Вы давно не перечитывали "Железную волю"? Сделайте себе подарок к стасемидесятилетию автора, перечитайте. История о том, как мекленбургский инженер Гуго Карлович Пекторалис потерпел крах в попытке бизнес-завоевания России, не только смешна до самой последней степени, до икоты и безгласия - она по нынешнему времени еще и крайне поучительна.
Впрочем, поучительной она была и по своему времени. Язвительный автор заставил ее рассказчика в начале повествования заметить: "Теперь вопрос о немецкой воле и нашем безволии в моде..." Поучительной она показалась и Главному политуправлению в годы войны - злоключения немца, решившего победить русских, многократно издавались массовыми тиражами, потешая и фронт, и тыл. Она была и будет таковой всегда, поскольку написана о сути русской жизни и, значит, идеально вписывается в злобу любого русского дня.
Сегодня было бы "в моде" взглянуть на грустную историю Пекторалиса с предпринимательской или менеджерской точки зрения. Энергичный немец, приехав к нам, был не без оснований уверен в успехе: "Ему постоянно бросалось в глаза то, что еще никем не взято в России и что можно взять умением, настойчивостью и, главное, 'железною волею'", - и успех поначалу очевиден. Но лобовой стычки с местным конкурентом, "ленивым, вялым и беспечным" Сафронычем, оказывается достаточно, чтобы добротное и регулярно управляемое предприятие Пекторалиса рассыпалось в прах. Злая ирония заключена в том, что цивилизующего немца разоряют не грабежом или каким-нибудь подлогом, а самым что ни на есть цивилизованным образом, по суду. Хотя лесковский рассказчик особо предостерегает нас от обобщений ("я вам простое дело рассказываю, а вы сейчас уже искать общий вывод и направление"), но это простое дело так бесконечно естественно и убедительно, что вывод прямо-таки просится.
В самом осторожном виде его можно сформулировать примерно так. Успех заезжих цивилизаторов в России может быть только временным и, во всяком случае, очень ограниченным. Столетия сложили здесь систему нравов и отношений гораздо менее эффективную, чем "немецкий" рационализм, но никак не менее сложную - и, главное, самодостаточную; ее изменение под внешним, чужеродным воздействием возможно лишь при сравнимой с этими самыми столетиями длительности такого воздействия и, конечно, непременной его масштабности. Воздействия же разрозненные, как в случае с Пекторалисом, быстро приводят к конфузу: какой-нибудь приказный сварганивает из местного материала, благо его накоплена трясина непролазная, намордник на шибко грамотного визитера. В этом Лескову, не знающему себе равных не в понимании даже, а в чувствовании русской жизни, стоило бы поверить.
Так, стало быть, в деле желанного цивилизования наших обычаев следует надеяться на родное государство? На этот счет у Лескова тоже нашлись бы соображения (вспомним хотя бы "Левшу"), но естественнее обратиться к главному певцу российской государственности, Щедрину: его "Господа ташкентцы" быстро развеют любые сомнения в цивилизаторских возможностях начальства.
Нет, надежда, если следовать Лескову, в другом: в новых людях, вырастающих из здешней почвы, да и в иностранцах, пожалуй, но готовых признать и принять всерьез помянутую сложность русской жизни, - таких персонажей у Лескова множество. А что эта надежда остается надеждой и по сю пору, так это ведь только естественно.
К сожалению, сами "новые люди" - во всяком случае, та их часть, что громче всех так сами себя величали, - обошлись с Лесковым очень скверно. Он стал одной из первых в России жертв явления, позднее названного либеральным террором. В разгаре полемики вокруг лесковского романа "Некуда" (где и вправду весьма обидно показаны так называемые нигилисты, да еще с легко вычисляемыми живыми прототипами) идейный вождь леволибералов Писарев печатно заявил, что его очень интересуют два вопроса: найдется ли теперь в России журнал, который осмелился бы напечатать что-нибудь, подписанное Лесковым, и найдется ли в России хоть один честный писатель, готовый сотрудничать в одном с Лесковым издании? "Прогрессивная общественность", торопясь и забегая, выстроилась по окрику вождя - и ответила на оба вопроса единодушным "нет!". Лесков на долгие годы был выкинут на задворки литературы. Посмертно, разумеется, писателя оправдали, опубликовав то самое опровержение клеветы (в подкупленности Третьим отделением), которого он так тщетно добивался. "Двадцать лет гнусное оклеветание нес я, и оно мне испортило немногое, - писал в старости Лесков, - только одну жизнь..."
Зато какой урок добрым молодцам! Писарева почитай что нет - помнятся лишь несколько статей. Тогдашней "прогрессивной общественности" - начисто, без оговорок нет. Лесков не просто "есть", а как-то даже набирает силу. Так что нынешней "прогрессивной" стоило бы подумать, прежде чем вешать очередной ярлык продавшегося ли властям, обскуранта ли на всякого, не вливающегося в политкорректные хоры. Лесков не Лесков, но вдруг хороший человек окажется?
Напоследок - еще одна цитата из "Железной воли": "Извините меня, вы все стали такая не свободная направленская узость, что с вами живому человеку даже очень трудно говорить".
