Естественное продолжение Франции

На западных границах России с фантастической быстротой возникает новая супердержава. Модель ее поведения может существенно отличаться от того, что привыкла ожидать от своих европейских соседей наша страна. Что будет представлять собой в ближайшем будущем единая Европа? Насколько быстро и по какой схеме будет происходить ее объединение и кто встанет у руля новой сверхдержавы? На эти и другие вопросы "Эксперту" ответил влиятельный политолог, один из известнейших специалистов по европейской интеграции, автор книги "Демократия в Европе", ставшей событием в европейской политологии, профессор Оксфордского университета Ларри Зидентоп.

- После войны в Ираке страны, входившие в треугольник Франция-Германия-Великобритания, который был двигателем европейской интеграции, разделились во взглядах. Как вы считаете, повлияет ли это на процесс дальнейшего объединения Европы?

- Важность влияния войны в Ираке очень легко переоценить. Я думаю, что в Европе был раскол по этому вопросу, но причины его намного старше, чем иракская кампания, - просто нужен был веский повод, чтобы этот раскол проявился. Он вызван тем, что внутри ЕС существуют два различных видения объединенной Европы. Одно из них, унитаристское, является преимущественно французским видением и подразумевает, что объединенная Европа должна обрести некоторые качества национального государства: иметь единую внешнюю политику, определенные вооруженные силы и совершать действия, на которые способно только единое национальное государство. Другое видение, неолиберальное, с точки зрения французов, являющееся англо-американским, представляет объединенную Европу в виде своеобразной коммерческой ассоциации, в которой интеграция происходит медленно и двигается в сторону федерализма.

Будущее ЕС зависит от того, какую модель развития он выберет и как быстро будет осуществлять эту интеграцию.

- А какие вообще в Европе существуют модели управления, которые могли бы стать общеевропейскими?

- Строго говоря, сейчас мы видим три модели государственного устройства, которые могли бы претендовать на реализацию в европейском проекте: французская, британская и германская.

Французская модель - это бюрократическое централизованное управление, берущее свое начало в континентальной монархии семнадцатого века. Президентская республика, существующая сейчас во Франции, как нельзя лучше показывает, что присущая монархии концентрация власти до сих пор имеет место. Власть государя, или, в современной версии, президента, незначительно ограниченная правовыми нормами и парламентом, все еще успешно воспроизводится французской исполнительной властью и находящейся в ее распоряжении мощной бюрократической машиной.

Людовик XIV, 1638-1715
В царствование Короля-Солнца во Франции сформировалась централизованная политическая модель управления, определившая государственный облик Франции на последующие три столетия.

Другая модель - германская, которая в некотором смысле прямо противоположна французской. Конституция ФРГ, сформированная под влиянием американского федерализма и собственно германского опыта раздробленности страны, жестко разделяет области полномочий разных ветвей власти и создает инструменты защиты каждой из них от посягательств других. В результате опасности усиления власти федерального правительства практически нет, а за исполнением законодательства следит конституционный суд. Поэтому немцы видят будущую объединенную Европу как федеральное образование с жестко ограниченной центральной властью, приверженное идеалам правового государства и власти закона.

Британская модель государства принципиально отличается от них обеих: она не является ни унитаристской, ни федеративной, наделяет суверенитетом монарха перед лицом парламента, но самое главное - она опирается на прецедент и обычаи, что придает ей абсолютно неформальный характер. Эта модель подразумевает существование определенного политического класса, который является носителем методов и целей управления. Несмотря на усилившуюся централизацию, в Британии сохранилась консенсусная форма правления, опирающаяся на известный британский принцип "здравого смысла".

- Какие шансы имеет британская модель управления на то, чтобы стать моделью для объединенной Европы?

- Несмотря на то что Великобритания является старейшим демократическим самоуправлением в Европе, ее шансы на лидерство в избрании модели правления для всего Евросоюза практически равны нулю. Это вызвано тем, что, во-первых, сама Великобритания переживает период конституционного кризиса, а во-вторых, неблагополучным состоянием британского политического класса. Но дело даже не столько в этом. Если быть совсем реалистичным и не брать в расчет эти проблемы, то свод неписаных правил, которыми на протяжении нескольких веков регулируется государственная жизнь Британии, перенести на другую почву практически невозможно.

- Тот Евросоюз, который мы видим сейчас, по какой модели был создан?

- По французской. Со всеми вытекающими отсюда проблемами. Впрочем, критикуя французский стиль управления, я должен заметить, что притязания французов небезосновательны. Они в самом деле могут дать Европе больше, чем любая другая нация. Франция имеет большое преимущество перед Британией и Германией потому, что она верит в Европейский союз как в культурный и этический проект и воспринимает его как естественное продолжение Франции. Теперь осталось выяснить, видит ли остальная Европа себя как укрупнившуюся Францию.

С приходом к власти де Голля во французской политике начали возрождаться панъевропейские имперские настроения, определявшие французскую политику с Людовика Четырнадцатого до Наполеона. Реформируя разоренную Францию в послевоенный период, французский политический класс утвердился во мнении, что и вся Европа, не теряя своей идентичности, может быть подобным образом преобразована, а европейские ценности по прошествии определенного времени могут составить конкуренцию американским. На этой уверенности была построена постепенная и далеко идущая интеграционная политика, которую Франция проводит вот уже на протяжении нескольких поколений президентов.

Французское государство поощряло способных и честолюбивых администраторов, давало им возможность легко перемещаться из государственного аппарата в партийный или занимать ключевые посты в сфере бизнеса. Постепенно французская политическая элита превратилась в сплоченную, организованную и сравнительно небольшую группу близко знакомых людей, решающих судьбы Франции.

Из-за политической слабости Германии и отсутствия Британии в "Общем рынке" (начальный этап формирования ЕС. - "Эксперт") французский политический класс смог создать в Брюсселе отвечающую французскому видению европейскую структуру и начал реконструкцию традиционной роли Франции как сердцевины Европы. В результате Франции удалось добиться в ЕС весьма многого, в том числе того, что, занимая большинство руководящих постов, она почти ничего не платит в общую казну. Конечно, французы никогда не говорят о европейской интеграции в тех выражениях, как это делаю я, так как это могло бы вызвать широкую оппозицию со стороны других государств-членов и провал проекта. Но даже последняя переориентация Парижа на строительство федеративной Европы плохо скрывает "этатистские" предпочтения французской элиты.

- А чем плох этот французский вариант интеграции?

Кардинал Ришелье, 1585-1642
Заложил основы внутренней и внешней политики Великой Франции. Он стал первым французским государственным деятелем, который проводил свою политику не в личных интересах, но в интересах страны. Его идеи до сих пор востребованы французской правящей элитой.

- Дело в том, что та централизованная политическая модель, которая показала себя весьма эффективной для внутрифранцузского использования, может вызвать огромные проблемы, если ее употребить на уровне управления всем ЕС. В худшем варианте чрезмерная централизация власти в Брюсселе, к которой может привести использование французской модели, приведет к тому, что Евросоюз вступит в деспотическую фазу правления, когда, несмотря на все красивые жесты, реально управлять государством будет центральная бюрократия, при этом политический контроль будет обеспечиваться одной или двумя самыми могущественными странами.

С другой стороны, присоединение к ЕС десяти новых стран тоже способно вызвать кризис "французской модели правления", так как эти страны могут скооперироваться с другими недовольными французским лидерством (например, с Испанией), и Франция получит очень жесткую оппозицию внутри ЕС. Это, на самом деле, было одной из важных причин того, что Франция с большой долей скепсиса относилась к дальнейшему расширению ЕС.

В конце концов, французская модель управления, учрежденная Францией на общеевропейском уровне, может сыграть и против самой Франции. Ратуя за скорейшую передачу полномочий Брюсселю, французы создали механизм управления, который может быть использован против них самих. Так, Брюссель может начать применять правила свободного рынка в отношении Франции более последовательно и жестко, чем до сих пор.

- Какие, с вашей точки зрения, страны тяжелее всего восприняли бы создание общеевропейского централизованного государства?

- Я думаю, что если объединение Европы пойдет слишком быстро и по замаскированной под федерализм французской модели, то целый ряд стран - Великобритания, Польша, Испания, может быть, даже Италия - почувствует себя неуютно. Но хуже всего - реакция может возникнуть внутри самой Франции. Если французские профсоюзы, коммунисты и ультраправые увидят, что французское государство разрушается брюссельским либерализмом, то они могут "всколыхнуть" и без того весьма подвижное французское население, не исключены даже крупные волнения. Вообще слишком быстрый темп интеграции, который мы наблюдаем в последние годы, может спровоцировать рост ультраправых движений по всей Европе, и это может дестабилизировать процесс.

- А может ли эта реакция развалить Европейский союз?

- Я думаю, что если в ЕС будет наконец узаконено "право выхода", то это минимизирует вероятность развала. Когда люди не видят возможности выйти из состава ЕС, они чувствуют себя пойманными, загнанными в ловушку, а это необыкновенно обостряет агрессивные и радикальные настроения.

- А на что именно реагируют люди - на слишком быструю интеграцию или на растущую иммиграцию?

Наполеон, 1769-1821
Во время своего правления завершил процесс централизации власти во Франции. С этого момента региональная элита утратила возможность самоуправления, значительными властными полномочиями были наделены чиновники, подчиняющиеся указаниям из Парижа. Кодекс Наполеона (гражданский кодекс) законодательно закрепил свободу личности, равенства граждан перед законом, свободу совести, светский характер государства, свободу труда и права собственности. Кодекс оказал определяющее влияние на законодательства всех государств континентальной Европы.

- Это очень хороший вопрос. Людей все больше охватывает общее чувство, что они теряют контроль над тем, что происходит, над своей судьбой. Особенно это стало заметно после одиннадцатого сентября. Люди активнее стали обращаться к государству за защитой. Но при этом они чувствуют, что власть перемещается из их государства в некий центр - сейчас около восьмидесяти процентов всего законодательства приходит из Брюсселя. Это огромная перемена - и граждане чувствуют, что что-то происходит и они никак не могут повлиять на процесс. Делегирование полномочий в центр происходит на фоне международного терроризма и иммиграции - это заставляет людей нервничать. Кто защищает нас теперь? Где та власть, к которой мы можем обратиться?

Все это объясняет, почему Европе нужна конституция. Попытка провести интеграцию без общеевропейского конституционного процесса приводит к недостатку понимания. Люди обычно говорят о дефиците демократии - практически это в большей или меньшей степени происходит при каждом правительстве, но то, от чего Европа страдает сейчас, нельзя назвать дефицитом демократии, это, скорее, дефицит легитимности, то есть дефицит "законности власти". Разница состоит в том, что дефицит легитимности наступает, когда есть непонимание того, как и на каких основаниях действует существующая система для принятия публичных решений. И проблема для Европейского союза состоит в том, что люди не понимают (и это действительно не так-то просто понять) взаимосвязь между Брюсселем и странами-членами ЕС. Чтобы разобраться в этом, люди вынуждены обращаться к экспертам или, к примеру, прочитать восемнадцать тысяч страниц европейского законодательства. Кто может это сделать?

Шарль де Голль, 1890-1970
В 1958 году ввел во Франции президентскую республику и практически спас находившееся на грани хаоса государство. С его приходом к власти во французской политике начали возрождаться панъевропейские имперские настроения, которые определяли политику с Людовика XIV до Наполеона. В 1959 году де Голль приступил к реализации Римского договора о создании в Европе "Общего рынка". В 1963 году он принимает стратегическое решение о союзе с Германией, который был призван лечь в основу объединенной Европы, и подписывает с канцлером Конрадом Аденауэром Елисейский договор о сотрудничестве. Принял решение о создании французского ядерного оружия, что гарантировало Франции статус великой державы, а в 1966 году принял решение выйти из военных структур НАТО.

Чтобы всерьез говорить о федерализме в единой Европе, необходимо, что там была начата широкая дискуссия по обсуждению конституции, которая вовлекла бы граждан в политический процесс создания будущей единой Европы. Сегодня сам процесс европейской интеграции так же важен, как и результат, к которому она приведет. Меня беспокоит то, что конституционными вопросами пренебрегали в течение слишком долгого времени. Европа объединялась как бы втайне от своего населения. Сегодняшняя опасность состоит в том, что с проектом новой конституции, которая была разработана Конвентом Жискара д'Эстена, Европа может попасть под искушение начать двигаться еще быстрее. Я думаю, что это было бы большой ошибкой. В данный момент самое важное - постараться начать создавать "конституционное чувство" по всей Европе, что-то вроде "маленького консенсуса" о природе Европейского союза. И первая вещь, с которой стоит начать и которую, я думаю, Конвент сделает, - предусмотреть "право выхода". Может быть, это звучит тривиально, но это очень важная деталь. Для простых людей станет очевидно, что Европейский союз - это добровольная ассоциация государств.

- Но если каждая страна сможет беспрепятственно выходить из ЕС, то это уже будет похоже на какой-то клуб по интересам.

- Нет, ну что вы. Если кто-то захочет выйти, он должен будет заплатить штраф. Выход не будет бесплатным. И, поверьте мне, сумма этого штрафа будет очень значительной. Чтобы представить себе масштаб этого штрафа, можно посмотреть, чем угрожает Еврокомиссия Франции за невыполнение Пакта стабильности. Это штраф в десятки миллиардов евро.

- А почему в последние годы объединение Европы стало идти так стремительно?

- Первая фаза интеграции была связана с послевоенными условиями: страх перед коммунизмом, Германия была только что завоеванной страной, в которой еще необходимо было заново восстанавливать государственную власть. Исходя из всего этого объединение не могло иметь политический характер, оно было экономическим.

Ускорение европейской интеграции в девяностых годах было результатом объединения Германий. Это специфическая французская реакция на объединение Германий. В Европе тех лет было очень широко распространено чувство опасности, исходящей от новой могущественной и воссоединенной Германии, которая внезапно может стать диктатором для остальной Европы. Франция была очень напугана этим объединением: ее можно понять, она пережила три немецких вторжения меньше чем за сто лет. Французский политический класс, по всей видимости, решил, что лучший способ нейтрализовать усилившуюся Германию - это более тесная интеграция. Франция даже на этой стадии отказалась от своей концепции "Европы наций" и приняла федералистский проект, который предполагает большее объединение. В итоге, правда, интеграция все равно пошла не по федералистской германской модели, а по унитарной французской. В общем-то, можно сказать, что план Франции сработал, так как теперь, по некоторым оценкам, Германия выглядит слабее, чем даже до объединения.

- Не кажется ли вам, что европейские правительства намеренно избегают привлекать простых обывателей к обсуждению путей европейской интеграции, так как из-за высокого уровня национализма во многих странах они опасаются, что если привлечь население, то европейская интеграция как результат может вообще никогда не состояться?

- Я думаю, что это до некоторой степени справедливо, но существует еще одна причина. Ведь Германия и Голландия уже давно требуют какого-нибудь конституционного прояснения, однако им противостоит негласное соглашение между Францией и Великобританией: они договорились не поднимать конституционной дискуссии. Делают они это по разным соображениям. Британия - потому, что она традиционно негативно относится к федерализму в Европе, так как у нее самой фактически нет конституции. Франция - потому, что она хочет интеграции, но ее политическая традиция диаметрально противоположна какому-бы то ни было федерализму. Франция привержена идее единой и неделимой республики. Это было проиллюстрировано два года назад, когда лидер социалистов Лионель Жоспен предложил передать Корсике ограниченный объем властных полномочий, идея была оценена как весьма достойная, однако до сих пор никакого решения не принято.

Таким образом, различными путями Франция и Великобритания сговорились отсрочить любое конституционное оформление существующего положения вещей. Однако за это время существенная доля реальной власти уже перешла в Брюссель, а это значит, что рано или поздно Европе придется "конституционно самоопределиться". Опасность же состоит в том, что жискаровская конвенция слишком амбициозна и, к сожалению, некоторые страны-члены ощущают на себе определенное давление, которое вынуждает их интегрироваться более быстро, чем они бы этого желали. Евросоюз - это что-то вроде книги Льюиса Кэрролла про приключения Алисы, в которой все происходит вверх тормашками. Я думаю, что это как раз одна из причин всплеска националистических настроений в Европе, которых не было десять или пятнадцать лет назад. Это реакция на переход все больших полномочий в Брюссель, который происходит без какого-либо публичного обсуждения и при отсутствии понимания простыми людьми, куда движется Европа. Подобная реакция возникла в Дании, Австрии, Португалии, Италии и даже в Нидерландах.

- По мнению некоторых аналитиков, ЕС и США больше не могут быть союзниками. Даже наоборот, некоторые говорят о том, что в ближайшем будущем они могут стать соперниками. Как вы относитесь к этой идее и как этот процесс может отразиться на темпах европейской интеграции?

- Я думаю, что в долгосрочной перспективе это действительно может оказаться правдой. Иракский кризис в самом деле вызвал в Европе сильное ощущение того, что европейцы принципиально отличаются от американцев. Однако причина этого раскола западного мира кроется, скорее, в самой Америке, чем в Европе. Мое личное мнение состоит в том, что более важным фактором для этого процесса является не трансформация Европы и даже не политика администрации Джорджа Буша, а те глубокие структурные изменения власти, которые происходят в последние десятилетия в самой Америке - движение населения, денег, власти и инвестиций на Запад и на Юг. Этот процесс продолжается. В США продолжает формироваться популистская политическая культура. Эта политическая культура оказывается все дальше от европейской. Действительно, если вы находитесь в Техасе или Аризоне, то Европа оттуда кажется намного более далекой, чем из Бостона или Нью-Йорка. На Юге представления абсолютно иные, они смотрят на Мексику, Южную Америку или даже Азию. С Америкой произошла огромная перемена, этот процесс продолжает развиваться, и он может привести к еще более серьезным последствиям, чем те, которые мы видим.

Валери Жискар д`Эстен, род. 1926
Стал президентом в 1974 году. Член команды де Голля, был министром финансов в его правительстве. Продолжил панъевропейскую политику де Голля. Во время его правления был создан важный общеевропейский орган власти - Европейский совет (структура, аналогичная совету министров, в ее работе участвуют главы государств и члены правительств европейских государств). При нем Франция вошла в единую европейскую валютную систему и приняла единую платежную единицу - ЭКЮ. Сейчас возглавляет европейский Конвент - общеевропейский орган, разрабатывающий проект конституции для ЕС. Д`Эстена, Миттерана и Ширака оппоненты называли "бандой трех", имея в виду одинаковую голлистскую направленность их проевропейской политики.

Жители северо-восточных штатов, или янки, традиционно оказывали формообразующее воздействие на американское общество и доминировали в США в течение полутора веков. Университеты и юридические школы северо-восточного региона удерживали ведущие позиции, они ассимилировали выходцев из более низких слоев общества, которые представляли другие регионы страны, и воспитывали их в духе тех правовых и конституционных принципов и установок, благодаря которым Соединенные Штаты в целом и остаются прибежищем либеральной демократии.

Однако наблюдаемый с шестидесятых годов переток населения, промышленности и богатства в южные и западные районы страны ставит под угрозу традиционную гегемонию северо-восточного региона. Смещение влиятельности к Югу и Западу изменяет саму политическую культуру США: эти регионы всегда были более популистскими в своих политических настроениях, сформированных под воздействием фундаменталистского направления протестантизма (типичными его представителями являются баптисты Юга) и недоверия к северо-восточному истеблишменту. Политические аргументы местных лидеров поражают очевидной антиинтеллектуальной направленностью и морализаторским подходом к публичной политике.

Сдвиг населения и богатства внутри США на Юг и Запад совпал с ростом иммиграции из Азии - первым притоком нехристианского населения на американскую территорию. Растущее экономическое давление со стороны западных штатов вместе с симпатиями и традициями неевропейской эмиграции способствовало переключению внимания американцев с Европы на страны Тихоокеанского региона.

- Если Европа воспользуется для объединения американским опытом, не превратится ли постепенно она сама в Соединенные Штаты Европы?

- Я не думаю, что Европа когда-либо станет похожа на копию США, потому что у нее нет той традиции американского федерализма, как в США. Более того, если в Европе наблюдается полная апатия по отношению к общей конституции, то в США либеральный конституционализм представляют собой нечто вроде "гражданской религии". Феномен, который можно назвать конституционной религией, приобрел в США очень важное значение в немалой мере потому, что страна, вобравшая в себя столь разные иммигрантские группы и традиции, нуждалась в некоем центре лояльности, выводящем человека за рамки этнической и национальной принадлежности. Сама христианская религия вместе с конституцией заняла в Америке важнейшую нишу и сформировала американский либерализм. Равенство граждан и политические свободы, а также масштаб предоставляющегося людям выбора воспринимались не как враждебные по отношению к религии, но, наоборот, как ценности, санкционированные христианской моралью.

Обыденное сознание воспринимает Америку как страну свобод и хай-тека, однако до сих пор Соединенные Штаты являют собой пример страны, где убежденные христиане составляют большинство и признают строгие ограничения общественной роли религии во имя свободы, которую сама эта религия санкционирует. Это разграничение сферы личного и государственного привело к утверждению права свободного выбора в сфере частных интересов - соответствующее положение оговорено в "Билле о правах". Принцип морального равенства и равных свобод помог развитию американского федерализма: он противостоял классовому сознанию, провоцирующему социальные конфликты в Европе и создававшему внутри национальных европейских государств обстоятельства для централизации.

В США сейчас очень сильна религиозная основа общества, даже когда это проявляется в политической форме. Тогда как в Западной Европе христианство перестало играть реальную живую роль в жизни общества, как это было еще пятьдесят-сто лет назад, и это ослабляет Европу. Как это ни странно, но именно в отношении к христианству сейчас состоит фундаментальная разница между Европой и США.

- Вы имеете в виду теорию Макса Вебера о протестантском происхождении капитализма?

Франсуа Миттеран, 1916-1996
Стал президентом в 1981 году. Во время его четырнадцатилетнего правления Европа сделала самые серьезные шаги в сторону объединения. Миттеран поддержал стремление Испании, Греции и Португалии присоединиться к ЕС. В 1985 году был подписан Единый европейский акт, предусматривающий полное уничтожение таможенных границ, отмену визового режима и завершение интеграции Европы к 1993 году. В 1990 году было подписано Шенгенское соглашение, а в 1991-м - Маастрихтский договор о политическом, экономическом и валютном европейском союзе, и фактически была создана конфедерация стран Западной Европы.

- В действительности многие авторы говорят о связях между капитализмом и протестантизмом. С моей точки зрения, для формирования демократического капиталистического общества самым важным фактором было христианство вообще. Истоки западного капитализма, приведшие к промышленной революции, лежат в индивидуализме средневекового города. Именно там возникла концепция общества как совокупности индивидов, а не семей. Этим была сформирована основа новой экономической и общественной системы. Равенство основных прав воплотилось в том, что экономическим субъектом стал индивидуум, а не семья. Таким образом, существует глубокая связь между христианством и либерализмом: одно заложило нормативные основы другого. То, что западный мир не сознает этой внутренней связи, очень опасно, так как постепенно он перестает отстаивать свои собственные ценности. Непонимание существующей между христианством и либерализмом связи ставит Запад в ложное положение по отношению к другим цивилизациям.

Люди на Западе склонны оценивать движение за права человека, распространяющееся по миру, как проявление некоего общечеловеческого "здравого смысла". Это, как мне кажется, дает ключ к пониманию причин активизации исламского фундаментализма в последние годы. На самом деле это реакция на распространение западного либерализма, в котором мусульмане видят воплощение христианства. Им оказывается проще, чем секуляризованному западному человеку, увидеть связь между христианскими моральными нормами и основами современного западного общества.

Из-за распространения идеологии мультикультурализма христианские в прошлом народы потеряли связь с христианской основой, до сих пор являющейся краеугольным камнем их общества. На самом деле происходит подмена первоисточников: материалистическая идеология объясняет все мировые тенденции изменениями в области экономики и развитии рыночных отношений. Из подобных объяснений получается, что теперь индивидуумов в Европе объединяют не общие христианские ценности, а общие потребительские стремления. Такая точка зрения ошибочна и опасна, так как вынесение веры за рамки современного европейского общества делают его открытым для "враждебного поглощения".

- Вы имеете в виду мусульманскую иммиграцию?

- Европа верит, что продукт христианского сознания - либерализм способен незаметно проникнуть в сознание европейских мусульман и преобразовать его. Однако до какой степени это справедливо?

По всей видимости, перспективы развития Европы во многом упираются в то, как будут определены ее отношения с исламским миром. Здесь речь идет не только о значительных мусульманских общинах, которые уже существуют в европейских государствах. Развитие событий внутри исламских государств, окружающих Европу, также затрагивает ее. Если в этих странах к власти придут фундаменталистские режимы, внешняя политика объединенной Европы может легко оказаться заложницей этого радикального религиозного течения.

Ислам подобен христианству в том, что обе эти религии универсальны, то есть обращаются ко всем людям. Разница же состоит в том, что ислам требует от них "равного подчинения" Аллаху, а христианство предоставляет "равную свободу" перед Богом. При кажущемся сходстве этих посылок они порождают принципиально разные реакции. Христианская мысль о духовном равенстве влечет за собой автономию личности и уважение к требованиям справедливости, что, в свою очередь, привело к образованию либерализма и того "творческого начала", которое стало двигателем западной цивилизации. Ислам же не смог извлечь аналогичных выводов из существовавших предпосылок и прийти к разграничению общественного и частного, светского и духовного.

- Вы считаете, что экспорт демократической и рыночной моделей в нехристианские государства невозможен?

- Сложно ответить однозначно, но я думаю, что даже если это происходит, то системы, которые там создаются, как бы не совсем настоящие. Это некое подобие, которое выглядит похоже, но по сути не является настоящей демократией и рыночной системой. Это можно проиллюстрировать на примере Японии. Здесь очень хорошо видно, что доиндивидуалистические формы солидарности несовместимы с рыночной экономикой в нашем понимании. Японские банки и корпорации принимали решения в основном по указке чиновников из министерства финансов, из-за чего их рынки в течение длительного времени оставались значительно более "упорядоченными" и устойчивыми, чем западные. Используя "семейные" взаимоотношения с банками, японские компании не ставили прибыльность во главу угла, и их рабочим и служащим была гарантирована пожизненная занятость.

Жак Ширак, род. 1932
Пришел к власти в 1995 году, лидер "новых голлистов", появился в большой политике в 60-е годы. Работал во всех правительствах, начиная с правительства Жоржа Помпиду, где был государственным секретарем. В 1997 году Франция и другие страны ЕС подписали Амстердамский договор, существенно расширивший полномочия общеевропейских институтов власти, а в 1999-м страны ЕС перешли на единую валюту - евро. Недавно Конвент Жискара д`Эстена представил на обсуждение проект общеевропейской конституции, принятие которой должно создать базу для начала легитимной наднациональной общеевропейской политики. Одной из основных целей правления Жака Ширака, второй президентский срок которого истекает в 2007 году, является завершение основных структурных процессов объединения Европы, так как на нем заканчивается время правления "банды трех", по сути сформировавших облик нынешнего Евросоюза, сердцем которого стала Франция.

Присущие японскому обществу правила субординации не исчезли после того, как страна начала строить рыночную экономику, они лишь были видоизменены согласно требованиям индустриального общества. Система же продолжала основываться на выполнении ролей, а не на свободном творческом выборе индивида. Вся так называемая японская модель капитализма строится не на рационализме, необходимом для функционирования настоящей рыночной экономики, а на поведенческих ритуалах исполнения семейных или корпоративных ролей. Разразившийся в стране кризис во многом стал следствием "прогрессирующей социальной шизофрении" - японский обыватель разрывался между традиционной "ролевой" экономической моделью и рыночным рационализмом.

- А как вы относитесь к тому, как Россия пытается построить демократическое рыночное общество? Хотя мы и христиане, православие существенно отличается от протестантизма или даже католицизма тем, что оно препятствует развитию индивидуализма, который, согласно вашей теории, является основой для демократии и капитализма.

- Да, действительно, православие - это особая ветвь христианства. К сожалению, я не знаком с вопросом более глубоко, но из того, что мне известно, я считаю, что для изменения менталитета вашего народа необходимо осуществить "реформацию" вашей церкви, как это произошло в некоторых странах Западной Европы.

- Вы хотите сказать, что нам необходимо принять протестантство?

- Ну почему, совсем необязательно. Нечто подобное произошло в Англии, когда была создана англиканская церковь, легшая в основу британской государственности. Англиканство - это не протестантская церковь, а католичество, приспособленное для английского ландшафта. Православие может быть подвержено реформации таким образом, чтобы, с одной стороны, оно сохранило свое лицо, а с другой - изменило постулаты, которые мешают развитию общества.