Казенное стеклобетонное здание Дома гуманитарных наук слегка портит вид классического парижского бульвара Распай. На восьмом этаже этой конструкции раз в месяц проходят заседания французского общества русской философии имени Владимира Соловьева. Темой декабрьского семинара был один из главных трудов Соловьева - книга "Оправдание добра", в которой он трактовал вопросы христианской этики, человеческих идеалов, добра, счастья. Присутствовало человек тридцать, равномерно представлявших разные возрастные и, кажется, социальные категории. Приблизительно четверть публики - выходцы из России. Кое-кто приезжает на заседания из других городов Франции.
Не чинясь присутствием иностранного корреспондента, французы немедленно после доклада вступили в ожесточенную перепалку, подтвердив тем самым давнее наблюдение корреспондента - люди не способны обсуждать творчество этого философа, не повышая голоса.
Вел заседание председатель общества Бернар Маршадье, который перевел на французский язык четыре книги Соловьева и еще несколько книг других русских философов. После семинара и традиционной дружеской посиделки в близлежащем ресторане (дискуссия о добре продолжалась и там, естественно переплетаясь с критикой социальной политики французского правительства и проблемой расширения Евросоюза) корреспондент "Эксперта" получил возможность побеседовать с Бернаром Маршадье наедине.
- Сколько лет существует ваше Общество русской философии?
- Девять лет.
- А как оно сложилось? - А как оно сложилось?
- Постепенно. Я уже более двадцати лет занимаюсь переводами русских философов, как-то образовался круг людей, интересующихся этой темой. Мы стали встречаться - частным образом. Потом нас приютил вот этот Дом гуманитарных наук, он стал нам давать аудиторию для встреч.
- С кем вы контактируете вне Парижа?
- У нас есть коллеги в Бордо, в Бретани, других городах и провинциях, они приезжают на наши семинары. Общаемся с любителями русской философии и учеными из Швейцарии, Германии, Америки, но в основном заочно. Кстати, мы плотно контактируем и с российскими коллегами, приглашаем их к себе, ездим в Россию на разные мероприятия. Я был в Москве в 2001 году, участвовал в международной конференции, посвященной религиозно-философскому пути Сергея Булгакова.
- Где вы учили русский язык и что побудило вас заняться русской философией?
- Я закончил Институт восточных языков в Париже, специализировался на русском и английском языках. Потом я некоторое время работал преподавателем в Шотландии. Чтобы не забыть русский язык, я взял с собой несколько книг Толстого, Достоевского, а еще "Самопознание" и "Смысл творчества" Николая Бердяева. Это был тысяча девятьсот шестьдесят девятый год - время "фиктивной революции", и я, как и многие мои европейские сверстники, проходил через "неизбежный атеизм", по выражению Симоны Вайль. Это был кризис внушенных с детства примитивных представлений о религии. И вот Бердяев был для меня первым интеллектуальным христианином, благодаря ему я вернулся к вере - но уже совсем на другом уровне. И через Бердяева я вышел на Владимира Соловьева. Я увлекся русской философией, и эта любовь оказалась на всю жизнь.
- Почему? Вы в ней нашли что-то такое, чего нет в философии западной или восточной?
- Я все-таки не считаю себя профессиональным философом, я просто перевел довольно много книг по философии. Так вот, на мой взгляд, в русской религиозной философии можно найти ответы на жизненные вопросы. У западных - даже, например, у Канта и Гегеля - я их не нахожу. Русские философы, и особенно это относится к Владимиру Соловьеву, не просто ученые, они поэты. Они не только думают, но и чувствуют, и веруют. В своей диссертации "Кризис западной философии" Соловьев выступил против господствовавшего тогда позитивизма. Ведущие мыслители на тот момент утвердились в мысли, что поскольку тайна Бога, бессмертия и духа непознаваемы, то человеку остается познавать только природу, и философия приравнивалась к естествознанию. Инструментом познания оставался только рассудок - душа, чувство не участвовали в нем. А это приводит к распаду. Как сказал один из персонажей самой великой соловьевской книги "Три разговора", прогресс - это симптом конца.
- Ну да, под словом "прогресс" тогда, да и сейчас, понимается так называемый научно-технический прогресс. Но, кажется, до сих пор Соловьева критикуют за то, что он пытался соединить религию и философию, веру и науку? Причем критикуют с обеих сторон - и ученые, и богословы.
- Он вообще многое пытался соединить. Объединение, синтез, универсальность - главные слова, характеризующие философию Владимира Соловьева.
- Всеединство, Богочеловечество...
- Да, Всеединство - дух, который связывает все: природный мир, человека, общество - с высшим Божественным началом. Кроме того, он призывал объединить все христианские церкви, в первую очередь католическую и православную. Тогда это выглядело для многих кощунственным, у Соловьева были большие неприятности с православным российским начальством, а Папа Римский сказал, что нужно только чудо, чтобы такая идея осуществилась. Сегодня это кажется наивным, но когда-нибудь, я думаю, это все-таки произойдет. Соловьев просто намного опередил свое время.
- Кажется, Василий Розанов сказал на панихиде Соловьева, что русская дeйcтвитeльнocть пoxoжa нa пeчaльный coн фapaoнa, гдe тoщиe кopoвы пoжиpaют тyчныx. И вот пpишли кaкиe-тo тoщиe yмы, пocлyшaли, нe пoняли и изpeкли o филocoфe и бoгoмыcлe: "He нaдo..."
- Это не только к русской действительности относится. Но - да, мне кажется, в западном мире, и особенно в Европе, больше ценят наследие Соловьева. Он, как мне кажется, очень уместен для западной культуры, для современного европейского либерализма, для идеи объединенной Европы. Что касается меня, то я через Соловьева, через русских философов не только к христианству вернулся, но и понял многое о своей стране, о Европе, я ощутил разницу и взаимоотношения между Западом и Востоком, между Европой и Россией.
- Можете в двух словах эту разницу определить?
- В двух словах трудно. Но если взять самый крупный момент, то на христианском Востоке человек - раб Божий, он ничто перед Богом. На Западе же человеческое эго вытесняет Бога, человек позволяет себе аргументировать, спорить с Богом.
- Это называется гуманизм. Человек - мера всех вещей и так далее.
- Да. И вот сейчас, как мне кажется, мы переживаем крах гуманизма. Это для меня олицетворяет статуя Джакометти "Ходящий человек", я ее каждый день вижу. Это нитеподобный мужчина, худой, лысый, голый. Это жалкая фигура человека нашей эпохи, человека, утратившего собственное "Я". На полотнах Рубенса и Рембрандта был человек, была плоть, а в современном искусстве их нет.
- Что-то слишком мрачно. В Голливуде, например, плоти больше чем достаточно, да и современные люди, по крайней мере в Европе и России, ею не обижены.
- Я не это хотел сказать. Плоть здесь ни при чем, это просто образ. Есть сильное ощущение, что человек как культурная ценность исчезает, мы просто теряем смысл. И в искусстве преобладает стремление к абстракции, к уходу от человека. Даже нынешний всплеск интереса к иконе в Европе говорит об этом. Художники Возрождения любовались человеком, нынешние хотят превратить его в абстракцию, и это соответствует реальному ощущению современного западного человека. Сегодня философы плюют на Ренессанс. Леон Блуа сказал по поводу "Преображения Христа" Рафаэля: "Что это за акробат плывет по воздуху?".
- Может, это правильно? Гуманизм, "человекоцентризм" исчерпал себя, и люди прощаются с ним, смеясь. Мы немножко впали в гордыню и теперь расплачиваемся. Кто-то направляет на нас самолеты, кто-то взрывает наши дома. За что, во имя чего? Ваш соотечественник Жан Бодрийяр говорит о самоубийстве башен Всемирного торгового центра, говорит, что цивилизация гуманизма дошла до предела и сама себя уничтожает. Все это трудно понять рассудочно, и это доказывает правоту Соловьева в том, что разум - ограниченный инструмент познания.
- Я с вами не согласен.
- А мне показалось, я просто развиваю вашу мысль.
- Но вы далеко зашли. Христианский гуманизм основан на том, что человек есть творение и подобие Божие. А вы говорите о фальшивом гуманизме, в котором исчезло главное - Бог. Эту разницу прекрасно показал Владимир Соловьев в своей "Повести об антихристе". Его герой прекрасен лицом и телом, он замечательный писатель и общественный деятель, знает все языки, даже в Бога вроде бы верует, но любит лишь самого себя. Он очень хочет быть руководителем всего христианского мира, и становится им...
- Заметим, становится руководителем в результате демократической процедуры.
- Да, его выбрали. Став императором, он обещал людям исполнить их главные чаяния - и исполнил. Он дал им мир и "равенство всеобщей сытости", свободу вероисповедания, решил все проблемы. Он дал им развлечения. Единственное, чего он хотел взамен, - любви и почитания. И еще он не хотел признать власть Христа - ведь он был антихрист, за что в конце концов и поплатился. Народ восстал, сверг его, тут явился Христос и воцарился, как и было предсказано в Евангелии.
- Это сильная притча. Антихрист дал людям все, но отнял идеал, и люди этого не вынесли. Без идеала, без веры еще невыносимее, чем без хлеба, зрелищ и свободы.
- Мне кажется, нечто подобное нельзя исключать и в реальном мире. У нас все больше материальных ценностей и все меньше идеалов, и это грозит большой бедой. Мы строим общество благоденствия, но оно может оказаться обманом и подменой. Николай Бердяев писал в статье о Соловьеве, что единственной ересью, которую создало Новое время, является ересь гуманизма. Все ереси ставили какие-то проблемы, они, рано или поздно, решались. Но эта проблема - место человека и человечества в мире - самая трудная. Владимир Соловьев всю жизнь бился над ней, он не решил ее, но хотя бы помог понять.
Париж-Москва
