"Арт-Клязьма" - мероприятие уникальное. Совершенно не похожее на ярмарку вроде наших родных "Арт-Москвы" и "Арт-Манежа", отмеряющих сезонные всплески активности на художественном рынке. Во-первых, потому что большинство экспонатов обжило, казалось бы, совершенно непригодные для этого места - корпуса санатория "Клязьминское водохранилище" и берега одноименного водоема. Во-вторых, потому что непригодных на первый взгляд к бытовому употреблению арт-объектов и инсталляций там было гораздо больше, чем "традиционного" искусства, которое можно повесить на стену.
На художественные биеннале вроде тех, что в Венеции, Сан-Паулу или Стамбуле, этот фестиваль тоже не походил. И не только потому, что уступал в масштабе. А потому, что организаторы его решили не обзаводиться куратором и генеральной темой. Причину, по которой комиссар фестиваля Владимир Дубосарский отказался от всех этих атрибутов, можно сформулировать так: "Нет такой темы, к которой нельзя было бы притянуть за уши любое произведение современного искусства. Зачем тогда эта тема?"
Тем лучше - не надо обсуждать актуальность кураторской затеи и подозревать каждый выставленный экспонат в тайном наплевательстве на замысел арт-командора.
Отсчет утопленников
На "Арт-Клязьме" искусство было повсюду: таилось в уголках чудовищных пансионатских руин, висело на ветках, торчало из земли, зарывалось в песок, пряталось в кустах и даже погружалось под воду.
В рощицах вдоль пляжа прижилось самое изящное. Например, "М и Ж" Алены Романовой: пара торсов, мужской и женский, из металлической сетки - хрупкие, немного призрачные, немного мерцающие и очень красивые. Стояли они в тени ели. Тень эта, серебристо-голубая, была не из тех, что исчезают в полдень. Потому что ее написала Алена Кирцова - прямо на траве, на кустах и тропинке. Дальше - "Лесной бал" Якова Каждана - семейство одетых в винтаж берез. В кустах - "Граната" Дмитрия Цветкова - объект, похожий на гигантское эскимо в драгоценной упаковке. И так вдоль всего пляжа - то тут, то там уводящие от воды, не выпускающие из зарослей коварные объекты.
Если хилые прибрежные заросли на время фестиваля превратились в зачарованный лес, то Клязьминское водохранилище - в зачарованный омут. Из ржавой баржи Александр Бродский соорудил сцену. Она же - пункт наблюдения за пейзажем. Прикрыв обращенную от пляжа сторону баржи полиэтиленом, Бродский устроил что-то вроде театрального задника. Задник этот он расчертил на клеточки и прорезал в нем квадратные окошки, в которые время от времени попадали парусные яхты. Так они и путешествовали из клеточки в клеточку, как по морской карте. Пейзаж получил роль в спектакле об искусстве, а Бродский в очередной раз показал, что он может сделать зрелище из чего попало - из кучи ржавого железа и парниковой пленки, например.
В стороне от баржи - островок Утопия Татьяны Пановой. Но не по Томасу Мору, а скорее, по Феллини - два белых призрака, торшер и стул, уютно пристроившиеся друг к другу, болтаются невдалеке от берега. Так, ничего особенного, просто воспоминание, отпущенное в свободное плавание. По другую сторону баржи к изгороди притулился рыбак в желтом резиновом костюме. По тому, как элегантно он держит удочку, можно заподозрить, что это все-таки рыбачка. И правда, породивший ярко-желтое создание Константин Батынков упорно называл свой арт-объект "она".
Ну и конечно (близость воды обязывает) - утопленники. С этим все было в порядке: в точности по расписанию тонул "Титаник", на приколе стоял видавший виды "Титониум", намекавший, что готов залечь на дно в любую минуту. А у самого бережка, на дне специально вырытого черного омута покоилась женская фигура, из уст которой то и дело бежали мелкие пузырьки. Утопленница живо напоминала полумертвую от любви и борьбы Гленн Клоуз, пускающую последние пузыри на дне ванны Майкла Дугласа в фильме "Роковая страсть". Дорожка пузырей завораживала, фигура таинственно улыбалась и светилась в темноте, выложенный черным полиэтиленом омут влек к себе с нечеловеческой силой. Не зря, видно, психоаналитики нас так долго убеждали, что вода что-то такое из нашего подсознания извлекает, что караул.
Радости на сеновале
Кстати, о подсознании. Стоит человеку начать погружаться в свои фантазии у психоаналитика на стильной кожаной кушетке, из него непременно лезет всякая дрянь. "Какая-то подавленная мерзость", - как сказал Честертон, относившийся к Фрейду без всякого почтения. А если человек прилег на сено, то из него, похоже, тоже что-то рано или поздно начинает изливаться, но почему-то все больше в сторону прекрасного. То ли чужие байки про дивные дальние страны, то ли собственные смутные фантазии до того человеком овладевают, что наконец он, не успев как следует отряхнуться, перебирается с сеновала на двор, оттуда на луг и, позабросив все на свете, ваяет это самое прекрасное и желанное. И вот через энное время на лугу вместо стогов вырастает Исаакиевский собор. Почти такой же большой и с куполами: четыре купола сплетены из прутьев наподобие корзин, а главный - это стог сена и есть. Дальше больше - у подножия собора садится самолет, встает на конечную остановку трамвай, вырастает гостиница, ставит на прикол свою кибитку Александр Македонский. И все из прутьев, потому как не Питер все-таки и не Македония какая-нибудь, а Угра. Причем на Клязьме.
Это - не бред, это - проект "Арт-базар", осуществленный четырьмя десятками художников из деревни Никола-Ленивец на Угре. Перечислить все их имена невозможно, потому назову только самое известное - Николай Полисский. Тот самый, который раньше подвиг своих соседей по деревне на ваяние - и появилось на полях около сотни снеговиков, к весне того же года закончивших свое "великое стояние на Угре". Потом он увлек крестьян строительством зиккурата из сена, выставил фотохронику этого деяния на "Арт-Москве" и получил почетное звание "представителя русского лэнд-арта". Раньше было непонятно, чего, собственно, он представитель, если весь лэнд-арт на наших просторах - это сам он и есть. Зато теперь, когда равноправными авторами стали все, кто плел, строил, строгал, кидал вилами сено и готовил им еду, полку "лэнд-артистов" прибыло (треть листа одних фамилий), и Полисский превратился наконец в одного из многих.
И вот вместо фотографий публика увидела настоящие постройки и "объекты". Их было десять. Над всеми возвышался "Полевой стан" - то самое сооружение с куполами, похожее одновременно на пятиглавый собор и семейство буддистских ступ. Вокруг - те самые "Трамвай", "Цилиндры", "Юрта", "Боинг", "Кибитка Александра Македонского", "Амфора" и другие сплетенные из прутьев уютнейшие, заботливо выложенные сеном изнутри коконы разных форм и размеров.
В целом - не проект, а раздолье для интерпретаторов. Подозрительный историк архитектуры при взгляде на "Полевой стан" мог бы решить, что художники с Угры концептуально посмеялись над российским великодержавным пятиглавием. Любители исторических мистификаций вроде тех, что считают этрусков русскими, тоже нашли бы здесь много интересного. Они просто обязаны были заключить, что негры - это те же русские, только очень загорелые, потому как и "кибитка", и "трамвай", и "юрта", и "боинг" и прочие бунгалообразные сооруженьица страсть как напоминают плетеные домишки африканских племен. Ищущий русскую национальную идею непременно обрел бы ее тут, особенно после пары стаканчиков привезенного с Угры самогона. Тот, кому в каждой вертикали мерещится фаллос, обнаружил бы с десяток подтверждений идеям о фаллоцентричности народных культур. А я так скажу: ну и пусть. Потому что "Арт-базар" - проект благорасположенный к человеку, даже если он любитель интерпретаций. В нем красной нитью, лейтмотивом, главной темой протянулась цепочка "привиделось-сделал-сам в восторге". И вообще, кто скажет, что купол - это не стог сена, пусть к нам на сеновал не приходит.
О пользе изящных искусств
На самом деле главным роялем в кустах на фестивале оказался все же не какой-то проект или арт-объект, а ощущение необыкновенной полезности всего, что там было выставлено. Полезности в самом простом, можно сказать, обывательском смысле. Судите сами.
Окажись впечатлительное существо в клязьминском пансионате неделей раньше, его психика надорвалась бы от созерцания убожества советского образца. В период "Арт-Клязьмы" художники это убожество обыграли так, что смешно было все время. Плакат "Их разыскивают" с "плохонькими" черно-белыми фотками Кулика и не менее известных двигателей нашего художественного процесса, "полинявшая" до зелени (такой сам бог велел висеть на обшарпанных стенах) реклама кока-колы, придурковатая "Доска почета пансионата", строившая рожи всем проходящим мимо, постоянно текущее в неподходящем месте нечто (вечно дырявая труба?), "музейные" аудиопрогулки по территории пансионата Ольги Егоровой (Цапли) - что это, как не символ победы искусства над разрухой?
О глубоко практической пользе деревенского "Арт-базара" и говорить не приходится. Все дни фестиваля под куполами "Полевого стана" толпились все без разбору участники художественного процесса. Из "Амфоры", "Трамвая", "Кибитки" (я уж не говорю о "Гостинице") днем и ночью торчали чьи-то ноги и раздавались самые разнообразные звуки - от бесед об Аристотеле до романтических вздохов и от новых интерпретаций проекта до советских песен. Плетеные из прутьев фантазмы калужских крестьян послужили пристанищем многим беззаветно преданным современному искусству.
В конце концов, и арт-объектам вроде нежных металлических зарослей колокольчиков под названием "Шумел камыш", тех же берез, одетых в платья, выкрашенных краской, или вроде тени неземной синевы, упавшей на землю по желанию Кирцовой в мире уже давно нашли применение. Авангардно настроенные садовники поняли, что все это очень органично живет в природе, и включают их теперь в свои насаждения. И неравнодушные к городу архитекторы используют арт-объекты и инсталляции в своих проектах, потому как тоже не дураки - заметили, что современное искусство прекрасно ладит с городской средой. Поэтому так хочется в духе XVIII века написать что-нибудь высокопарное "о сугубой пользе изящных искусств для жизни человеческой". Ведь слет интересных арт-объектов на Клязьме - это здорово, это отлично, классно и достойно всяких похвал. Никто не говорит, что все они - бессмертные шедевры, но хорошего от них много. Так почему, возвращаясь с Клязьмы, попадаешь в город, где современного искусства днем с огнем не сыщешь? Ни на улице, ни в скверике, ни во дворике? Как будто железный занавес опустился между Мытищинским районом и МКАД.
