Кампания по выборам губернатора Красноярского края еще не закончилась, но уже можно констатировать, что она стала самой интересной, парадоксальной и поучительной в череде российских региональных выборов последних лет. Красноярская кампания дала много пищи для размышлений федеральным политикам в свете начавшейся подготовки к будущим думским и президентским выборам. Тем более что эта гигантская, феноменально богатая природными ресурсами и находящаяся в географическом центре России территория является, по мнению ученых, социологической моделью страны. Ведь на всех прошлых федеральных выборах показатели Красноярского края были очень близки общероссийским показателям.
Выход во второй тур председателя краевого законодательного собрания Александра Усса и губернатора Таймыра Александра Хлопонина более или менее уверенно предсказывался. Их противостояние характеризует уже хорошо известные тенденции - прямой выход крупных финансово-промышленных групп на политическую арену и борьба между ними, столкновение интересов региона с интересами выше- и нижестоящих субъектов власти. А вот третье место Сергея Глазьева, который, кстати, сильно опередил мэра Красноярска Петра Пимашкова и тем сделал неактуальной старую тему соперничества главы региона и главы регионального центра, обозначает совсем новую тенденцию. Эту тенденцию, которая, возможно, станет одной из основных тем повестки дня будущих федеральных выборов, можно сформулировать как стихийное перепозиционирование КПРФ в лейбористскую партию.
Известный экономист, член фракции КПРФ в Госдуме (но не член партии) Сергей Глазьев во время кампании почти полностью отказался от коммунистической риторики и ругани в адрес конкурентов, а сконцентрировался на идее некоего общественного договора между властью, бизнесом и населением региона. В своей программе региональных реформ, подготовленной - и это он все время подчеркивает - отделением экономики РАН, член-корреспондент Глазьев пытается доказать, что предлагаемые им схемы перераспределения налоговых потоков не только социально справедливы, но и в конечном счете выгодны всем - и федеральному центру, и корпорациям, и населению края.
Является ли эта программа выполнимой и эффективной или вся она просто предвыборная агитация, совершенно неважно. А важно то, что лидер КПРФ во время кампании дважды приезжал в Красноярск поддержать своего кандидата (на другие региональные кампании с участием коммунистов он приезжал по разу). То есть речь не идет о неконтролируемой самодеятельности Глазьева. Компартия придает особое значение этим выборам и этой вовсе не коммунистической, почти лишенной классового духа, в общем-то диссидентской программе.
Между тем совсем недавно КПРФ избавилась от Геннадия Селезнева, Николая Губенко, Светланы Горячевой и ряда других ренегатов с социал-демократическим душком. В предыдущие годы ничем закончились игры с "сочувствующими" Владимиром Семаго и Алексеем Подберезкиным.
Трактовать этот контекст можно по-разному. Может быть, руководство КПРФ просто дозрело до необходимости менять концепцию и решило все-таки провести эксперимент, по результатам которого будут сделаны выводы. Возможно, доводы Глазьева, который является главным экономическим авторитетом левых, были более убедительны. Как бы там ни было, эксперимент оказался более чем успешным, если учесть еще и полное отсутствие у коммунистов административных рычагов и контролируемых телеканалов в крае, а также весьма скудный бюджет кампании Глазьева.
Наблюдатели отмечают странную симметрию красноярской кампании. С одной стороны - два местных начальника, ведущие кампанию эмоционально, конфронтационно, отстаивающие сохранение статус-кво и идеи регионального патриотизма. С другой - два чужих в Красноярске человека, которые вели кампанию рационально, позитивно, предлагали реформы и новшества. Эти последние составили в глазах избирателя мало различимую пару, и не зря эксперты уверены, что голоса, поданные в первом туре за Глазьева, перейдут к Хлопонину. И никому нет дела до того, что Хлопонин позиционируется как весьма правый политик, а Глазьев - как весьма левый. В самом центре России вдруг возникла вполне европейская картина, в которой различия между традиционно правыми и социал-демократическими партиями просматриваются с трудом.
