Прошедший в Москве фестиваль "Интерфото-2000" вызывал ощущение deja vu - чуть ли не каждую вторую выставленную в Новом Манеже фотографию мы вроде бы недавно где-то видели. То ли на последнем Фотобиеннале, то ли на русско-американской выставке фотографий 30-х годов в ГМИИ, то ли на художественной ярмарке их продавала галерея "Глаз". Но были и отличия. От академической выставки "Интерфото" отличала суета и мастер-классы; от грандиозного Биеннале - главенство репортажной съемки; от художественной ярмарки - то, что продаже подлежали не снимки, а авторы. На фестивале работала маленькая биржа труда: за большим столом редакторы иллюстрированных изданий знакомились с портфолио свободноопределяющихся фотомастеров.
Все началось с того, что занесенные ветром перемен в постперестроечную Москву западные фоторепортеры заскучали и задумали фестиваль. Впервые их замысел осуществился в 1995 году, а через год к фестивалю прибавился конкурс, устроенный по образцу престижного World Press Foto. Поскольку делали фестиваль фоторепортеры, то мастерам гламурного фото, равно как и передовикам рекламного труда, вход на фестиваль был заказан. Так фестиваль дожил до 2000 года, когда сам бог велел посвятить его чему-нибудь судьбоносному. Организаторы решили, что "фотография и история" - это то, что надо, и сделали символом нынешней выставки фотораритет - камеру обскура.
Занявшись разоблачением своего предмета, организаторы не прогадали, пригласив генерального куратора крупнейшего в Европе фотособрания "Агфа-Фото-Хисторама" в Кельне д-ра Бодо фон Девица. Он и объяснил участникам и гостям фестиваля, что фальсификация истории с помощью фотографии родилась вместе с самой фотографией. Еще в XIX веке лишившиеся трона монархи любили распространять фотографии, где их низложенные особы красовались на фоне хитро смонтированных ландшафтов не принадлежащих им более государств. Политики, которым не удалось ни о чем договориться, фотографировались вместе и тем самым создавали иллюзию согласия. А уж как любили фотографию тоталитарные режимы, и говорить не приходится.
Но выставка, включавшая известные работы отечественных фотомастеров, показала, что дело не в фальсификации, а только в искусстве, то есть в способности увидеть в известном всем событии нечто, чего не дано видеть другим. И если это происходит, то любая пропаганда, любое привнесенное содержание отступает на второй план. Знание того, что целью Александра Родченко было воспевать пролетарский быт и первые пятилетки, не добавляет ничего к его работам, потому что они о другом - о геометрической красоте мира, и это способен понять каждый, кто имеет глаза. Способность все сказать зрительным образом - это и есть правда в фотографии.
Именно этой способности как будто лишены представленные на выставке молодые фотохудожники. Для них на первом плане сочиненная ими история образов и отношений. Серии "Мое поколение" или мало чем от нее отличающаяся "Я знаю, что вы делали прошлой ночью" - это попытки сконструировать собственную маленькую историю, которой нет. И даже объявленная жюри конкурса "Интерфото" "лучшей фотографией года" работа Алексея Сазонова "Борис Березовский" свидетельствует о том, что зловещий образ Кощея-Березовского, этакого олигарха олигарховича, у которого пол-лица в тени (что-то вроде "руки по локоть в крови") был сначала придуман, а потом подкараулен.
Между тем вопрос о том, что называть хорошей фотографией, сегодня совсем не праздный. Пропаганда фотоискусства у нас в стране дала свои плоды, и комиссия по госпремиям уже рассматривает вопрос о включении фотографии в число премируемых искусств.
