он переехал в Углич из Казахстана и привез с собой заодно сказочное количество родственников. Там они продали квартиры, машины и имущество, а вырученные деньги, понятно, вложили в своей новой стране, чем, по словам Миняева, крайне повысили ее национальное благосостояние. Но, конечно, помимо миняевских денег Россия обогатилась еще и на коллекцию из четырехсот банок из-под импортного пива, которую переселенец собирал всю свою многотрудную жизнь. Жена переселенца примерно такое же время ела его поедом и грозила выбросить весь этот музей к чертовой бабушке.

Надо ли объяснять, что склонность к накоплениям и слово "музей" произвели в сознании гражданина Миняева буржуазную революцию. Он поделился ощущениями с Сазоновым и, скинувшись, они решили открыть в небольшом Угличе музей алкоголя. Элеонора же Шереметьева внесла в это дело окончательную ясность. Она вспомнила, как во Франции посещала библиотеку местных вин, и сказала, что хорошо бы завести тогда не собрание пивных банок, а библиотеку русской водки. Пускай мужики ходят, делать им все равно нечего.

Устройство библиотеки обошлось в 15 тысяч долларов. Но эти деньги не просто окупились за один туристический сезон. Они вызвали среди обывателей прилив нежданной народной доброты и жизнелюбия. Первой в музее появилась бабушка с двумя ящиками водки. Она купила их пятнадцать лет назад, когда собиралась устроить достойные поминки по своему деду, который как раз заболел. Но дед так до сих пор и не помер и постоянно требует выпить. Так что она устала уже прятать от него злополучные ящики. Пусть лучше в музее постоят.

Вызывает оптимизм и случай с огурцами, участвующими в дегустации музейной водки. Солит их для очага культуры местная женщина, служащая речным диспетчером. Чтоб огурец не пропадал и шел в общее дело, она, не жалея сил, контролирует ход местной навигации и заворачивает теплоходы с туристами в Углич. Граждане всех стран и народов, истерзанные трагической красотой России, ступают тогда ватными ногами на древнюю угличскую землю. В душе их архангелы курят самосад и играют на балалайках неприличные песни. И именно тут они вдруг слышат заунывный, как колокольчик, голос экскурсовода:

- ...и если у нас останется время, то...

... Здесь сведения о городе Угличе и его окрестностях становятся совсем уже отрывочными, как телеграмма из Сочи. Вроде, сообщают, собираются Сазонов с Миняевым открыть музей провинциальной эротики и музей чая. Говорят, строят кузницы, и будут ковать там холодное оружие, чтобы показывать туристам представления с элементами какого-то исторического фехтования. Выглядеть будет так: два мужика в кольчугах и шлемах страшно кричат и стараются ударить друг друга тяжелым мечом по башке. Хотят брать за это зрелище деньги.

Непонятно, правда ли все это. Доподлинно сейчас известны только слова Артура Сазонова, сказанные им на часовом заводе "Чайка" в присутствии надежного человека. Сазонов объяснял ему, что такое, с его точки зрения, русский ход.

- Русский ход, - сказал Сазонов, - это когда часы идут как попало. Спешат, останавливаются, скрипят и вообще делают все, что угодно. Но в нужный момент они все равно показывают самое точное время.