"Когда каждый буржуа стал стремиться стать доктором права или офицером, в Италии наступила нищета". Эта фраза Вернера Зомбарта, одного из самых авторитетных исследователей духа капитализма, показывает в правильном ракурсе всю историю вокруг статьи "Кризис либерализма", опубликованной в газете "Ведомости" за подписью Михаила Ходорковского. Естественно, каждый человек может как угодно менять свое отношение и к истории, и к своей роли в ней. Естественно и то, что только он сам может оценить, где его неисполненные обязанности, а где вина. Но если отнестись к письму Ходорковского как к социальному явлению, как к размышлениям представителя капитала (и при этом, конечно, забыть про аналогии с покаяниями времен сталинских репрессий), то невольно возникает вопрос: а можно ли себе представить что Рокфеллер Первый, тот Рокфеллер, который создал нефтяную монополию США, пишет нечто подобное во времена, когда президент Рузвельт под аплодисменты социал-демократической общественности дробит его творение на части? Нет, это невозможно. Потому что Рокфеллер был истинным носителем духа капитализма и был убежден, что капитал, который он создал и за который отвечает, является важнейшим фактором развития страны.
Такой убежденности сегодня в России нет не только у заключенного М. Б. Ходорковского. Ее нет ни у кого. О свободном капитале как факторе экономического развития в России больше не говорят. На наш взгляд, эта идеологическая слабость ставит под угрозу возможность так ожидаемого всеми долгосрочного и сильного экономического роста. И не только ее. Угроза универсальнее. Пренебрежение - если не презрение - к свободному капиталу лишает страну шанса пережить период настоящего раскрепощения сил, период творческого азарта, а потом и радости от победы в мировой конкуренции.
Демократия плюс
Большинство представителей либеральной общественности было вынуждено высказаться по поводу статьи "Кризис либерализма". И большинство же согласилось с тем, что либеральное течение в России требует реформации. Если обобщить все услышанное, то новым либеральным движениям предлагается формула из трех составляющих: демократические права граждан плюс социальная ответственность плюс патриотизм. Ни к одному из этих компонентов нет претензий, но очень уж слаб заложенный в их перечислении потенциал: мы, дескать, за все хорошее против всего плохого. С такими пестрыми знаменами в политических драках не побеждают.
Для серьезной драки благомысленные тезисы либералов слишком уж расплывчаты. Возникает, например, вопрос: когда либералы говорят о своей социальной ответственности перед народом, то на какие деньги, извините, они собираются эту ответственность реализовывать? По-видимому, на деньги капиталистов. Но как они получат поддержку капитала, если в их программах не предвидится никаких элементов, отстаивающих его интересы? И потому, что это немодно и политически несвоевременно. И потому, что капитал нашими либералами воспринимается как субстанция нечистая, агрессивная и по сути своей вредная для счастья человечества.
Та же дискуссия вокруг письма Ходорковского, как и дискуссия по поводу его ареста, выявила весьма осторожное отношение российских либералов к тому, что называется капиталистическим духом. Крупный капиталист, как выясняется, и сам этому духу чужд. В письме на НТВ Ходорковский, объясняя причину первой свой публикации, сообщает, что пересмотрел отношение к собственности сразу после выборов, которые показали, что народ считает собственность нелегитимной, а он не хочет, чтобы его считали дерьмом из-за денег. Еще раз: у личности, особенно в тюрьме, возможны разные соображения; спросим обобщенного "представителя капитала": вы действительно согласны отказаться от своей империи, от дела, которое позволяло вам участвовать не на последних ролях в организации мирового рынка нефти, от дела, которое давало возможность сильно влиять на развитие хозяйства страны, - и все это только потому, что людям, не имеющим ровно никакого понятия о том, что такое собственность, не по нраву ваша?
Никто из наших практикующих либералов не задает ни реальному, ни обобщенному Ходорковскому таких вопросов. Все они стыдливо обходят вопрос о собственности, не решаясь сказать, что собственность - это не только средство наживы, а с некоего довольно скоро наступающего момента и не столько средство наживы, сколько возможность реализовать свою идею, изменить материальный мир в какой-то его части. Этим и занимается капиталист, этим он и служит обществу - а вовсе не скупкой яиц Фаберже и не спонсированием спортивных клубов. И наоборот, если народ, интеллигенция и государство хотят, чтобы капиталист заботился о национальной культуре и национальном спорте, то они должны видеть в нем представителя правящего класса, а не опускать до уровня сословия, единственное оправдание существования которого - хорошие подати, регулярно отчисляемые государству.
Во всем капиталистическом мире есть и демократические, и либеральные партии, видящие в капитале скорее противника, чем сторонника. Однако на Западе параллельно с такими партиями существуют организации, отстаивающие интересы капитала. У нас же сегодня из более или менее организованных общественных течений исполнять эту функцию могут только те, кто называет себя либералами. Но если и они от нее уклоняются, то капитализм (именно капитализм, а не демократические нормы) оказывается вообще без представительства. При этом жаль, что "практикующие" либералы не понимают очевидного. Открыто не противодействуя рассуждениям о нелегитимности, незаконности приватизации и собственности (и даже прямо соглашаясь с мнением о нелегитимности собственности), они очень активно рубят сук, на котором сидят. Потому что и демократия, и либерализм стоят на экономическом и духовном фундаменте капитализма, агрессивного, циничного - и созидательного.
Еще раз об итогах десятилетия
Доказательству этого факта посвятили свои исследования величайшие из экономистов и социологов - Вебер, Зомбарт, Шумпетер: предприниматель, он же капиталист, он же буржуа, не наживается, а творит, изменяет в меру своих сил действительность, руководствуясь иррациональным стремлением развивать еще и еще свое дело. Их идеи оказались почти совсем ненужными тоталитарному и государственному XX веку, но для нас эти тезисы должны стать одним из элементов идеологического фундамента.
Либералы, за исключением разве что Евгения Ясина и Егора Гайдара, слишком легко соглашаются с тем, что главный итог ельцинского десятилетия - обнищание, невиданное социальное расслоение и сырьевая зависимость страны. "Другие результаты, - пишет один из них, - народ оценит лишь через десятилетия, а эти видны сразу". Стало быть, легко читается между строк, желая привлечь на свою сторону массы, мы от души подыграем им: да, реформы проведены неоправданно жестко, мы очень виноваты, но теперь мы будем исправляться. Да нет же, господа. Если вы сегодня не будете бороться с мифом, что единственные результаты освобождения русского народа - это его обнищание и социальное расслоение, то никто никогда не оценит иных результатов, потому что их уже не будет. Остальные результаты быстро сожрет патерналистское (якобы в угоду народным чаяниям) бюрократическое государство.
А другие результаты есть - и именно благодаря тому, что у нас появился слой капиталистов. И исчезновение очередей и дефицита, и высокие темпы экономического роста, и наши очень сильные позиции на рынке энергетического сырья, и победная экспансия наших металлургических компаний на мировой рынок собственности - все это результаты деятельности частных предпринимателей, а не государства. Сравнительную эффективность свободного предпринимательства легко увидеть: с тех пор, как государство взяло бразды правления в "Газпроме", возможно, там стали меньше воровать, но очевидно, что ни одного нового стратегического решения после Рема Вяхирева в "Газпроме" принято не было.
Почему отрицаются успехи? Почему борьба с социальным расслоением считается проблемой неизмеримо более важной, чем, например, создание условий для выращивания мощных глобальных корпораций в текстильной индустрии? Почему слабое развитие молочной промышленности за Уралом не считается национальным позором, а частная нефтяная промышленность считается врагом нации? А потому, что рожденная за десятилетие национальная буржуазия не вошла или не введена в правящую элиту страны. Вот в чем действительно стоит винить себя и либералам, и олигархам.
Недоэлита
В начале 90-х годов Борис Ельцин сделал важнейший шаг: в России было разрешено существование капиталистов. В середине 90-х был сделан следующий шаг: была официально признана допустимость "сверхкапиталистов" - несколько таковых было даже поименно назначено. Какое-то время казалось, что эти шаги сыграли свою роль и капитализм в России состоялся даже с избытком: вспомните период "семибанкирщины", когда Борис Березовский прямо (и, видимо, всерьез) говорил, что вот они, лидеры крупнейших ФПГ, и определяют ход развития страны. Очень быстро выяснилось, что это не совсем правда, - после дефолта о ключевой роли крупняка уже никто не вспоминал. А когда Путин предпринял первые действия по восстановлению государственных структур управления, оказалось, что это было совсем неправдой. Ничего они, крупнейшие бизнесмены, не определяют - да и раньше не определяли. Они не смогли и не захотели взять на себя ответственность за судьбу страны, увлекшись тем, что в марксистских учебниках именуется первоначальным накоплением - в заданных историей обстоятельствах.
Обстоятельства эти были очень нестандартны: бизнесу пришлось искать себе место в рамках, никак на существование свободного капитала не рассчитанных. И предприниматели с превеликим рвением принялись вписываться в мир чиновластия - покупая одних чиновников, "ложась" под других чиновников, лоббируя (то есть опять-таки покупая) принятие законов, при которых им будет удобнее иметь дело с чиновниками. Несколько лет такой деятельности расставили всех по местам: если бы Путин и не принялся "равноудалять" олигархов, позиция бизнеса все равно была уже определена - внизу. Бизнес помельче - под чиновниками помельче, бизнес покрупнее - под крупными чиновниками, зачастую замечательно либеральными. Тот же факт, что иные из чиновников, включая крупных, сами были ставленниками конкретного бизнеса, картину лишь немного усложнял, но никак не менял ее сути.
Мы вовсе не хотим сказать, что предпринимателям было так уж легко войти в политическую элиту страны. Конечно, нет - нигде и никогда места "наверху" не раздаются просто по желанию соискателей, за эти места нужно драться. Но в том способе борьбы за место под солнцем, на который согласился бизнес, - в индивидуальных "терках" с бюрократами, - у него не было ни единого шанса на успех: оппоненты были многочисленнее, сплоченнее, меньше рисковали и, главное, на их стороне была традиция. И все-таки шанс занять достойное место в элите у свободного капитала был. Он должен был использовать свое явное превосходство над бюрократией в интеллектуальных ресурсах и двинуться наверх не с "барашками в бумажках", а с внятной стратегией развития страны. Необходимость в ней настолько общеочевидна, что бюрократия была бы вынуждена поделиться властью с теми, кто ее принес - и готов отстаивать и воплощать. Понятно, впрочем, почему капитал этого не сделал. Для этого ему нужно было, во-первых, объединиться в гораздо большей мере, чем он умел. Во-вторых же, выдвинув стратегию, капитал вынужден был бы принять на себя известные ограничения, необходимые для ее реализации (видеть в этой стратегии не только свои личные интересы, но интересы своих товарищей по классу и страны). К самоограничению же до последнего времени никто готовности не выказывал.
Предэлита
Между тем за прошедшие десять-пятнадцать лет в верхнем слое российского общества произошли очень важные изменения, которые были обусловлены не чьей-то злой или доброй волей, а самой историей. Когда в конце 80-х стало очевидно, что в стране свершается капиталистическая революция, наиболее смелая, энергичная и наделенная организационным даром часть молодежи ушла в бизнес. Это не гипотеза, а факт. Мы провели большое исследование поколения людей, которым сегодня 30-40 лет, и можем утверждать, что самые сильные ушли в бизнес. Ушли, исходя из интуитивного ощущения, что самые мощные исторические процессы будут происходить в хозяйственной частной жизни, и "если ты хочешь действительно что-то сделать, то надо идти туда". При этом люди, избравшие тогда, в 80-90-е, карьеру капиталиста, почти поголовно были комсомольскими активистами, стройотрядовцами и проч., то есть людьми, которые, согласно правилами эпохи социалистической, должны были стать материалом для обновления советской партийно-бюрократической элиты. Важно не то, что они героически отказались от привычного пути на верх социальной пирамиды, важно то, что в результате накопление новой, прежде всего идейной, духовной энергии в России в последние годы происходило в бизнесе. Прочие же слои, из которых складывается национальная элита, и прежде всего бюрократия, все эти годы духовно и энергетически нищали. Это факт истории. И он означает, что объективно правящий класс страны деградировал, в то время как следующий за ним слой приобретал новое качество. Но очевидно, что для того, чтобы страна развивалась адекватно имеющимся у нее силам, правящий класс должен сегодня обновиться, прежде всего за счет представителей капитала.
Почему Европа опередила Китай
История последних трех-четырех столетий со всей возможной убедительностью демонстрирует, что только те страны, где буржуазия становилась правящим классом, достигали бесспорного мирового лидерства. Там же, где дух капитализма гасился государством, или там, где буржуазия предпочитала мутировать под иные элитные слои, возникал застой. Нам могут сказать, что это верно только для эпохи капитализма. Но точнее сказать, что это верно для времен, когда экономический ресурс страны, ее положение в глобальном мировом хозяйстве остаются одним из важнейших факторов ее силы. А пока это именно так, и поэтому имеет смысл опереться на историю.
Константин Ремчуков:
- Когда говорят, что народ недоволен собственниками и поэтому надо отдать собственность, я спрашиваю: что это значит и кто получит эти активы? Государство? Но у нас уже было время, когда государство владело всем, и тогда общество требовало отказа от государственной собственности ввиду ее предельной неэффективности.
Как в любом обществе, у нас очень много людей, которые крепки задним умом. В момент, когда нужно было что-то предпринимать, рисковать, эти люди ничего не делали. А сейчас прошло время, и они думают: господи, чем же я хуже? Но всему свое время. В таких рассуждениях есть большая опасность. Огромное количество собственников-бизнесменов нажили свою собственность нормальным путем. Они поднялись потихоньку, они нарастили основные фонды, они сейчас процветают, а людям они не нравятся. "Слушай, это Петька? Я помню, он был троечником у меня в классе, а теперь ездит на иномарке". Таким настроениям нужно решительно противостоять, потому что вопрос о собственности является концептуальной основой того гражданского общества, о котором так много вздыхают.
Я думаю, что объективная потребность даже той части элиты, которая выступает за передел собственности и за ужесточение политического режима, состоит в незыблемости собственности и демократических институтов. Они должны понимать, что можно перераспределять собственность, можно нарушать какие-то демократические нормы, но тогда надо быть готовыми к тому, что после того, как они расстанутся с властью, с ними тоже могут начать сводить счеты.
Когда в 1498 году португалец Васко да Гама на четырех кораблях с командой в 170 человек обогнул африканский континент и достиг Индии, он не знал, что в те же годы Китай подготовил экспедицию, которая должна была обогнуть африканский континент с востока и достичь Европы. В китайской экспедиции должно было участвовать 20 тыс. человек. И корабли китайцев не шли ни в какое сравнение с суденышками португальцев. Но случилось нечто, что, возможно, повернуло ход истории. В Китае победила партия изоляционистов, которая решила, что мореплавания империи ни к чему. Уже отплывшую экспедицию вернули, флот уничтожили, кораблестроителей и флотоводцев казнили. Если бы китайская экспедиция состоялась, то неизвестно, кто кого бы открыл - Европа Китай или Китай Европу. Но в той случайности, что именно Европа открыла Китай, есть глубокая закономерность. В отличие от китайских экспедиций, которые имели характер традиционной феодальной экспансии, экспедиции Васко да Гамы, так же как Колумба и Веспуччи, решали не столько государственные задачи, сколько были выгодными коммерческими предприятиями. Над Европой уже дули ветры капиталистической предприимчивости, и великие авантюристы, пересекавшие океаны, были готовы и к величайшим географическим открытиям, и к ужасным преступлениям, и к гигантской наживе. Эта невероятная энергия, не зажатая в государственные рамки, и определила победу Европы и поражение Китая. Как пишет Бродель, "капитализм для своего развития требует определенного нейтралитета, или слабости, или потворства государства". Китайское государство было бесконечно враждебно капитализму, который даже если и развивался по воле обстоятельств, то всякий раз безжалостно ставился на место государством. В то время как государства европейские всячески свободному капиталу попустительствовали.
Другой пример - внутриевропейское соперничество: Англия против Италии. Флоренция, Генуя, Венеция - родина капитализма. Именно там возникли крупнейшие банки, занимавшиеся не ростовщичеством, а кредитованием, именно там появилась фондовая биржа, там же прошли и первые рабочие забастовки. Почему Италия не заняла место Англии?
Одна из важнейших причин - перерождение итальянской буржуазии, которая променяла предприимчивость на феодальный комфорт и, обзаведясь поместьями, совершенно успокоилась. Вследствие этого Италия впала в летаргический сон, который длился почти три века. А в то же время в Англии все произошло ровно наоборот: там обуржуазилась аристократия. И те же три века Англия покоряла мир, пока не стала его экономическим центром.
Нам скажут: "А как же современный Китай? Очевидно сильное бюрократическое государство демонстрирует исключительные достижения в области экономического роста". Однако пока Китай не стал лидером и, скорее всего, без изменения структуры правящего класса в пользу местной буржуазии им и не станет. Примером здесь может служить Япония. Страна пережила несколько десятилетий мощнейшего подъема при правлении бюрократии, ей прочили блестящее будущее, но она вот уже пятнадцать лет не может выйти из стагнации. В отличие от нее США, где государство выросло из буржуазии и ею в большей или меньшей степени, но все время управляется, держат свое лидерство вот уже многие десятилетия, и все никак не найдется иной страны, которая действительно будет готова это лидерство опротестовать.
Реализм и творчество
Из чего исходит такая исключительная сила буржуазии? Что отличает ее от прочих групп правящих элит? Кажется, что сила эта держится на сочетании двух особенностей буржуазии. Во-первых, капиталист всегда работает с реальностью, строго исходя из нее определяет свои возможности и оценивает результаты, что отличает его от представителей элиты интеллектуальной. Во-вторых, капиталист не мыслит жизни без развития, экспансии. "Еще и еще" - его главный лозунг, и это отличает его от профессионального бюрократа, по сути своей отвечающего за сохранение статус-кво.
Именно поэтому непредставленность в правящем классе буржуазии ограничивает возможности страны к долговременному развитию: либо из нее выжимают все соки творческой энергии за короткий период, либо она вообще не развивается. Буржуазия же вносит в правящую элиту умение искать новые возможности для развития страны, удивительным образом сочетающееся с истинным реализмом.
Рискнем высказать немодное утверждение: для России сегодня очень важна легализация свободы капитала, вхождение представителей капитала в правящую элиту. Неверно говорить, что этого не потерпит народ. Легко можно заметить, что простой избиратель на местных выборах все с большим удовольствием голосует против бюрократов и за предпринимателей. Однако при этом, занимая пост, предприниматель чаще стремится стать всего лишь более квалифицированным бюрократом, принципиально отрицая при этом какую-либо классовую политическую ангажированность. В этих примерах, возможно, особенно четко проявляется тот факт, что сегодня предпринимательское сословие не считает себя вправе претендовать как класс на место в правящей элите.
Однако возможно только это. Россия всегда стремилась к открытости, к взаимодействию с миром, к экспансии своей культуры (и сегодня эта мечта очень многих предпринимателей). Нам говорят, что российская традиция и огромные территории требуют сильнейшей бюрократии для удержания единства страны. Но мы видим, что бюрократичность правления сдерживает развитие. По факту отменяет и открытость, и культурную экспансию. И единственным слоем, который сегодня может потеснить бюрократию и насытить энергией страну, оказалась новая российская буржуазия.
