Борис Турецкий, чья выставка проходит в Третьяковской галерее на Крымском валу, давно возведен в ранг национального нонконформистского достояния. Еще в конце 50-х он одним из первых в нашем заповеднике соцреализма обратился к абстракции. К той самой абстракции, которая безотказно действовала на каждого бойца идеологического фронта, как красная тряпка на быка, и олицетворяла собой все ереси и грехи, в которые только мог впасть художник. Так вот, Турецкий и "впадал" во все мыслимые и немыслимые грехи.
После своих абстрактных "Ритмических построений" и "Пространственных мотивов" он стал писать гуашью людей. Но опять же не так, как нужно, а совершенно наоборот. Его прохожие, пассажиры метро, покупатели, продавцы, посетители парикмахерских были начисто лишены всякого жизнеутверждающего пафоса. Какие-то тетки в кургузых советских пальто и извозчичьих сапогах, кривобокие дядьки с резкими, тупыми лицами. И написаны они были в такой экспрессивной манере, что мрачноватая нелепость так и лезла из них, как паста из раздавленного тюбика.
Потом он стал делать "вещевые картины": арт-объекты из консервных банок, сапог, перчаток, лифчиков - в общем, из того, чем бы в реальной жизни пользовались герои тех гуашей или его друзья. В числе этих объектов на выставку попала и известнейшая "Дверь Рогинского" - желанная гостья на всякой ретроспективной выставке нашего андерграунда, привет "Красной двери" не менее знаменитого нонконформиста Михаила Рогинского. У Турецкого за этой дверью были еще новые абстракции 80-х, бумажные рельефы 90-х и другие эксперименты, плавно вписавшиеся в актуальное искусство, которое сегодня (и выставка тому подтверждение) черпает из 60-х большой ложкой.
