Историк и философ науки Томас Кун утверждал, что по большей части наука живет в "нормальном" состоянии: ученые решают отдельные головоломки в рамках господствующей парадигмы и эта ламинарная деятельность меняет свой характер только в редкие периоды научных революций. Собственно революция, по Куну, и означает ситуацию, когда научное сообщество вынуждено отбросить старую парадигму и, пусть со скрипом, принять новую.
Нам кажется, что, mutatis mutandis, куновскую теорию можно применить и к истории научных институтов. Если в обществе происходят революционные изменения, неизбежно меняются и формы организации производства научного знания. Общество ставит перед одним из своих подмножеств - научным сообществом - новые задачи, которые старые институты решать не в состоянии. Так происходило, к примеру, во Франции на рубеже XVIII-XIX веков, когда центр исследовательской деятельности стал смещаться из рафинированной и закрытой академии к учебным заведениям и специализированным лабораториям, удовлетворяющим запросы нового государства в технократических кадрах и эффективных технологиях (именно тогда были созданы знаменитые Ecole Normale и Ecole Politechnique). Можно вспомнить и радикальную реформу немецкой научной системы вскоре после поражения во Франко-прусской войне: государство и частные корпорации резко увеличили ассигнования на науку, но взамен потребовали, чтобы в дополнение к традиционным университетам появились исследовательские институты, нацеленные на решение самых острых проблем обороны и промышленности. Во многом от немецкой модели отталкивались и большевики, создавая широчайшую сеть НИИ и опытно-промышленных производств при них. Возникла советская модель управления НТП, предполагающая непрерывный и неограниченный рост нового научного знания по всему исследовательскому фронту. Правда, после реализации атомного и космического проектов власть фактически дала советской науке карт-бланш в выборе дальнейшей траектории своего развития, и довольно быстро в фокусе внимания академической элиты оказались фундаментальные исследования, началось то самое "удовлетворение собственного любопытства за государственный счет" (крылатая фраза, приписываемая сразу нескольким крупнейшим советским ученым). Прикладным же проблемам оставалось довольствоваться лишь периферийным зрением фундаментальных мудрецов.
Революция начала 90-х вновь сменила парадигму: наступать по всему фронту фундаментальной науки стало накладным, а деградировавшая промышленность уже и забыла, что такое НИОКР и технологическое обновление. Автор комментируемой статьи пишет, что советскую академическую систему невозможно реформировать изнутри. Истинная правда, но, как видит читатель, институты, ответственные в обществе за НТП, нигде и никогда не изменяются сами по себе. Переход от советской к новой российской "парадигме" произойдет так же, как это и ранее происходило в истории: государство и промышленность должны четко обозначить свои интересы в научно-технической сфере. Если интересов нет, не будет и науки, в конце концов большая часть недостаточно развитых стран живет без дорогостоящей интеллектуальной индустрии. Но рискнем предположить, что если не у научной, то у политической и бизнес-элит рано или поздно сработает инстинкт самосохранения. Не рассосется ли к этому моменту обозначившийся "молодежный пик", чего опасается автор статьи? Попробуем его успокоить. В последние три-четыре года у отечественной экономики появился хорошо прощупываемый инновационный подшерсток - тысячи малых и средних технологических компаний, делающих свой бизнес в самых горячих зонах НТП. Спросом их продукция пока пользуется вне российских пределов, хотя стали появляться симптомы оживления и внутреннего инновационного рынка. Сегодня именно эти фирмы, а не корпорации, не академия и не властные структуры взяли на себя ответственность за национальную траекторию НТП. Конечно, их сил пока слишком мало, чтобы влиять на формирование институтов в масштабах страны, скорее, их задача - наметить контуры грядущей парадигмы. Так вот, этот инновационный "подшерсток" испытывает чудовищный кадровый голод. Сегодня они сами идут в Физтех, МГУ, Бауманку или лучшие медицинские вузы, вербуя будущих сотрудников. И зарплату они готовы платить на порядок большую, чем в академическом НИИ. Точных данных у нас нет, но есть гипотеза: подмеченный РФФИ молодежный пик сходит на нет к тридцатилетней отметке не только из-за утечки мозгов и прощания с наукой. Свою лепту в то, что зреющие ученые перестают "кормиться" за счет грантов, вносят трудоустраивающие их инновационные компании.
