Задумывался ли Московский кинофестиваль как некий специальный праздник для народа? Вряд ли. Это был жест со стороны утвердившегося во власти Хрущева. Жест, призванный показать, что СССР - культурная страна, что в объявленном соревновании двух систем мы не только "делаем ракеты", но и "в области балета впереди планеты всей". После достаточно успешного Молодежного фестиваля летом 1957 года процесс умеренного демонтажа сталинского "железного занавеса" было решено продолжить с прицелом на экспансию собственной идеологии. В 1958 году учреждается проходящий раз в четыре года музыкальный конкурс имени Чайковского, в 1959-м - Московский международный кинофестиваль (по следам проскочившего как метеор киносмотра 1935 года), благо один фестиваль в стране "социалистического лагеря" уже имелся - в чешских Карловых Варах, где советские фильмы постоянно и неизменно получали разнообразные призы. В дополнение к Карловым Варам, где киносостязание существовало в режиме биеннале по четным годам, московское решили проводить попеременно с ним - по нечетным.
Дверь в Москву - окно в Европу
Конъюнктура складывалась неплохая: калатозовские "Летят журавли" только что удостоились "Золотой пальмовой ветви" в Канне, на едва ли не главном европейском фестивале; там же, в Канне, два раза оказался отмечен и Григорий Чухрай ("Сорок первый" и "Баллада о солдате"). Идеологическое начальство надеялось ковать конвертируемое конкурсное золото и серебро у себя под боком. Заодно предполагалось сколотить своего рода постоянную группу поддержки из членов мирового кинематографического сообщества (сегодня бы их цинично назвали "агентами влияния", а тогда радостно провозглашали "друзьями СССР"). О том, что главное на фестивале - фильмы, что их нужно добывать, перехватывать у других фестивалей, за всеми этими соображениями как-то забылось. Казалось, что фильмов много, хватит на всех. Их, действительно, было много. Разных. Но в конкурс, за редким исключением, включались крепкие середнячки, не претендующие по тем или иным причинам на успех в других фестивальных центрах. То же, что не попадало в конкурс потому, что уже успело "засветиться" в Канне или Берлине, перебрасывалось в так называемый "внеконкурсный показ", проводившийся в многочисленных московских кинотеатрах, клубах и самых невообразимых местах, где только имелась киноустановка. Именно он, вобравший в себя последние новинки западного экрана, и был главным магнитом, заставлявшим москвичей и гостей столицы извиваться длинными очередями у касс кинотеатров и клубиться перед входом с одним тоскливым вопросом: "Нет ли лишнего билетика?". Билетика-пропуска, дающего возможность хоть на четыре часа (сеансы были сдвоенные) приникнуть к обозначенной белым экраном форточке в другой мир.
Агитация и пропаганда
Насколько серьезно воспринимались страсти, кипевшие вокруг внеконкурсных фильмов, можно судить хотя бы по такому врезавшемуся в память эпизоду. Чтобы бесконечно не повторять сакраментальную фразу о лишних билетах, я, находясь в толпе желающих увидеть "Ночи Кабирии" на арене стадиона "Динамо", написал крупными буквами по развороту записной книжки: "Продайте лишний билет". Рядом немедленно объявился милиционер, строго потребовавший: "Прекратите вашу агитацию". Дело было, следовательно, государственной важности.
Праздник, похоже, состоялся поначалу и для гостей фестиваля, которым посещение хрущевского СССР было в новинку. А жесткая агитпроповская установка на увенчание лаврами прежде всего советского и вообще социалистического кино не сразу стала очевидна. "Момент истины" московского киноконкурса пришелся на 1963 год: когда вопреки давлению из ЦК КПСС Главный приз достался "Восьми с половиной" Федерико Феллини. В дальнейшем все пошло на убыль. Шестидесятые годы, время расцвета европейского кино с его "новыми волнами", поднявшимися на фоне кризиса больших американских студий, близились к концу, а американцев, даже независимых (кроме, разве, ветерана Стэнли Крамера), снова заявивших о себе в начале 70-х, в Москве не торопились заключать в объятья. Вспомним хотя бы прохладный прием, выразившийся в какой-то десятистепенной технической премии, каким была встречена "Космическая Одиссея" Стэнли Кубрика, присланная, вероятно, не без умысла в год высадки американских астронавтов на Луну - 1969-й. И это при том, что один из трех (!) главных призов получила итальянская комедия с Адриано Челентано. Число три не случайно: один приз предназначался советскому фильму, второй - фильму из "соцстран", а уже третий - кому-то из всех остальных. Впоследствии к обязательному кругу лауреатов прибавились страны "третьего мира", так что число "главных", "первых", "золотых" и "серебряных" призов приблизилось к общему числу участников.
Невозмутимую мертвую зыбь брежневских лет глобальные перемены в мировом культурном процессе никак не взволновали. А ведь в это время окончательно обозначилась адресная переориентация кинематографа в мире, о чем, в частности, свидетельствовал кризис Каннского и Венецианского фестивалей. Если кино "классической эпохи" было предназначено для средних возрастных групп, то теперь в кинотеатрах стала преобладать молодежь, получившая во многих странах достаточную финансовую самостоятельность и заявившая о себе как анархическими и леворадикальными выступлениями в политике, так и своего рода революцией в массовой культуре, отныне неразрывно связанной со вкусами и пристрастиями ее новых потребителей. Отзвуки этих событий не могли не коснуться фестивального экрана. Вспомним хотя бы страсти вокруг венесуэльского фильма "Когда хочется плакать - не плачу" в 1973 году. Эта картина, рассказывающая о молодых латиноамериканских террористах, была восторженно принята публикой. Однако приз тогда благополучно присудили Витаутасу Жалакявичусу, снявшему картину на схожую тему, где Ирина Мирошниченко в черном парике изображала латиноамериканскую подпольщицу-революционерку. Что же до нашей кинопрессы, то она, с одной стороны, из тайной ненависти к собственным коммунистам изо всех сил поносила западных леваков, с другой - чутким ухом ловила начальственные пожелания. (Помню, что едва ли не главным материалом фестивального номера "Искусства кино" того же года были собранные специально посланными сотрудниками редакции "отклики гостей фестиваля на приветствие Генерального секретаря Политбюро ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева").
Качественный разрыв между конкурсной и внеконкурсной программами к этому времени обозначился окончательно. Киноконцертный зал гостиницы "Россия" пустовал, в прочие же "фестивальные точки" народ ломился толпами. Так продолжалось до наступления эпохи видео. Голод публики на новое кино сразу же оказался утоленным, а сам фестиваль после конца карнавала остался в первозданной наготе своего никчемного конкурса. Даже перестроечные попытки хоть как-то его оживить и обновить остались без успеха. Новых качественных фильмов стало просто не хватать на многочисленные конкурсы мировых фестивалей. А поскольку идеологическая составляющая сошла на нет, да и денег на оплату всех расходов всех приглашенных и на покупку сильно подорожавших кинокопий как-то поубавилось, то коммерческие соображения (боязнь процветавшего у нас незаконного копирования и процветающего и по сей день видеопиратства) стали играть главенствующую роль в отношении зарубежных кинофирм к Московскому международному, прилагавшему отчаянные усилия сохраниться в качестве народного праздника кино.
Страшная сила, которая спасет мир
Зарубежные фестивали к этому времени сложились как закрытая тусовка киношников, старающихся продвинуть свои картины, и огромного количества обеспечивающих это продвижение представителей прессы, кочующих в течение года от одного фестивального города к другому. Их задача - дать международный сертификат качества фильмам, хоть и не претендующим на массового зрителя и кассовое чемпионство, но и не заведомым авангардистским аутсайдерам. Это свой замкнутый мир со своими правилами, вкусами и предпочтениями, которые диктуются каждый раз новой причудливой комбинацией экономической конъюнктуры, моды и политкорректности, часто совершенно непонятной со стороны. Московский же фестиваль собственного лица в новой ситуации так и не обрел, продолжая гнаться за массовостью кинематографического карнавала.
Последней отчаянной попыткой тряхнуть стариной стало киношоу 1995 года, организованное с "новорусским" купеческим размахом, обещанием стать ежегодным и новым девизом из Достоевского "Красота спасет мир", имеющим смысл как часть сложной писательской метафизики добра, зла и красоты, но совершенно идиотским в отрыве от нее (уж лучше бы было сразу взять пародийную редакцию героини Раневской из "Весны" - "Красота - это страшная сила"). Впрочем, один реальный результат от того фестиваля остался. Француз Режис Варнье, ко всеобщему удивлению получивший тогда новоучрежденный приз "Золотой Георгий", уже через четыре года предъявил материальную компенсацию: фильм "Восток-Запад", снятый по российскому сценарию и с российскими актерами.
Удивительно, что ММКФ состоялся-таки в 1997-м и 1999 годах. Новое киноруководство, похоже, было готово подстроиться под существующую международную фестивальную модель, однако начинать все на пустом месте и с пустым кошельком - дело неблагодарное. Кто может вспомнить названия фильмов, получивших главные призы в последние два года?
Очередная попытка сделать конкурс ежегодным пришлась на нынешнее лето. Можно ли ждать от нее каких-то существенных результатов? Вряд ли. Не следует надеяться на появление нового Феллини. Надо терпеливо бороться за право показа качественных фильмов без расчета на оглушительный успех. Теперь, когда у фестиваля нет широкой публики, этого успеха и не требуется. Из события карнавального фестиваль должен стать событием культурным. А лучшие фильмы, буде таковые окажутся, должны попадать в прокат, хотя бы на видеорынке, чтобы не кануть в безвестность. Чтобы возродить имя Московского фестиваля, потребуются время, терпение и, что немаловажно, деньги. Если его все же проводить. А проводить, наверно, стоит. "Это все-таки лучше, чем убивать людей", - как сказал когда-то Толстой, узнав, что представившийся ему молодой человек (Гольденвейзер) - пианист (т. е. деятель культуры - занятия, по мнению великого старца, бесполезного).
