В отличие от многих, кто сегодня выставляет фотографию, Музей личных коллекций умеет делать это так, что отпадают последние сомнения. Да, фотография - это искусство. Тем более нынешняя выставка "Вглядываясь в фотографии. 125 фотографий из собрания Музея современного искусства, Нью-Йорк". То, что все выставленные снимки - стопроцентные шедевры, говорить не приходится, иначе бы этой выставки просто не было. Важно другое: они прибыли из очень особого места - музея, который первым начал покупать фотографию, уравняв ее в правах с другими искусствами.
Зримая среда
Сказать, что Музей современного искусства в Нью-Йорке (MoMA) чрезвычайно знаменит, - почти ничего не сказать. Он - главный музей современного искусства во всем мире. Не потому, что он самый старый. А потому, что совсем иной, чем классические музеи. Первый директор MoMA Альфред Г. Барр-младший когда-то понял, что современное искусство нужно собирать и выставлять не так, как старое. И он сделал первый музей, существующий не ради живописи, скульптуры, рисунка и гравюры, а ради того, что в 1929-м, в год его основания, критики окрестили "зримой средой современной жизни". Эта страсть ко всей "зримой среде", в которой растворилось искусство в ХХ веке, и определила интересы нового музея: архитектура, промышленный и графический дизайн, кино и, конечно же, фотография, без которой этой среды вообще бы не было.
Возможно, сегодня, когда сама сфера искусства утратила четкие границы и когда концептуальная воля способна "засосать" в эту сферу практически все, радикальность того шага ощутить трудно. Но подумать только, в конце 20-х-начале 30-х покупка Сезанна или Ван Гога еще считалась весьма рискованным предприятием, уделом коллекционеров-фриков. А тут - музей покупает чертежи, рекламные плакаты, кинопленки и, наконец, экспонат N23 - фотоснимок.
100+25
Нынешнюю выставку сделала книга. В 1973 году директор отдела фотографии MoMA Джон Жарковский издал 100 фотошедевров из собрания своего музея. К ним добавили еще 25 лучших снимков последнего тридцатилетия, и получилось весьма представительное собрание: Альфред Стиглица, Тимоти О`Салливан, Август Зандер, Александр Родченко, Ричард Аведон, а также Гарри Виногранд, Синди Шерман и другие знаменитейшие фотографы. Каждый снимок - не просто шедевр, а кульминация одного из способов видеть реальность. Родченко - это знаменитый ракурс, который превращает все - архитектуру, человеческие фигуры и их тени - в элементы конструктивистского коллажа. На выставке один из образцов этого ракурса - "Сбор на демонстрацию", 1928-1930 годы. Возможно, это и не то, что мы привыкли считать лучшим Родченко, но это не важно. Потому что и рядом с ним все остальное ч/б, снятое "снизу вверх" и "сверху вниз" в 60-е, покажутся лишь отдаленным эхом одного главного снимка.
И тут же Август Зандер с "Циркачами". Тоже 1930 год, но другой полюс. Зандер - портретист-гипнотизер. Портретировал самых разных людей, гипнотизирует до сих пор каждого, кто на этих людей смотрит. Он - один из тех, кто провоцирует нас на разные праздные умозаключения вроде: "вот типичное лицо 20-х", "вот лицо, на котором печать злого рока" - и заставляет нас вглядываться в физиономии чужих, давно умерших и, как правило, никому не известных людей с таким вниманием, как будто еще чуть-чуть, и мы разгадаем какую-то важную тайну.
Ирвинг Пенн - это лучшее, что произвел человеческий глаз, расставшийся с физиогномикой ради женской фигуры - этого странного цветка, который так хорош в виде силуэта на контрастном фоне. Среди этой черно-белой классики "семидесятник" Уильям Эгглстон со своими душными цветными снимками кажется новатором почище Родченко. Открытие его было, однако, не в использовании цветной пленки и печати как таковой. Цвет должен был уничтожить фотографию как искусство, лишив ее "эстетической ауры", которой обладала реальность, формализованная черно-белой гаммой. Но этого не произошло. Цветная фотография, расправившись с графичностью, унаследовала от черно-белой магическое воздействие на публику.
Предел чувствительности
Природа этой магии и есть главная загадка фотоискусства. Ее, как известно, пытались разгадать Сьюзен Зонтаг и Ролан Барт. Причина этих попыток в общем и целом была одна и та же - писавшие почувствовали эту магию на себе и попытались устроить фотоискусству сеанс разоблачения. Но они, скорее, описали эту магию с разных сторон, чем разоблачили тайные пути, которыми это искусство воздействует на нас. Мистическим образом к разгадке тайны фотомагии оказался ближе конференц-секретарь Российской академии художеств Петр Чекалевский, который в конце XVIII века, когда на свете не было никакой фотографии, написал: "Предмет изящных художеств состоит в том, чтобы произвести в нас самую сильную чувствительность".
По силе "чувствительности" фотография, пожалуй, и в самом деле превосходит все остальные искусства. Ни классическая, ни современная живопись, ни скульптура, ни архитектура не провоцируют таких жестоких приступов вуайеризма, как фотография. Что за химическая реакция наступает в организме, оказавшемся один на один с фотоснимком? Если бы Жарковского спросили об этом напрямую, он бы наверняка ответил: "Наслаждение", - ради которого он и составил книгу ста лучших. Делая это, он явно отдавал себе отчет в том, что совершенство стиля, композиции, цветовых сочетаний и ракурсов - не главная причина того, почему мы не можем оторваться от этих снимков. Они - лишь подспорье и оправдание для тех, кто ищет рациональное объяснение той власти, которую имеет над нами искусство фотографии. Теперь в нашем распоряжении есть целая выставка, чтобы убедиться в его правоте.
