Олега Лундстрема - музыканта с мировым именем, родоначальника отечественного джаза - мы знаем так давно, что кажется, будто он и его оркестр существовали в России всегда. Между тем их общий творческий путь долгие годы пролегал за пределами отечества. Сначала в Харбине, потом - в Шанхае и Циндао. Китайский период жизни Лундстрема заслуживает отдельной главы в книге, которая, будь она написана, наверняка стала бы бестселлером. Однако, как говорит сам маэстро, на мемуары ему вряд ли удастся выкроить время. Привыкший находиться в водовороте жизни, он совершенно не представляет себя в роли писателя, уединившегося в тиши кабинета. Публикуемые заметки - устные воспоминания Олега Леонидовича.
В Китай наша семья попала в 1921 году, когда набирали новых специалистов для КВЖД. Мне в ту пору было пять лет, брату Игорю - четыре года. Отцу предложили место преподавателя физики в харбинском Политехническом институте, где готовили инженеров для железной дороги. Родители с радостью согласились. Думали, что за три года действия контракта в России закончится гражданская война, и мы вернемся домой. Но судьба распорядилась иначе. В Китае я прожил более четверти века.
В 20-30 годах Харбин фактически был русским городом: выходцы из России составляли большую часть его двухсоттысячного населения. Между россиянами и китайцами не воздвигалось никаких искусственных перегородок. Люди общались на работе, ходили друг к другу в гости. Дети учились в одних и тех же школах, изучая одновременно оба языка - русский и китайский. В коммерческом училище, где мы с братом учились, китайский преподавали с первого класса. Языковой барьер, конечно, существовал, но он вполне успешно преодолевался. Не забуду забавную вывеску по-русски на заведении, принадлежащем китайцу: "Парикмахер. Режем головы на все фасоны". В коммерческом училище были две столовые, в одной готовили русские блюда, в другой - китайские. Большинство учеников-китайцев бегали обедать в русскую столовую, а наши - в китайскую. Еда была незатейливая, но очень вкусная. Я обожал цзяоцзы. Они похожи на наши пельмени, только в начинку вместе с мясом кладут мелко порубленные листья китайской капусты (у нас ее называют пекинским, или кочанным салатом) и стебли сельдерея. Объеденье, когда макаешь цзяоцзы в маленькую пиалу с соевым соусом и чесноком.
После занятий мы с приятелями садились на велосипеды и отправлялись в загородное путешествие. Иногда заезжали в окрестные деревни. При появлении русских на улицу высыпали люди и наперебой приглашали в гости. Потчевали от души, выставляя все, что удавалось найти в доме. Всякий раз мы испытывали неловкость, потому что знали: китайские крестьяне бедные и часто сами голодают. Отправляясь на прогулку, старались захватить хлеб и какую-то снедь, чтобы поделиться с радушными хозяевами. Много лет спустя, когда в советско-китайских отношениях наступил период холодной войны, газеты писали, что китайцы нас ненавидят. Никогда в это не верил и вообще не представляю, что подобное может когда-нибудь случиться.
Благодаря КВЖД, которая взяла на себя поток грузов с Дальнего Востока в Европу, Харбин процветал. Русская колония жила зажиточно, имела свой симфонический оркестр и оперный театр, где нередко выступали знаменитости. В Харбин дважды приезжал Сергей Лемешев. Город буквально дышал культурой. Все мои друзья занимались музыкой - в коммерческом училище обучали игре на разных инструментах. Я посещал класс скрипки, брат играл на саксофоне и фортепиано. Изучали классическую музыку, но старались не отставать и от музыкальной моды. Тогда весь мир танцевал фокстрот. В 1932 году я поступил на электромеханический факультет харбинского Политехнического института и самозабвенно осваивал фокстрот на студенческих вечеринках.
Весной 1934 года произошел случай, ставший поворотным моментом в моей судьбе. В кабинке для прослушивания, которые были в каждом магазине грампластинок, я услышал необычную музыку. Играл оркестр Дюка Эллингтона. Тогда этого джазового музыканта практически никто не знал, а меня он покорил с первых же нот. Благодаря великому американцу я заболел джазом на всю жизнь. Написал несколько аранжировок популярных пьес. Показал брату и приятелям. Так появилась идея организовать студенческий оркестр. Набор инструментов был стандартным для начала 30-х годов - три саксофона, две трубы, тромбон и ритм-группа. Всего девять человек. Когда стали выбирать руководителя, ребята неожиданно проголосовали за меня. По-видимому, мой авторитет подняли первые опыты аранжировки. Забегая вперед, скажу, что в том, самом первом, составе оркестр просуществовал несколько десятилетий. К великому сожалению, на сегодняшний день из нашей дружной компании в живых осталось только трое. С Анатолием Миненковым и Александром Грависом общаемся регулярно. Оба они на пенсии.
Закончить Политехнический институт мне не удалось - изменилась политическая ситуация. В 1935 году России пришлось продать свой пай в КВЖД марионеточной Маньчжурии, находившейся под контролем японцев. Новые хозяева переименовали Политехнический институт в институт Святого Владимира. Уже в силу этого пребывание в его стенах для нас, воспитанных в духе атеизма, было немыслимым. Жизнь в Харбине осложнилась. В открытую притеснять советских граждан не осмеливались, однако мы понимали, что от враждебно настроенных японцев хорошего ждать нечего. Русские стали покидать город. Одни возвращались в Советский Союз, другие переселялись в Шанхай. Туда в полном составе отправился и наш любительский оркестр.
В Шанхай наша семья приехала без отца - к тому времени он уже находился в Советском Союзе. Возвращение на родину родители планировали давно, но отъезд все откладывали - пугала неизвестность. Перемены на КВЖД ускорили принятие решения. Мать не хотела оставлять нас с братом одних, поэтому договорились, что первым поедет отец. Когда обустроится, вызовет нас. Отца направили на работу в Ростов-на-Дону. Человек научного склада ума, он стал доцентом Института железнодорожного транспорта, занимался исследованиями в области ядерной физики. В одном из писем отец сообщал, что вот-вот должен решиться вопрос с жильем и мы снова будем вместе. Больше писем от него не было. Только после смерти Сталина мы узнали, что в 1937 году отца арестовали и в 1944-м он погиб в лагерях где-то на Урале.
В Шанхае оркестр начал работать на профессиональной основе. Заключили договоры с несколькими танцевальными клубами. По-английски они назывались ball room, в дословном переводе - "бальный зал". Шанхайские ball room в корне отличались от того, что сейчас принято называть увеселительными заведениями. Они существовали отдельно от ресторанов и казино. Туда приходили не есть-пить, а именно танцевать. В перерывах подавались исключительно прохладительные напитки. Большинство клубов были общедоступными, некоторые считались элитарными. Последние, дабы приятнее было танцевать, оборудовались специальными полами - отполированный до зеркального блеска паркет покоился на мощных пружинах. В роскошный Paramount ball room не пускали посетителей, одетых "не по форме". Мужчине полагалось иметь на себе смокинг либо фрак, женщине - длинное вечернее платье. Дамы появлялись в сопровождении кавалеров. В отношении мужчин правила были демократичнее. Партнершу для танцев они могли выбрать в зале. Для этой цели нанимались девушки приятной наружности, предпочтительно образованные. Купив на входе специальные билетики, одинокий мужчина приглашал на танец понравившуюся ему девушку и вручал ей билетик. За вечер у профессиональной партнерши набиралось до двух десятков таких билетиков - по одному за каждый танец. Ими девушки отчитывались перед хозяином ball room, получая зарплату в зависимости от интенсивности работы. Кстати, в подобных заработках, довольно популярных в ту пору у шанхайских студенток, не было никакой двусмысленности. Зная о строгих правилах танцевальных клубов, мужчины держали себя в рамках приличий.
В 30-40-е годы многомиллионный Шанхай считался одним из мировых центров развлекательной индустрии. Спасаясь от гитлеровского фашизма, в богатом портовом городе на востоке Китая нашли прибежище тысячи эмигрантов из Западной Европы, среди них было немало известных музыкантов. Шанхай было трудно чем-либо удивить, но, кажется, нам это удалось. О русском биг-бэнде писали газеты, со всех сторон сыпались приглашения выступить с концертами. Состав оркестра расширился. На летние месяцы мы перебирались работать в Циндао - этот город недалеко от Шанхая слыл модным морским курортом. Играли популярные мелодии Гершвина, Джерома Керна. В чем-то они были созвучны песням Дунаевского, и я подумал: а чем наша музыка хуже! Сделал аранжировку к появившемуся в 1939 году в Шанхае фильму "Дети капитана Гранта". Прозападная публика приняла ее с восторгом. Окрыленные успехом, мы стали включать в репертуар все больше отечественной музыки. Грандиозной популярностью пользовалась "Катюша" Матвея Блантера. Фактически одна эта песня сделала композитора мировой знаменитостью. Я начал аранжировать в стиле фокстрота китайские мелодии. Это увеличило число наших поклонников среди коренных шанхайцев. До сих пор удивляюсь, как нам удалось совместить джаз с китайской музыкальной культурой. Во всяком случае сами китайцы воспринимали это как нечто естественное.
В Шанхае жилось безбедно, мы купались в лучах славы. Но все равно тянуло на родину. Первый раз всем оркестром подали заявление на выезд в Советский Союз в 1937 году. Тогда нам отказали, объяснив, что в Москве разоблачили троцкистскую группировку и выдача виз на въезд в страну временно прекращена. Вторую попытку предприняли в июне 1941-го. В первый же день войны подали просьбу отправить нас добровольцами на фронт. За два месяца, пока мы ждали ответа, гитлеровцы дошли до Смоленска. Решив, что медлить больше нельзя, обратились с повторным заявлением. Под ним подписалось человек сто пятьдесят - большинство представителей советской молодежи в Шанхае. Консул Никита Григорьевич Ерофеев, к которому меня делегировали с этой петицией, терпеливо выслушал все аргументы и сказал: "С фашистами справятся без нас, вы здесь нужнее". Лишь спустя годы я оценил прозорливость этого человека. Консул не был уверен, что горячий патриотизм молодых людей, выросших за границей, правильно поймут в компетентных органах. Но тогда мы приняли слова Ерофеева за чистую монету. Понимая, что в такое тяжелое время профессия музыканта вряд ли найдет применение на родине, решили: надо приобретать специальность. Мы с братом поступили в Шанхайский высший технический центр, где преподавание велось на французском. У нас он был на нуле, поэтому пришлось брать частные уроки. В 1944 году я стал архитектором, Игорь - инженером-строителем. Дипломы защищали на французском языке. Учились днем, а вечером работали, стараясь помочь родине доступными нам средствами. На свои деньги оркестр издавал в Шанхае газету "За Родину!", передавая в фонд Красной Армии сборы от концертов. В честь Дня Победы я написал свое первое оригинальное сочинение - пьесу "Интерлюдия". Она до сих пор в репертуаре коллектива.
В 1947 году в Москве вышел указ Сталина. Проживавшим на чужбине советским гражданам предоставлялась возможность вернуться на родину. Мы стали собирать вещи. Из Шанхая оркестр уезжал в полном составе. Пароход взял курс на Находку. Начиналась новая жизнь. Но это - уже другая история.
Вновь мы оказались в Китае в 1995 году. Предстояли большие гастроли. Организаторы определили маршрут - Пекин, Шанхай, Ланьчжоу, Циндао. Во всех городах концерты проходили с аншлагом. Много исполняли на бис, особенно "Катюшу" и "Подмосковные вечера". Зал дружно подпевал. Такого восторженного приема, признаться, не ожидали. Во время гастролей в Шанхае посетил ставшие мне родными места... Плутая среди небоскребов, по памяти находил знакомые улицы - после образования КНР почти все они переименованы. Зашел в Paramount ball room - теперь там офисные помещения. Внешне изменился только первый этаж, в остальном - все, как было полвека назад. На галерее - два рояля. Я их сразу узнал - те самые, на которых когда-то музицировал. На следующий день я разыскал двор, где жила наша семья. Отдыхающий на лавочке старик-китаец показал на окна нашей бывшей квартиры: "Вы жили вот там, на третьем этаже. Я вас помню, вы играли на саксофоне". Хотя на саксофоне играл не я, а мой брат Игорь, слова старика растрогали. В Шанхае помнят русский биг-бэнд.
