Для выставки, посвященной столетию со дня рождения выдающегося архитектора и ученого Андрея Константиновича Бурова, проходящей в Музее архитектуры им. А. С. Щусева в принципе могли бы подойти и Музей кино и Театральный музей им. Бахрушина, равно как и Центральный дом ученых. Помимо занятий архитектурой, в двадцатые годы он сотрудничал с Сергеем Эйзенштейном, создавал декорации для авангардных театральных постановок, в сороковые, работая в Институте кристаллографии, сделал несколько изобретений в области технической физики, а в пятидесятые придумал способ борьбы с раковыми опухолями.
Разнообразие этих занятий для практикующего архитектора кажется подозрительным: то ли невероятные амбиции, то ли все же следствие неполадок в отношениях с властью. "Уход в науку" архитекторов, не желавших менять свое творческое кредо вслед за постановлениями партии и правительства, не был редкостью в советское время.
Бурова любили то за ранние конструктивистские проекты, то за работу по индустриализации жилищного строительства, то за визионерские фантасмагории военных лет - в зависимости от политического курса и моды. Но никто и не пытался понять, почему столь широки были его интересы. А дело было вот в чем. То, что делал Буров, гораздо больше определялось его личностью, чем временами, в которые он жил.
Темп кино
Учителями Андрея Бурова во ВХУТЕМАСе были лидеры конструктивизма Александр Веснин и Моисей Гинзбург. Как настоящий конструктивист, он увлекался кино, которое, по его словам, "давало темп" всем искусствам. Он изобретал хитроумное оборудование для Театра массового действа, чтобы режиссеры могли быстро трансформировать пространства и сообщать действию скорость меняющихся кинокадров. В 1926 году Сергей Эйзенштейн пригласил Бурова выстроить декорации к фильму "Старое и новое" ("Генеральная линия"). Фильм, действие которого разворачивается в передовом совхозе, стал бы утопической агиткой, если бы не Буров. Он сделал не просто декорации - он спроектировал реальные конвейеры, транспортеры, подвесные дороги и, конечно, фермы и жилые дома.
Его проекты типовых рабочих клубов и домов для рабочих в Челябинске, Иваново-Вознесенске, Твери, промышленных сооружений в Киеве и Москве сегодня классика конструктивизма. Но все же Буров больше думал о том, как обустроить человеческую жизнь, чем о том, как ее преобразовать. В общем, он разошелся с конструктивистами не из-за стилистических, как тогда было принято, причин, а из-за того, что, как он писал, слишком много неудобного жилья было украшено лозунгами о новой счастливой жизни.
Микробиология быта
С наступлением тридцатых Буров не ушел из архитектуры, он даже отдал дань историческим мотивам. Но в советской архитектуре он все же останется не как знаток традиций, а как строитель домов. Тех самых больших "сталинских" домов, что стоят на Тверской, Ленинградском проспекте, Валовой, Большой Полянке, Бережковской набережной в Москве, - удобнее квартир, чем там, советские архитекторы так и не смогли создать. Работая в Академии архитектуры, где адаптировали классические стили к современному строительству, он предпочитал изучать планировку кухонь и исследовать физические свойства строительных материалов. Он хорошо знал и понимал историю мировой архитектуры, но самые восторженные слова в своей книге "Об архитектуре" непатриотично посвятил американским отелям. Что же так потрясло его в них? Продуманный до мелочей комфорт, в котором он видел "внимание к человеку через вещи".
Именно этого внимания к человеку Буров требовал от своих коллег и учеников как в послевоенное время, так и в годы хрущевской оттепели. В 1956 году, когда борьба с "излишествами в архитектуре" стремительно превращалась в борьбу с человеческим бытом вообще, Буров проектировал простые и комфортные шестиквартирные дома из изобретенных им легких и дешевых материалов. Если бы тогда эти проекты были приняты к серийному производству, множество людей могли бы избежать мук клаустрофобии в пресловутых "хрущобах".
Буров считал, что долг архитектора - изучать человека по "отношению к его среде, от микробиологии до бытовой". Микробиология была бы просто образным выражением, если бы в конце жизни он не занялся ультразвуковыми излучениями и не изобрел пушку, бомбардирующую мощным ультразвуком раковые клетки. Буров тосковал о тех временах, когда "архитектура включала в себя все знания, которыми владело человечество, все понимание окружающего мира... от Пифагоровой космогонии до Демокритова учения об атомах". Похоже, эту целостность он и восстанавливал, попутно доказывая, что цель эта недостижима, если не вернуть человека на его законное место - в центр мира.
