Ученые тоже люди. Их тоже тянет отдохнуть, хоть ненадолго залезть в уютный шалаш привычных мнений, затверженных истин и кажущихся незыблемыми аксиом. В хорошую погоду из него рискуют вылезать единицы, и лишь когда польет дождь и новые знания об окружающем мире хлынут холодным душем в их еще недавно казавшееся столь надежным убежище, приходится выбираться наружу и ломать ельник новых гипотез.
Родному шалашу спасительной девальвации и счастливого промышленного роста, вызванного финансовым кризисом, без малого два года. Нельзя сказать, что он уже совсем никуда не годится - внятных объяснений посткризисного роста отечественной экономики, отличных от тех или иных комбинаций импортзамещения, стимулирования экспорта и дебартеризации хозяйства, пока что не видно. Но кое-где шалаш уже протекает, на его крышу и стены смотришь с опаской. Судите сами.
Во-первых, результаты микроэкономического мониторинга конкуренции на внутреннем рынке сбыта отечественных предприятий свидетельствуют о том, что тотальное противоборство с импортной продукцией - безуспешное до августа 1998 года и победоносное после - не более чем миф. Оказывается, самую существенную конкуренцию на всех рынках сбыта отечественные предприятия испытывают со стороны других российских предприятий. Заметно уступает внутрироссийской конкуренции конкуренция с производителями из стран дальнего зарубежья. И на последнем месте находится конкуренция с товарами из стран СНГ. В среднем каждое четвертое предприятие из обследуемой представительной выборки вообще не ощущает никакой конкуренции с импортом.
Да, на самых продвинутых, насыщенных и структурированных рынках давление со стороны импорта, безусловно, присутствует. Но, как показывают опросы предприятий, финансовый кризис 1998 года ослабил это давление лишь на короткое время. К 2000 году уровень конкуренции с импортом на таких рынках снова превысил внутрироссийский. Тем не менее посткризисный рост отечественного производства и не думает останавливаться: аккуратные оценки свидетельствуют лишь о замедлении его темпа - с 20% и выше в расчете на год осенью 1998-го - летом 1999 года до 7-8% годовых в последующие двенадцать месяцев.
Кстати говоря, эконометрические расчеты специалистов Института экономики РАН также указывают на сравнительно небольшой вклад (статистически - чуть более 10%) эффекта импортзамещения в промышленный рост. При этом никакого замещения импорта промежуточной продукции (промышленных материалов и комплектующих) в последние два года не наблюдалось вовсе.
Во-вторых, недавно опубликованные уточненные оценки паритетов покупательной способности национальных валют, полученные на базе Программы международных сопоставлений Мирового банка, свидетельствуют о том, что традиционная убежденность в фатальной завышенности курса рубля накануне кризиса не имеет под собой достаточной основы. Новые данные дают оценку отношения рыночного курса рубля к его рассчитанному по ВВП паритету в июле 1998 года в размере 2,38 (а не 1,3-1,4, как считалось ранее), что вполне соответствует экспериментально равновесному для стран с аналогичным уровнем развития уровню. Это не просто смещает сравнительную силу аргументов в дискуссии о характере августовского кризиса в пользу его не столько валютной, сколько долговой природы. Повисает в воздухе привычный тезис о навязанной неверной курсовой политикой властей заведомой ценовой неконкурентоспособности наших производителей до августа 1998 года.
Наконец, переосмыслить природу посткризисного роста заставляет простое сопоставление последствий российских девальваций 1994-го и 1998 годов. Обе обрубили реальные доходы и совокупный внутренний спрос (по официальным оценкам, примерно на треть), обе подстегнули инфляцию (к счастью, ненадолго), но почему-то стимулировала рост только вторая из них. Кумулятивное сокращение ВВП в 1995-1996 годах составило 8%. Ровно таким, согласно прогнозам, будет рост ВВП в 1999-2000 годах.
Вряд ли причина зеркально противоположных результатов крахов рубля кроется лишь в различной интенсивности девальваций. Хотя "черный вторник" октября 1994 года вылился лишь в 15-процентное реальное удешевление рубля (против явно избыточного 100-процентного штопора осенью 1998-го), никаких намеков на импортзамещающий рост в 1995-1996 годах не просматривалось.
Попытаться разрешить этот "девальвационный парадокс" можно, лишь связав макроэкономические тенденции с фундаментальными процессами в российской экономике. Похоже, именно на рубеже 1998-1999 годов произошел переход от трансформационного спада к подъему. Переход этот определялся тысячами решений на микропроизводственном уровне, тогда как управляющие воздействия государства (оставим за скобками вопрос о том, насколько паническую неуправляемую девальвацию образца августа 1998-го можно считать управляющим воздействием правительства Кириенко) лишь мешали либо помогали предпринимателям правильно сформировать свои хозяйственные планы. Скорее всего, таким образом, мы являемся свидетелями не конъюнктурного, а долгосрочного хозяйственного подъема.
Впрочем, шорт-лист версий открыт, приглашаем к строительству нового шалаша.
