"Прокуратура обладает немалой властью, но эта власть предназначена исключительно для надзора за состоянием законности и ни для чего другого. Никакого иного вмешательства в экономическую и любую другую деятельность быть не должно", - заявил Владимир Путин на расширенном заседании коллегии Генпрокуратуры, которое состоялось в конце прошлой недели. Главным сигналом для ведомства Владимира Устинова из прозвучавших программных заявлений российского президента стал пассаж о том, что "недопустимы ситуации, когда после многомесячного расследования и содержания людей под стражей обвинения 'рассыпаются' в суде. Это не значит, что любой ценой надо бороться за честь мундира и гноить людей за решеткой". Эти и другие заявления главы государства на коллегии были выдержаны в тоне сдержанной критики. Складывается впечатление, что устроить разнос Генпрокуратуре на этом важном мероприятии Владимиру Путину помешали лишь недавно заведенные и поэтому незаконченные громкие уголовные дела как раз в сфере экономической деятельности. И это при том, что карающий меч правосудия Генпрокуратуры действительно работал последние три года, как гильотина времен Французской революции - начаты громкие дела в отношении олигархов, террористов, шпионов, "оборотней", завершен в пользу государства передел медийного пространства. Однако собственно "процессуальный результат" работы ничтожен - прокуратура провалила все громкие дела об экстрадиции Ахмеда Закаева, Бориса Березовского, Владимира Гусинского, Юлия Дубова. На ее обвинительные заключения европейские суды смотрели, как на юридическое недоразумение. Продукт работы ведомства Устинова предназначен исключительно для внутреннего потребления и экспорту не подлежит, тем более что спрос на него в России и так устойчив.
Сегодня все ждут громкого процесса по делу ЮКОСа, на котором решится не только судьба Михаила Ходорковского и его компании, но и судьба самой Генпрокуратуры, а также имиджа президентской власти. Прерванное действиями ведомства Устинова слияние ЮКОСа и "Сибнефти" заставило вспомнить о тех, кто присутствовал на церемонии первой попытки их слияния в январе 1998 года - а это были ничего не подозревающие о своей дальнейшей судьбе олигархи Борис Березовский, Владимир Гусинский и Александр Смоленский. Попытка нового слияния ЮКОСа с бывшей "кассой 'семьи'" определила судьбе Ходорковского сценарий, уже не раз реализованный Генпрокуратурой. Так, дело ЮКОСа ведет бригада "важняка" Салавата Каримова. Именно он курировал следствие по фактам финансовых злоупотреблений в компании "Медиа-Мост" в 2001-2002 годах, итогом которого стал договор Гусинского с властью под условным названием "активы в обмен на свободу". Для сравнения: договор олигархов с Ельциным накануне выборов 1996 года звучал радикально иначе - "заем в обмен на активы". Все фигуранты московских дел Салавата Каримова так или иначе оказывались на свободе, но без активов. Это касается и президента нефтехимического холдинга "Сибур" Якова Голдовского, и его зама Евгения Кошица. Последние были приговорены к семи месяцам лишения свободы, которые успели благополучно отсидеть в СИЗО до суда, но вот сам "Сибур" вернулся под контроль "Газпрома". Так же "благополучно" завершил Каримов и дело министра путей сообщения Николая Аксененко, который был всего лишь отстранен от должности, а суда даже не понадобилось.
Суд над Ходорковским тоже обречен стать договорным процессом. На нем может родиться новая формула взаимоотношений между властью и обладателями любых ресурсов, способных конвертироваться в политический капитал. Будущий приговор можно будет оспорить, но что-нибудь исправить потом - едва ли. Достаточно вспомнить перипетии с разгромом НТВ, ТВ-6, ТВС - после передела телевизионной и прочей медийной собственности судьи других инстанций отменяли решения своих коллег, но к тому времени мало кто этим интересовался. Дело было сделано. Как заявил в одном из своих последних интервью Владимир Устинов, "для прокурорской деятельности понятие 'удачность' неприменимо. Работа хлеборобов оценивается по количеству собранного урожая, летчиков - по количеству сбитых целей и налетанных часов. А для прокуроров какие могут быть критерии удачного-неудачного?".
Полезное наследство
Весной 2001 года Владимир Путин совсем было собрался снимать Владимира Устинова с должности генпрокурора, однако в последний момент передумал. Видимо, делегация силовиков, лоббировавших сохранение позиции Устинова, дала ему тогда твердые заверения, что генпрокурор костьми ляжет за дело укрепления вертикали исполнительной власти.
Как показали последние события в Башкирии, где выборы в Госдуму совпали с выборами президента республики, ради выполнения поставленных задач Генпрокуратура не пощадит никого. Когда в самом начале предвыборной кампании Кремль дал понять, что ставит не на Муртазу Рахимова, и выдвинул условием его победы на выборах президента Башкирии превращение республиканской собственности в федеральную, в дело вмешалось именно ведомство Устинова. А вот когда Рахимов поклялся сдать "Башнефть" и "Башнефтехим" в федеральную казну, первой почувствовала изменение направления ветра именно Генпрокуратура РФ. Во исполнение полюбовного договора двух президентов республиканская прокуратура Башкирии, инициировавшая дело о фальшивых бюллетенях, заказанных канцелярией Рахимова, была стремительно и бескомпромиссно разгромлена. Первым в отставку "по собственному желанию" подал прокурор Башкирии Флорид Байков, за ним последовал его первый заместитель Владимир Коростылев. На очереди - начальники отделов. Расследование дела о фальшивых бюллетенях теперь названо "незаконной деятельностью прокуратуры в ходе предвыборной кампании" - и все перевернулось с ног на голову.
Справедливости ради нужно сказать, что в своем нынешнем виде Генпрокуратура досталась Владимиру Путину в наследство от Бориса Ельцина, который как раз незадолго до передачи власти разгромил прежний состав прокуратуры во главе с бросившим вызов президентской "семье" Юрием Скуратовым. После дефолта 1998 года многим казалось, что Кремль стремительно идет ко дну и нужно только "подтолкнуть падающего". Завидная активность скуратовской прокуратуры была воспринята как вызов именно "семье", погрязшей в политических разборках, а замаячивший на горизонте коррупционный скандал грозил обвалить всю пирамиду ельцинской власти. В скандальных делах конца 90-х компании "Мабетекс" и ее "дочки" "Мерката Трейдинг", получивших головокружительные подряды на реконструкцию Кремля, переоборудование президентских самолетов и ремонт здания Счетной палаты в Москве, могла быть и, скорее всего, была политическая составляющая (по одной из версий, в деле мог быть заинтересован метивший в президенты России Юрий Лужков). Но в любом случае эти дела о тесных финансовых контактах и взаимозачетах косовского албанца Беджета Паколли с администрацией президента были куда реальней сегодняшнего дела ЮКОСа (главные обвинения против Ходорковского датируются серединой 90-х годов, одним из них является, в частности, подделка им самим своего собственного заявления).
Именно в 1999 году в российский лексикон прочно вошли слова "человек, похожий на генерального прокурора", а прокрученный по государственному телевидению ролик, на котором не очень четко просматривался этот самый человек в компании с проститутками, стал главным доказательством его вины. Именно тогда возник тот самый эффект "сделанного дела" - с пятого захода Совет Федерации удовлетворил требование администрации президента об отставке Скуратова, - после которого уже не важна его суть.
Многие считают, что Путин очень старается избавиться от ельцинского наследия. Это утверждение пока невозможно подтвердить судьбой самой прокуратуры. Она была вычищена от скуратовских кадров именно окружением Ельцина, а назначение на место скомпрометированного прокурора (некоторое время обязанности генпрокурора исполнял нынешний министр юстиции Юрий Чайка) его зама Владимира Устинова было очередной политической комбинацией Бориса Березовского, озабоченного судьбой расследовавшегося тогда "дела 'Аэрофлота'". Он и устроил своему новому протеже встречу с главой президентской администрации Александром Волошиным. Переведенному в Москву прокурору города Сочи Владимиру Устинову не нужно было давать дополнительных уроков вызревавшей новой политической культуры. Он ее отлично усвоил и подвел недавно своего рода итог этому знанию: "Прокуратура развивалась вместе с нашим государством. Была одна потребность у государства - была одна прокуратура, было другое видение - другая".
Басманная смычка
Надо сказать, что укрепление вертикали власти в регионах и тотальное перепрограммирование Госдумы и Совета Федерации, полный контроль над самыми убойными СМИ сделали ненужными массированные кампании компрометации должностных лиц такого уровня, как генпрокурор. Что касается самой Генпрокуратуры, то и здесь "реформа" полностью завершена.
Первым делом Владимир Устинов вычистил из своего ведомства все кадры, которые так или иначе занимались скандальными делами "семьи". Лучше всего передает атмосферу, в которой проходила недавняя "большая чистка", рассказ одного из ныне бывших работников прокуратуры, имени которого мы не назовем. "После снятия Скуратова во всех отделах начались бессмысленные ежедневные совещания, посыпались указания готовить каждую неделю отчеты о проделанной работе с составлением таблиц и графиков встреч с фигурантами и свидетелями уголовных дел. На проходной начались облавы - с записью, кто опоздал на три, кто на пять минут. Людей 'брали в руки' и искали повода их уволить на основании нарушений трудовой дисциплины. Делалось все, чтобы поставить следователей и прокуроров на колени. Это избавление от 'людей Скуратова', а по сути - от мало-мальски независимых профессионалов, продолжалось несколько месяцев. Больше всего задевало то, что новое руководство проявляло лояльность к людям, которые пользовались в прокуратуре дурной репутацией, к тем, кто на чем-нибудь 'залетел'. Начались интриги, стукачество, стали ходить слухи, которыми все стали кормиться. Атмосфера сделалась нервозной. Начальство стало подозрительным и мнительным. Из сорока пяти ведущих специалистов головного аппарата ушли более тридцати человек. На освобожденные должности стали набирать молодых работников - почти ни у кого из них не было квартир. Уже сам этот факт стал элементом весьма эффективного давления на кадры. Костяк прокуратуры был уничтожен. Построили всех - и прокуратуру, и суды. Сейчас прокурорам надо думать, как выполнять приказ, а не о том, есть ли основания заводить уголовные дела или их нет. Такие сигналы сегодня идут из центра. Кадровый состав нынешней Генеральной прокуратуры таков, что грамотному и приличному человеку с головой там делать нечего. Он сразу поймет, что происходит".
"Форматирование" прокуратуры завершилось закрытием большинства громких дел "за отсутствием состава преступления" или в силу того, что они "уже не актуальны": речь идет не только о расследовании убийства Листьева, махинациях на рынке ГКО и судьбе траншей МВФ, но и о преступлениях должностных лиц новейшего времени. Схоластический спор о "двуединой природе прокуратуры" - совмещении в одном лице надзорных и обвинительных функций - утерял свою актуальность. Сама система сделала выбор в пользу исключительно обвинительных функций прокурора. Характерный пример - сегодня управление по надзору за следствием в Генпрокуратуре преобразовано в отдел. Этот отдел теперь входит в следственное управление по расследованию особо важных дел. Таким образом, начальник управления ведет следствие и сам же осуществляет надзор за своей работой. Но в условиях новой системы власти надзор за следствием отпал как уже никому не нужный атавизм. Некоторые чиновники в правительстве России даже предлагают передать Генпрокуратуру под юрисдикцию Минюста, то есть юридически оформить уже сложившуюся прямую подчиненность прокуратуры исполнительной власти.
Критика по поводу эффективности работы Генпрокуратуры в контексте реализуемых ею задач стала бессмысленной - спрашивается, кто сможет отлично работать по делам, которые являются политическим заказом, а не базируются на объективных фактах? Например, досье на Ходорковского составлено очень своеобразно - в 227 томов из разных регионов России собраны воедино дела, которые были когда-то возбуждены, в возбуждении которых было когда-то отказано и которые когда-то были приостановлены. Их компоновка осуществлена не более года назад, а по большинству из них прошли все сроки давности, наиболее серьезные обвинения связаны с уходом от налогов. "Но я как адвокат прежде всего смотрю на то, как составлено обвинительное заключение. Так вот, в данном деле из него вообще нельзя понять, в чем обвиняют моего подзащитного. Либо это результат юридической неграмотности прокурорских работников, либо сознательное желание напустить побольше тумана. Я уже не раз сталкивался с такого рода делами. Дело предпринимателя Быкова, которого мне довелось защищать, и дело Ходорковского схожи в том, что следствие в своей стратегии исходит из аксиомы - человек должен быть осужден", - сказал в беседе с корреспондентом "Эксперта" адвокат Генрих Падва.
Примечательно, что прокуроры, сделав главную ставку на факте сговора всех компаний и лиц, связанных с главой ЮКОСа, благоразумно опустили обвинение в "организации преступного сообщества". По-видимому, такое послабление допущено лишь с одной целью - лишить защиту оснований требовать вынесения дела на суд присяжных. "Басманное правосудие" как символ смычки суда и прокуратуры (Басманный суд города Москвы относится к тому же району, где находится следственное управление Генпрокуратуры) нивелирует все ошибки, допущенные в суете следствия.
Автоматическое правосудие
Полтора года назад под аплодисменты либеральной общественности вступил в действие новый Уголовно-процессуальный кодекс. Общественность просто не разглядела в документе второго дна. "Новый УПК готовился людьми в погонах из ФСБ, МВД и прокуратуры. Это такая эклектичная штука, положения которой можно толковать как угодно", - сказал "Эксперту" профессор кафедры уголовно-процессуальных дисциплин Московского института экономики, политики и права Сергей Пашин.
Взять, к примеру, вроде бы либеральное новшество - с июля 2002 года санкцию на арест подозреваемого дает не прокурор, а судья. "В принципе, когда вопрос об аресте решает суд, это лучше, чем когда его решает прокурор, - заявил 'Эксперту' председатель президиума Московской коллегии адвокатов 'Адвокатское партнерство' Юрий Костанов. - Но в УПК не написано, что именно должен проверять судья. Раньше существовали инструкции и приказы генерального прокурора. Прокурор проверял все - и наличие доказательств, и правильность квалификации: есть состав преступления или его нет. Теперь нет даже таких инструкций. Давая санкцию на арест, суд не должен ничего проверять. Родилось автоматическое правосудие".
По Конституции, человека можно задержать без предъявления обвинения не более чем на 48 часов - по новому закону судья может добавить еще 72 часа, даже не предъявляя никаких оснований. Теперь преступления, за которые дают до десяти лет лишения свободы, могут разбираться без рассмотрения доказательств. Человек признается - и получает срок. Это называется "особый порядок производства". Судебная сделка без сделки. До пяти лет обвиняемый может получить по своей просьбе заочно - то есть без доставки в суд.
В Закон о статусе судей приняты поправки, которые, по сути, подчинили судей президентской администрации. Речь идет о введении в состав квалификационных коллегий представителей президента. Судье, чьи полномочия прекращены, запрещено жаловаться прямо в Москву - надо идти в тот суд, председатель которого велел прекратить его полномочия. Бежать некуда - квалификационные коллегии обязаны рассматривать дела, поступающие только от председателей судов. Показательный пример - разразившийся в конце прошлого года скандал в московском судейском сообществе, когда действующая судья одного из районных московских судов Ольга Кудешкина обвинила председателя Мосгорсуда Ольгу Егорову в оказании давления. Она, в частности, заявила: "Действуя по указанию первого заместителя генерального прокурора Юрия Бирюкова, председатель Мосгорсуда Ольга Егорова неоднократно требовала от меня вынести обвинительный приговор. После того как я отказалась это сделать, дело было передано другому судье, который в итоге вынес нужный Генпрокуратуре приговор". Мятежную судью поддержали ее бывшие коллеги из районных судов Москвы - Наталья Шершова, Ирина Куприянова, Алла Касимова и Елена Куренева, но судебной перспективы скандал не имел. И в самом деле: не будет же прокуратура возбуждать уголовное дело против самой себя.
Оправдательно-обвинительный вердикт
Подчинив судей администрации президента, власть одновременно отключила их от общества - в гражданском процессе уже давно исчезли народные заседатели, в уголовном их не стало с 1 января 2004 года. Присяжные заседатели в лучшем случае будут рассматривать 0,5% всех дел, из которых 60% - убийства, взятки при особо отягчающих обстоятельствах, изнасилования, шпионаж и измена. Финансовые махинации, естественно, не подпадают под юрисдикцию суда присяжных - этим займутся карманные районные суды.
Судебная система испытывает мощнейшее давление и едва успевает оформлять в приговоры наскоро сколоченные обвинения. Показательный пример - приговор следователю по особо важным делам следственного комитета при МВД РФ Павлу Зайцеву, который три года назад был обвинен в превышении служебных полномочий в расследовании контрабанды мебели в мебельных салонах "Гранд" и "Три кита" и от суда над которым была отстранена судья Кудешкина. Родственные связи владельцев салонов в верхах определили судьбу этого дела - 5 сентября 2002 года Мосгорсуд полностью оправдал Зайцева, но это решение было отменено 25 февраля 2003 года Верховным судом России, куда с кассационным протестом обратилась Генпрокуратура. В результате 3 ноября 2003 года Мосгорсуд все-таки приговорил Зайцева к двум годам лишения свободы условно с испытательным сроком в течение одного года с правом занимать должности в правоохранительных органах. Именно такие приговоры стали "эзоповым языком" правосудия новейшего времени.
Так, приговоры судов в отношении "шпионских дел" журналистов-экологов Афанасия Никитина, Григория Пасько, физика Валентина Данилова, ученого Игоря Сутягина - оправдательные если не по форме, то по содержанию. Если дело Данилова, обвиненного в "госизмене в форме шпионажа" в пользу Китая и в мошенничестве, закончилось его полным оправданием судом присяжных Красноярского краевого суда, то дело Пасько - его условно-досрочным освобождением после проведения в местах лишения свободы двух лет и восьми месяцев. Если учесть, что минимальный срок по его шпионской статье был 12 лет, на языке российского правосудия четыре года - это почти оправдательный приговор. Таким же "оправдательно-обвинительным" приговором закончилось дело писателя Эдуарда Лимонова, которого прокурор намеревался посадить на 14 лет. История еще не знала приговоров вроде "шесть лет условно", "девять лет условно" - а именно их сплошь и рядом выносят сегодняшние российские суды. Множимые судами всех инстанций условные и минимальные сроки это попытка скрестить две волны - реформаторскую, либеральную и контрреформаторскую, авторитарную. Вполне возможно, что первая - цель, вторая - лишь средство. Но рано или поздно одна из этих тенденций полностью возобладает.
