Многоаспектное неприличие, обильно сочащееся из уголовного дела по обвинению В. Г. Сорокина в распространении порнографии, вызвано повальным непониманием одного чрезвычайно незамысловатого факта. А именно: на два разные вопроса (производит ли проза г-на Сорокина отталкивающее впечатление - и следует ли г-на Сорокина предать за это суду) порядочный человек имеет право, если не должен, дать разные ответы: "Да, производит" - "Нет, не следует". Между тем одни (инициаторы скандала - "Идущие вместе") считают, что из первого "да" неизбежно следует второе; другие (комментаторы) - что второе "нет" обязательно нужно опереть на первое. В этом смысле другие виновнее: они как-никак пообразованнее "идущих" - с них и спрос больше. Нет, "идущие" понаделали делов - к ним я сейчас перейду, - но нельзя не признать, что и "культурные" хороши. Вообразите: взял простец невзначай в руки "Голубое сало" и, как сказано у менее продвинутого писателя, весь рот раскрыл. Простец спешит поделиться неприятным изумлением с более начитанными товарищами - и изумляется еще пуще. Оказывается, никто не собирается его утешать: мол, деточка, книжка - бяка! брось ее, деточка, скорее на пол и никогда больше не читай книжек этого дядечки; вот я же их не читаю - и прекрасно себя чувствую... Вместо всего этого деточке высокомерно запрещают соваться со своими пошлыми суждениями в мир высокой литературы. Тут простец озлобляется - и бежит жаловаться в ту единственную инстанцию, где его - хоть по обязанности - выслушают. И его начинают слушать - слишком внимательно.
А ведь абсолютно всем - начиная с самого же В. Г. Сорокина - было бы заметно уютнее, если бы Москва изобиловала людьми, от которых деточка, не успев озлобиться от голубизны сала, мог услышать, что это - маргинальная дребедень, что потрясшие его строчки суть действительно то, чем ему показались: беспардонное и катастрофически бессмысленное глумление, например, над Анной Ахматовой. Что огромное большинство соотечественников в точности разделили бы его чувства, если бы тоже по нелепой случайности открыли эту книгу. Что если "Салу" или чему-либо подобному и предстоит, как нам усиленно намекают, в будущем причесться к лику общеуважаемой литературы, то мы, к нашему счастью, до этого не доживем. Что пока, стало быть, волноваться нечего; а дурная книга не есть дурной поступок - это не какой-то там постмодернист сказал, а настоящий человек. Можно верить. Если бы подобные простые речи составляли естественный фон нашей жизни, деточка бы так не обеспокоился ("все под контролем!"); В. Г. Сорокин не рисковал бы утратить - не стану говорить, что единственные, но уж заведомо - основные достоинства своих работ, нонконформизм и эпатажность; мы же все не были бы вынуждены присутствовать при разворачивающемся скверном анекдоте.
Анекдотец-то и впрямь выходит скверный. Начать с того, что никакой порнографии в "Сале" нет и быть не может. Если даже не учитывать аргумента В. П. Аксенова (мол, порно - это вещи, возбуждающие тягу к сексу; сорокинские же тексты от секса отвращают), ее там нет по более общим соображениям. Способность слов передавать единичное, особенное впечатление - их способность изображать - мягко говоря, сомнительна. И. В. Гете, не последний в словесном ремесле человек, утверждал даже, что для таких целей литература вообще не пригодна. Писатель может убить абзац на подробное описание, допустим, колена; читатели могут провести по полчаса каждый, колено по этому описанию мысленно воссоздавая, и - тысяча против одного! - в воображении всех участников колени окажутся совершенно разные. Не случайно же комментарии к статье 242 УК РФ обычно содержат такие пассажи: "Порнографией признается ... все, что расположением лиц, поз рисунка обнаруживает специальное стремление возбудить похотливое чувство" (комментарий под ред. В. И. Радченко, М., 2001). Именно так - рисунка! Литература же если порой и возбуждает "похотливое чувство", то в основном лишь в тех, в ком ровно то же чувство и в той же степени возбудит и сказанное вслух слово баба, - в тех, кто, как в знаменитом анекдоте, "всегда о ней думает". Так что, боюсь, литературная порнография - это сухая вода. При минимальной профпригодности автора текста такое обвинение бессмысленно или уж, во всяком случае, недоказуемо.
Но, в конце-то концов, прорехи обвинения в этом деле - лишь мелкая добавочная досада. Главная беда - в самом его, дела, возникновении. Государство никогда, ни при каких обстоятельствах не должно ввязываться в спор - а тем более в судебный - с писателем. Почему это недопустимо с точки зрения культуры, сказано в последнее время достаточно. Но никто почему-то не говорит, что еще менее это допустимо с точки зрения государства, которое в такого рода делах прямо-таки обречено на жалкий срам. При всем уважении к московской (и любой иной) прокуратуре (и любому иному ведомству) - ну не способна она устоять в словесных боях со сколько-нибудь опытным литератором! Даже обыкновенной иронии - лишь одному из десятков веками отлаживаемых литературой полемических приемов - ей абсолютно нечего противопоставить. Она обречена раз за разом получать хлесткие удары по физиономии, не будучи способна достойно на них ответить, - ответив грубой силой (тюрьмой, например), она лишь еще более опозорила бы и себя, и стоящее за ней государство. Оно бы вроде и наплевать - мало ли чем у нас государство себя позорит, - но опыт XX века слишком свеж. Слишком известно, к чему - и насколько быстро - скатывается государство, начавшее бодаться с деятелями культуры.
Простые, если угодно, базовые вещи должны работать, иначе начинается порнография в народном смысле слова - вздорная дурь. Вот не работает общественное мнение - возникают "Идущие вместе" и дело Сорокина. К этой нехитрой морали ведут басенки и пострашнее - ну да уж в другой раз.
