Природа распорядилась так, что добываемая естественным образом урановая руда содержит только 0,7% изотопа урана-235. В стандартной атомной бомбе концентрация 235-го должна превысить 75%. Собственно, над обогащением естественного урана (повышением концентрации U235) и работали прежде всего национальные атомные проекты - американский и британский, японский, немецкий и советский.
России повезло: мы разработали суперэффективную центрифужную технологию, благодаря которой обогащать уран мы можем дешевле, чем другие. Важным это преимущество оказалось не только для создания ядерного оружия - атомная энергетика тоже потребляет уран, правда низкообогащенный. Концентрация U235 в топливе для стандартного реактора должна составлять 5%, но до этого уровня естественный уран тоже надо довести, и как не трудно догадаться, с помощью тех же военных технологий. Еще один способ добычи "энергетического" урана - разбавление (или обеднение) природным ураном урана оружейного. Эта нехитрая операция и легла в основу многомиллиардного контракта ВОУ-НОУ, который Россия подписала с США. Благодаря технологии эффективного обогащения и благодаря избыточному арсеналу ядерных зарядов мы доминируем на мировом рынке "энергетического" урана.
Впрочем, в ближайшие годы наши конкурентные преимущества могут сойти на нет. Во-первых, страны-конкуренты вплотную приблизились к созданию собственных эффективных центрифужных технологий, а во-вторых, уже через десять лет истечет срок контракта ВОУ-НОУ. О национальной стратегии на рынке низкообогащенного урана мы решили побеседовать с президентом ОАО "Техснабэкспорт" Владимиром Смирновым - он возглавил эту довольно закрытую организацию два года назад, но на интервью печатным СМИ решился в первый раз.
- Вы хотя для Минатома человек пришлый, по образованию все-таки технократ?
- Я закончил электромеханический факультет Ленинградского института авиационного приборостроения, потом были три курса математико-механического факультета Питерского университета, затем научная работа в ЛИАПе.
В ЛИАПе я участвовал в разработке оборудования и создании теории технической диагностики различных систем летательных аппаратов. И знаете, как раз тогда произошло мое первое близкое знакомство с атомной тематикой. На самом деле диагностика - это продолжение, а в каком-то смысле и квинтэссенция кибернетики. НТР показала, что ключевым для надежного функционирования сложных технических систем является вопрос контроля, а значит, и диагностика. Когда пришло понимание, что диагностика системы, которую строит человек, не менее важна, чем диагностика самого человека, это направление стало развиваться у нас. Курсов по кибернетике тогда не читали, и пришлось во все самому влезать, смотреть, что делается на Западе. Что касается теории, естественно, мы сразу наткнулись на американскую школу системного анализа, а первая техническая система, которую мы изучали, это была разработанная американцами технология диагностики ядерных реакторов.
- Минатомовские структуры исторически были закрытыми, а "Техснабэкспорт" уже по названию должен быть более или менее открытой организацией.
- Конечно, советский атомный проект строился в стране как абсолютно закрытая система - вы ведь знаете, у средмаша даже войска свои были. А "Техснабэкспорт" исторически вообще не принадлежал к системе среднего машиностроения, а входил в различные структуры внешней торговли. Вначале это был МИД, потом Министерство внешнеэкономических связей СССР. В Минатом "Техснабэкспорт" пришел только в конце восьмидесятых. Потом уже сами реформы, ликвидация монополии на внешнюю торговлю и необходимость самостоятельно зарабатывать деньги просто заставили предприятия Минатома, в том числе, конечно, и нас, учиться работать в условиях рынка. Внутри Минатома уже зародились вполне рыночные корпорации -"Техснабэкспорт", ТВЭЛ, "Росэнергоатом", "Атомстройэкспорт" и еще целый ряд предприятий. Пока это скорее точечные решения, но именно они в итоге должны выстроить внутри Минатома новую систему отношений.
- Как же, по-вашему, должна выглядеть такая система?
- Раз мы ядерная держава, то в первую очередь должны сохранить звено ядерного оборонного комплекса. Государство никогда не отдаст ядерный оборонный комплекс в частные руки. Этого нет ни в Америке, ни во Франции, ни в Англии, ни в Китае - нигде. С другой стороны, мы видим, что на сложившемся мировом "мирном" ядерном рынке оперируют корпоративные структуры, отвечающие требованиям конкуренции. При этом ни в одной стране ядерного клуба или в странах, развивающих ядерную энергетику, не существует внутренней конкуренции, хотя, конечно, в рамках отдельных звеньев ядерного цикла работают разные компании. Причем их бизнес обязательно контролируется государством, и этот контроль, безусловно, должен сохраняться и в России.
- Владимир Алексеевич, как устроена мировая "мирная" атомная индустрия?
- Первый рынок - это рынок природного урана, активный, хотя и вполне сформировавшийся. К сожалению, у нас добывается очень мало урана, и на этом рынке мы присутствуем, по сути, только за счет природной компоненты ВОУ-НОУ. (По контракту ВОУ-НОУ взамен поставляемого в США низкообогащенного энергетического урана (НОУ), выработанного из нашего высокообогащенного оружейного урана (ВОУ), Россия получает от американцев не только деньги, но и природный уран. - "Эксперт".) Основные игроки рынка добычи и реализации природного урана - Канада, Австралия, Южная Африка, Казахстан. Я глубоко убежден, что мы должны остаться на этом рынке и после 2013 года, когда закончится контракт ВОУ-НОУ.
Второй рынок - это рынок услуг по обогащению природного урана, где содержание изотопа U235 0,7 процента, до уровня энергетического, где содержание этого изотопа доходит до 5-ти процентов. На этом рынке всего четыре основных игрока - мы, американская компания USEC, французская AREVA и англо-немецкая Urenco.
Третий рынок - фабрикация топлива, точнее, производство твэлов (тепловыделяющих элементов для реакторов), здесь много национальных игроков, но у нашего ТВЭЛа, с учетом, конечно, российского рынка, здесь без малого пятая часть мирового рынка.
Нельзя не сказать еще об одном рынке - это рынок дизайна реакторов. Есть российский дизайн, есть дизайн американских компаний General Electric, Westinghouse и немецкой-французской Siemens-Framatom. Это системообразующий рынок, потому что с дизайном реакторов связаны колоссальный объем машиностроения, развитие сопутствующих технологий, та же фабрикация топлива. Во всех странах, выбравших тот или иной дизайн реактора, сразу же возникает масса компаний, обслуживающих основной кластер. Многие из них могут даже не иметь непосредственного отношения к ядерно-топливному циклу, то есть развиваются смежные отрасли.
- Большое искушение иметь в стране все звенья этой вертикально интегрированной технологической цепочки?
- Это сложно и очень дорого. Смотрите, услуги по обогащению предлагают всего четыре компании в мире, включая нашу, и все энергетические компании мира закупают у них услуги по обогащению урана и уже у себя в стране производят из него топливо. Вот в Финляндии развитая атомная энергетика, но там уран не добывают и не обогащают. Мы двадцать пять лет работаем с испанской компанией ENUSA. Когда-то они пробовали заниматься и добычей, и обогащением, и производством топлива - не потянули. В итоге испанцам пришлось определяться, и они выбрали нас в качестве генерального поставщика низкообогащенного урана, а у Westinghouse купили лицензию на фабрикацию топлива.
- А сколько мы продаем энергетического урана, обогащенного из собственного сырья?
- Давайте к цифрам относиться осторожно - все-таки Минатом еще не до конца открытая структура, но все же могу сказать, что это меньше половины. В России урана добывается немного, этим занимается корпорация ТВЭЛ. Серьезный источник сырья, как уже говорилось, - контракт ВОУ-НОУ. И третий источник - то, что мы завозим по импорту. Вы знаете, что почти все наши рудники, почти вся ресурсная база остались в Казахстане. Недавно мы с Александром Николаевичем Няго (генеральный директор ТВЭЛ. - "Эксперт") ездили туда открывать совместное предприятие.
- Там нужны, по-видимому, серьезные инвестиции?
- Да, нужны, но они оправданны, и думаю, что через полтора года дадим первый уран. По крайней мере, такая цель сегодня поставлена в рамках работы "Заречное" - так называется наше с казахским "Казатомпромом" предприятие.
- Так и представляются рудники, груды развороченной земли и зэки с вагонетками.
- На самом деле это громадное плато в степи, на котором стоят выводы скважин с блоками телеметрии, по поверхности проложены пластмассовые трубы, которые закачивают раствор. Под землей на глубине от ста до четырехсот метров идет управление потоками раствора, который вымывает уран из породы. Всем этим управляет оператор с компьютера за четыре километра. Затем центральная скважина отсасывает этот раствор, и дальше он поступает на химический завод, где сначала происходит выделение урановых соединений, и на выходе получается желтый кек - сырье для производства обогащенного урана. После завершения технологического процесса в породы осаждается гипс. Это что, не высокие технологии?
- Существует представление, что на всех уровнях уранового рынка нас серьезно теснят западные конкуренты.
- Нам противостоят мощнейшие корпорации, о которых я уже говорил. Но "Техснабэкспорт" занимает очень значительную долю мирового рынка по поставкам обогащенного уранового продукта - она составляет больше сорока процентов, конечно, с учетом ВОУ-НОУ. Больше скажу, этот контракт, по сути, хребет современного мирового рынка обогащенного уранового продукта - на него приходится без малого пятая его часть. А для американской атомной энергетики он и вовсе критичен, более половины ее потребностей закрывается за счет этого договора - а ведь это больше десяти процентов вырабатываемой на всех электростанциях США электроэнергии! Для России это еще основа рынка природного урана, ведь по условиям договора мы уже получили его от американцев в объеме, достаточном для нескольких лет работы собственных АЭС. Когда-то этот контракт родился под лозунгом "Деньги в обмен на работу". Тут спекуляций много было. По-разному его и депутаты оценивали и оценивают, и другие политические деятели. Но, по большому счету, тогда (контракт был подписан в 1993 году) в России в общем-то других источников финансирования атомной отрасли, наверное, и не было. Да что там атомной отрасли - платежи по ВОУ-НОУ ведь и сейчас составляют до двадцати процентов неналоговых поступлений российского бюджета.
- Хорошо, а сейчас на какой бы лозунг стоило опираться, чтобы сохранить свои позиции на рынке?
- Сегодня девиз должен быть таким - "Разоружение в обмен на долю рынка", и под этим лозунгом идти к пересмотру тех проблем, которые ограничивают возможности России, например, на рынке отработанного ядерного топлива и не дают увеличить долю на том же рынке обогащенного уранового продукта.
- Мы можем рассчитывать на увеличение своей доли рынка?
- Есть положительные сдвиги - это то, что Япония и страны Юго-Восточной Азии продолжают активно развивать свои программы наращивания атомных энергетических мощностей. Вот с Финляндией у нас пока неясно (финны могут предпочесть полуторамегаваттный европейский реактор российскому мегаваттному для проекта нового атомного блока. - "Эксперт"), но есть же работающие индийский, китайский, болезненный иранский проекты. Это и означает - мы можем увеличить свою долю на этих рынках дизайна реакторов, а следовательно, и на рынке фабрикации топлива. Очень заинтересованы в сотрудничестве с нами крупнейшие игроки на мировом рынке природного урана - Канада и Австралия. Опять же, если произойдет изменение системы межправительственных договоренностей в этой области, то мы получим большую свободу действий в обращении с ядерными материалами на различных складах - австралийских, канадских, американских и т. д. Это, кстати, усилит и наши позиции на рынке ОЯТ.
Исторически сложилась так, что Россия обладает сейчас самым крупным в мире объемом производственных мощностей по обогащению урана и передовой центрифужной технологией. А это не только технология двойного назначения, это вообще ключ ко всей гражданской атомной отрасли. И мы не должны давать никому возможности замещать нас на рынке, где сама судьба предопределила наше лидерство, оставив от советского атомного проекта серьезное наследство.
- Но ведь центрифужные технологии, о которых вы упомянули, созданы уже более сорока лет назад...
- Знаете, с центрифужными технологиями вообще очень интересная история. Изначально во всех национальных атомных проектах использовались разные диффузионные технологии - и в советском тоже. Кстати, последние диффузионные установки в России были демонтированы совсем недавно. Вообще у центрифужных технологий - и у той, которую разработали в Союзе, и у той, что создали в Urenco, и у той, что изо всех сил пытаются реализовать сейчас американцы, - в части теории один и тот же источник. Еще в сороковых годах заниматься проблемами таких технологий начал немецкий ученый Макс Штеенбек, в 1945 году он был в числе ученых, вывезенных НКВД в СССР для работы над советским атомным проектом. В них используется один и тот же физический принцип - центробежное разделение разных по массе изотопов.
- Почему мы не вкладываемся в разработку новых технологий разделения изотопов?
- Известно, что научное любопытство можно удовлетворять за счет чужого финансирования бесконечно долго. Вопрос только в том, насколько это целесообразно. Знаете, я был на заводах, где делают центрифуги. Там женщины, что называется, на кончиках пальцев ловят микроны, там серийное производство возведено, по сути, в ранг бутикового, единичного. Все это делается на абсолютно прецизионной технике. Это очень дорогие вещи, за них уже заплатили наши родители, которые создали школу по изготовлению этих машин и запустили серийное производство. Можно дальше вкладывать. Вопрос - зачем? Миллионы и сотни миллионов долларов - вот цена более совершенной технологии. А что на выходе? Конечно, надо совершенствовать определенные параметры центрифуги, но нет никакого смысла экономически эффективную технологию совершенствовать до какого-то неразумного уровня. Ведь любая технология хороша не своей гениальностью, а стабильностью и правильным соотношением суммы вложенных в ее разработку денег и экономической отдачи, которую она дает на выходе.
- У любой технологии есть свой жизненный цикл.
- Центрифужная технология будет жить еще двадцать пять лет.
- То есть реальной замены технологии центрифужного разделения пока не предвидится?
- А и не надо. Вот, смотрите, есть к примеру технология лазерного разделения изотопов, прекрасно прописанная теоретически. На что и попались американцы. В 1985 году они остановили программу развития центрифужной технологии, стали заниматься только лазерной и добились, кстати, очень хороших результатов. Там идет очень хорошее разделение изотопов, только цена вопроса несопоставима с центрифужной технологией. Мне очень нравится поговорка "Не страшно совершить ошибку, страшно упорствовать в ее совершении". Чему можно поучиться у американцев? Это оперативности в принятии решений. Они признали, что отказ от разработки центрифужных технологий был ошибкой. Они закрыли программу и немедленно возобновили остановленные почти двадцать лет назад работы по центрифугам. Они ее сделают - может быть, не завтра-послезавтра, но они ее сделают непременно. И это еще одна угроза российским интересам на мировом рынке обогащенного урана.
- А французы?
- Не смогла научная школа Франции разработать технологию центрифужного разделения, и там большая часть урана до сих пор обогащается на диффузионных линиях. Я был на предприятии, где это делается, и меня поразили его масштабы: представьте, его энергопотребление покрывается за счет работы трех атомных блоков! И это при том, что по размерам он намного уступает нашему Уральскому электрохимическому комбинату, который съедает на порядки меньше энергии. Конечно, эта технология безумно дорогая, и у французов колоссальные проблемы, связанные с модернизацией. Правда, у них есть совместная с японцами программа, развивающая центрифужное направление, и кое-что им уже удалось создать, но себестоимость работы разделения урана достигает трехсот долларов, а рыночные цены на низкообогащенный уран сейчас не превышают ста пяти долларов. Поэтому они очень долго и настойчиво ведут переговоры с Urenco о покупке лицензии на центрифужную технологию этой компании. Мы очень внимательно за этими процессами наблюдаем. Меморандум у них подписан. Видимо, это все-таки вскоре состоится.
- А России делались предположения продать лицензии на центрифужную технологию?
- Конечно, такие предложения были. Но мы еще не готовы так открыться.
- Так или иначе, получается, что конкуренты близки к реализации подобных технологий.
- Значит, конкурентное преимущество России, которое мы имеем сегодня, будет просто уменьшаться. И значит, мы сегодня должны уметь прогнозировать и на пять, и на десять, и на двадцать пять лет вперед и предпринимать соответствующие шаги.
- А что можно предпринять?
- Нет смысла придумывать велосипед. Нам ведь в наследство осталась не только великолепная техника, но и неэффективная экономика. Вот где есть над чем поработать. Для начала я бы разобрался с тем, что есть на предприятиях - по эффективности, по издержкам. Давайте без революций, просто снизим себестоимость. Займемся тем, чем вся страна сегодня занимается, - строительством нормальных производственных отношений. И будем делать все это, не забывая, конечно, про науку. Надо вести стратегические научные исследования. А заботой рыночных структур должна стать наука прикладная, которую надо финансировать для усовершенствования существующих технологий, которые компании сами же и потребляют.
