По поводу 56-го Каннского фестиваля еще до его начала ходили скептические слухи. Многие эксперты высказывали опасения, что война в Ираке, разлад между Францией и США, усилившаяся опасность терроризма и эпидемия атипичной пневмонии сведут на нет бизнес на главной киноярмарке мира.
Другие говорили, что из-за политического фрондерства французы превратили фестиваль этого года в "винтажный" для своего национального кино. На открытии показали римейк "Фанфана-тюльпана", плюс шесть французских фильмов в конкурсе (из двадцати) - а если считать копродукцию, даже девять. Забегая вперед, следует признать, что, кроме "Бассейна" Франсуа Озона, французы действительно ничем особым не блеснули. Критиковали отборочную комиссию и за то, что нет больших американских картин и фестиваль превращается в гетто для киноманов.
Но все оказалось не так страшно. Бизнесмены и звезды приехали, в том числе из США и Юго-Восточной Азии, гостей ознакомили с правилами повышенной безопасности; на второй день прошла европейская премьера "Матрицы", и, перезагрузившись, фестиваль покатился.
Каннские фавориты
Самым ярким впечатлением от фестиваля остался "Догвиль". Ларс фон Триер разыграл притчу о добре и зле на макете города, почти на топографической карте, где нарисованы и подписаны улицы, отсутствуют стены (стук в дверь актеры изображают, как мимы), а вместо собаки - надпись на асфальте "the dog". Только в финале собака оживает, а на титрах под песню Дэвида Боуи "Молодые американцы" появляется хроника времен Великой депрессии с настоящими людьми из плоти и крови. Тогда становится ясно, что все трехчасовое действо по существу - гениальная шутка. Это интеллектуальный эксперимент в духе брехтовского театра и телетеатра 70-х годов. Но совершенно чудесным образом Триер ухитряется оживить, казалось бы, умерший метод, сделать настоящим стопроцентно условный мир и вызвать среди публики бурю страстей. Первая буря и разыгралась в Каннах.
Газета Variety - голос американского кинобизнеса - устами критика с символичной фамилией Маккарти обвинила Триера ни много ни мало в том, что он сеет национальную рознь и призывает аннигилировать Америку - "страну, которая дала людям больше возможностей, чем какая-либо другая в истории человечества". Раз уж прагматичная Variety заговорила таким возвышенным тоном, значит, Триер задел за живое. Но на упреки в том, что он делает кино про страну, в которой ни разу не был и в которую отказывается ехать, режиссер отвечает: американцы ведь сняли "Касабланку", не побывав в Марокко. Теперь он обещает целую "американскую трилогию" под названием "US of A" и на пресс-конференции заставил Николь Кидман публично заявить о готовности сыграть во всех трех фильмах.
Помимо "Догвиля" в Каннах было еще три-четыре первоклассных картины. Чрезвычайный успех снискала турецкая - "Отчуждение" режиссера Нуре Билге Сейлана, сделанная под явным влиянием Тарковского: недаром Сейлан, не чуждый самоиронии, включил в свой фильм кадры из "Зеркала". "Пять часов пополудни" 23-летней иранки Самиры Махмалбаф - первая попытка прочувствовать ситуацию послевоенного Афганистана, где голод, страдания и смерть стали повседневностью, но в то же время входит в жизнь новое поколение, прежде всего женщин, живущих мечтами о другой стране с другим будущим. В фильме, название которого - цитата из Гарсиа Лорки, много размышлений о религии, феминизме, отношениях западной и восточной культур.
Наконец, одним из фаворитов конкурса стал канадский фильм Дени Аркана "Вторжение варваров". Горькая история о том, как сын приезжает к умирающему отцу, стала поводом для высмеивания современных нравов и социальных структур - от медицины до полиции. Выясняется, что не только в странах третьего мира, но и в цивилизованной Канаде все делается за взятки, а западное общество после 11 сентября переживает системный кризис. Но режиссер не делает из этого трагедии - так же, как и герой фильма. Пытаясь скрасить последние часы жизни отца, он привозит его многочисленных друзей и любовниц, достает для него героин и превращает палату умирающего в арену бесконечных, весьма язвительных и циничных шуток. Например, герои фильма заявляют, что предпочли бы жариться в аду, будучи в теплой компании, чем блаженствовать в раю с "тощей албанкой" матерью Терезой.
Под занавес были показаны "Чемоданы Тульса Лупера" (фрагмент гигантского кинотриптиха Питера Гринуэя) и "Отец и сын" Александра Сокурова - тоже, кстати, часть "семейной трилогии": троичная форма оккупировала умы ведущих кинематографистов-авторов. Две эти картины отличаются особенно сложной и прихотливой ассоциативностью: они оказались главными претендентами на приз ФИПРЕССИ - международной критики, который в результате достался Сокурову. Многие усмотрели в балете мужских тел из "Отца и сына" гомоэротику, режиссер это решительно отрицает, но ясно одно: этот фильм останется явлением, расширяющим границы кинематографического пространства, независимо от системы культурных и психологических координат, с точки зрения которой его будут оценивать.
Чересчур принципиальное жюри
Вердикт жюри под председательством Патриса Шеро смешал, однако, все карты и вновь заставил истеричную прессу кричать чуть ли не о конце Каннского фестиваля. Несмотря на то что были отмечены призами и турецкий, и иранский, и канадский фильмы, хаос в мозгах вызвало присуждение "Золотой пальмовой ветви" маргинальной ленте Гаса Ван Сента "Слон". Режиссер целый час гоняет камеру по бездушным выхолощенным коридорам и спортивным площадкам провинциального колледжа, чтобы эта стерильная пустота выплеснулась взрывом насилия: двое парней получают с интернетовского сайта www.gun.usa две коробки с автоматами Калашникова и, облачившись в камуфляж, расстреливают своих соучеников и учителей. Ван Сент пользуется своим излюбленным стилем гиперреализма, дабы обнажить то, что на языке советской пропаганды называлось духовным кризисом общества потребления.
Так вот, именно победа "Слона" над "Догвилем" и всеми другими каннскими картинами показалась многим катастрофичной. Напрасно: Каннский фестиваль переживал и не такие потрясения. Его программа была в этом году действительно не самой удачной, а выбор жюри, проявившего излишнюю принципиальность и не пожелавшего второй раз награждать прославленного Триера, - не лучшим. Однако это не повод для истерик. Фестивали переживают расцвет или упадок вовсе не потому, что кто-то кого-то обделил призами. А потому, что происходит застой крови в стареющем организме. Так случилось, например, в 1968 году, когда Каннский фестиваль был попросту сорван молодыми нигилистами - представителями "новой волны", а затем реформирован в сторону большего демократизма. Сегодня тоже много говорят о "каннской номенклатуре", "ветеранском ареопаге" или даже "семейном бизнесе".
Тем не менее факт остается фактом: в течение всех 90-х годов и по сей день именно в Каннах определяются и мифологизируются мировые кинотенденции. Миф Дэвида Линча, миф Тарантино, миф Догмы и Триера и даже, если угодно, миф Сокурова - все это порождение каннской "авторской политики". Жаль, что нынешний фестиваль оставит для истории разве что миф Винсента Галло - актера-нарцисса, который заставил мировую киноэлиту смотреть скучнейшее роуд-муви.
