В 1992 году каждый российский изобретатель, имеющий на руках действующее авторское свидетельство СССР, получил возможность переоформить его в патент РФ. Разница между авторским свидетельством и патентом принципиальна. Если первое предоставляет исключительные права на изобретение только государству, то патент предоставляет эксклюзив любому физическому или юридическому лицу.
По своей значимости решение о переводе советских авторских свидетельств в патенты можно сравнить с приватизацией. Обозначив либеральный вектор решения вопросов интеллектуальной собственности, государство было вправе ожидать эффективного использования бывших государственных разработок.
Переводя авторские свидетельства в патенты, изобретатели прежде всего страховали свое право на получение роялти от использования своих изобретений. Однако в ситуации падения производства использование старых изобретений сокращалось, а внедрение новых разработок стало делом непопулярным и рискованным.
Массовая раздача интеллектуальной продукции так же, как и приватизация, не оправдала возложенных надежд. Через восемь лет государство объявило о намерении пересмотреть свое участие в правах на изобретения, разработка которых велась на госсредства. Иными словами, на каждый рубль госфинансирования государство желает получить определенный объем прав. В общем-то, в таком подходе нет ничего ужасного - чем государство хуже любого другого инвестора? Главное, чтобы претензии были обоснованными.
Первой ласточкой стало образование в 1998 году в недрах Министерства юстиции Федерального агентства по правовой защите результатов интеллектуальной деятельности военного, специального и двойного назначения (ФАПРИД). Свою деятельность это агентство начало с попытки заставить экспортеров вооружения и продукции, в производстве которой были использованы двойные технологии, отчислять по 1-2% от суммы зарубежных контрактов. Однако больших дивидендов это не принесло. Во-первых, суммы нашего высокотехнологичного экспорта оказались сильно преувеличенными, во-вторых, крупным экспортерам эта затея не понравилась, и они начали судиться с агентством, доказывая несостоятельность претензий государства на присутствующие в экспортной продукции научно-технические разработки.
Пока государство разбирается с научными и производственными организациями по поводу прав собственности на изобретения и технические решения, многие российские ученые предпочитают подавать свои патентные заявки сразу за границу. По данным Миннауки, более половины патентов, выданных в 1993-1997 годах российским заявителям в США, были получены минуя фазу национального патентования в России. В Китае за тот же период нашими соотечественниками были подобным образом оформлены 109 патентов. Нежелание изобретателей получать российский патент связано с угрозой возможного засекречивания их заявок по соображениям национальной безопасности, что в сегодняшних российских реалиях чревато неполучением надлежащей компенсации.
Что же противопоставило государство этой патентной эмиграции? Во-первых, изобретения, запатентованные в обход России за границей, пригрозили оспаривать. Однако нам не известно ни одного случая реализации этой довольно призрачной угрозы. Во-вторых, государство пожелало провести инвентаризацию своей интеллектуальной собственности и оценку ее стоимости. Зачем - до сих пор непонятно, поскольку наивно объяснять такие крупномасштабные пожелания потребностью определить размеры возможного дохода от такой собственности.
Сергей Кириенко в бытность свою премьером оценил российский интеллектуальный продукт в 400 млрд долларов и заявил о необходимости рационального использования его государством. Затем оценкой виртуального имущества занималось правительство Примакова. Заметим, что никто, кроме отдельных госчиновников, не считает, что за накопленную в России интеллектуальную собственность на мировом рынке можно выручить не то что сотни, но и десятки миллиардов долларов.
Да, государство в свое время вложило в научные разработки сопоставимые суммы, однако далеко не все исследования дали нужный результат, и лишь немногие из них сейчас пригодны к практическому применению.
Наглядным примером может служить космический корабль многоразового использования "Буран", в разработку и производство которого было вложено около 15 млрд долларов. Сейчас это всего лишь один из аттракционов московского Парка культуры и отдыха имени Горького, приносящий копеечные дивиденды. Некоторые открытые при создании "Бурана" новые материалы используются в промышленности, однако в силу ограниченности сфер их применения не могут окупить и сотой части средств, потраченных на строительство нашего космического челнока. Кстати, лицензия на огнеупорную керамику, разработанную специально для "Бурана", была предоставлена одной французской фирме на весьма любопытных условиях: французы получили права на использование этой разработки во всем мире за исключением России, и, что самое главное, все дальнейшие усовершенствования этой технологии должны будут безоговорочно предоставляться французской стороне (во всем мире принято делать наоборот - продавец получает бесплатный доступ к усовершенствованиям базовой технологии). Подобные кабальные сделки российские разработчики умудряются заключать до сих пор.
Денег нет и не будет
Падение производства, связанного с применением высоких технологий и внедрением новых разработок, стало настоящей бедой для отечественной науки. По данным Миннауки и "Роспатента", количество предприятий, осуществляющих разработку и внедрение нововведений, сократилось с 16,3% от общего их числа в 1992 году до 4-5% сейчас. Это означает, что наука не может рассчитывать на новые масштабные заказы и финансирование со стороны производственной сферы, и показывает несостоятельность линии правительства последних лет, стремящегося переложить финансовое бремя прикладных исследований с федерального бюджета на региональные, а также на получастные финансово-промышленные группы.
Кстати, и затраты на инфраструктуру осуществляются в гомеопатических дозах. Так, в 2000 году на зарубежное патентование российских изобретений выделено менее 140 тыс. долларов. Между тем поддержание в силе одного патента в течение трех лет в одной промышленно развитой стране обходится в 7-9 тыс. долларов.
Несмотря на специальный закон, обязующий выделять на науку не менее 4% от расходной части бюджета, последние годы эта доля колеблется в районе 2%. И это при том, что все расходы федерального бюджета составляют около 20 млрд долларов. То есть из всех имеющихся источников отечественная наука сегодня может получать не более 400-500 млн долларов в год, которые будут размазаны по всей массе нуждающихся.
Наука мимикрирует
В условиях, когда государство и промышленность не в состоянии поддерживать прежний научный потенциал, у российских ученых остается лишь один выход, не связанный с эмиграцией и сменой рода деятельности, - это работа в России по заказам зарубежных компаний и научных центров. Аналогичным образом достаточно высокий научный потенциал удается поддерживать Индии. Однако путь предоставления собственных ученых в аренду таит в себе другую опасность. По мнению заместителя директора фирмы "Транстехнология" Натальи Золотых, недобросовестная конкуренция работника и работодателя - неотъемлемая часть такой интеграции российских ученых с западными компаниями: "Вольно или невольно наши ученые предоставляют своим заказчикам не только оговоренную в контракте новую информацию, но и бэкграунд, который является собственностью российской научной организации".
Надо заметить, что подобная практика является следствием молчаливого сговора руководства научных организаций и их сотрудников. А нежелание делиться с государством при коммерциализации научного продукта иногда приводит к неоднозначным результатам. Одна японская компания решила приобрести в России некую интересную технологию, даже цену уже назвали - 1 млн долларов. Однако в процессе переговоров выяснилась немаловажная деталь - крупный российский ученый, возглавлявший разработку этой технологии, организовал процесс патентования этой технологии таким образом, что заявителем везде выступила частная компания, принадлежащая этому ученому. Таким образом, интересы государства, которое финансировало эту разработку, остались как бы за кадром. Японцы привлекли своих юристов, которые обставили эту сомнительную на первый взгляд сделку различными лицензионными договорами. И, если бы Российская Федерация обратилась в суд с просьбой признать незаконной эту сделку, наверняка выяснилось бы, что технология передавалась по юридически безупречной схеме. Однако самое интересное заключается в другом. Из-за необходимости масштабного юридического обеспечения этой сделки обманувший государство большой ученый из причитавшегося ему миллиона сможет получить лишь десятую часть. Остальное достанется юристам. Кстати, если бы японцы попытались купить эту технологию напрямую у государства, ученый также мог рассчитывать тысяч на сто дохода.
Возможная модель
Итак, поскольку государство до сих пор является крупнейшим инвестором в науку, вопрос о его правах на создаваемую интеллектуальную собственность вполне уместен. Любой инвестор имеет право на имущественное возмещение. Другое дело, как такая позиция главного инвестора повлияет на поведение остальных участников. К примеру, практика государственного финансирования НИОКР в США показала необходимость учета интересов частного капитала. Правительство США получало исключительные права на заказанные научным центрам разработки и потом сталкивалось с безразличием частных компаний к оплаченным государством новым технологиям. Причина пассивности промышленников оказалась довольно прозаической - если исключительные права остаются за государством, то конкурентного преимущества развитие этих технологий не дает. Бизнес хочет эксклюзива. И теперь правительство США оставляет за собой только ограниченный объем прав - некоммерческое использование в целях национальной безопасности и дальнейшего развития этих технологий, государство не стремится зарабатывать на таких разработках, отдавая пальму первенства частному капиталу. Согласитесь, это вполне разумное использование государственного права первой руки.
