Празднование военных годовщин у разных народов и государств выходит по-разному. У всякого своя история и своя национальная мифология, а битвы и победы - их важнейшая часть. При крайне скромном праздновании 8 мая (капитуляция рейха была подписана в 0.43 мск 9 мая, но в 22.43 8 мая по среднеевропейскому времени, отсюда и более чем полувековое расхождение, хотя с тем, кто внес решающий вклад в победу, можно было бы и больше посчитаться) в Европе 11 ноября - день, когда в Компьенском лесу германская делегация подписала перемирие с Антантой, - является куда большим праздником (не для немцев, естественно). Во Франции и Бельгии это до сего дня выходные. При том, что 1918 год сравнительно с 1945-м - совсем седая древность, да и для судеб мира 1945 год значил больше, столь очевидное предпочтение понятно. В смысле потерь и страданий первая мировая война для западноевропейцев была куда страшнее второй - отсюда и различие.
Сходные разночтения между западом и востоком можно множить, но празднуемый с превеликой помпой День "Д" - в память о 6 июня 1944 года, когда англосаксы высадились в Нормандии и открыли второй фронт, - представляется загадкой даже и с точки зрения соседской логики. Обыкновенно празднуют либо окончательные победы (8/9 мая, 11 ноября), либо великие битвы вроде Сталинграда. То есть такие победы и сражения, когда на поле боя решалась судьба держав. Но 6 июня не проходит ни по тому, ни по другому разряду. До 9 мая оставался еще почти год, назвать высадку судьбоносной тоже невозможно. Случись она летом 1942 года, когда судьба России (а с ней и всей коалиции) висела на волоске, или даже летом 1943-го, когда чаши весов колебались, можно было бы говорить, что исход войны решался на берегу Ла-Манша. К концу 1943 года поражение Германии стало очевидным, и День "Д" уже никак не решал вопрос о том, кто победит, - он был решен несколькими тысячами километров восточнее.
Единственное, что делает 6 июня 1944 года уникальным в военном отношении, - это первый в истории успешный десант через пролив, осуществленный к тому же огромными силами и в почти идеальном порядке. То, что не удалось Наполеону и Гитлеру, удалось Рузвельту и Черчиллю. Другой, правда, вопрос, почему удалось и почему на Восточном фронте куда меньшего масштаба десант был воспет в трагических строках "Переправа, переправа, // Пушки бьют в кромешной мгле", тогда как День "Д" описывается хоть и тем же стихотворным размером, но куда более жизнеутверждающим образом, совсем как в песне "Принц Евгений, воин бравый" - "Наведен был мост понтонный, // По мосту пошли колонны, // На войну, как на парад". Не нужно быть архистратигом, чтобы усмотреть очевидную причинно-следственную связь между тем, что сперва на Восточном фронте смертный бой идет кровавый, а затем на берегах Ла-Манша происходит десант, скорее похожий на большие маневры (очень хорошо организованные, этого не отнять) с условным противником. Потому-то 6 июня и пошли колонны на войну, как на парад, что германские дивизии, которые могли бы нарушить стройность парада, сложили головы на востоке. Можно приводить статистику, можно зайти в какой-нибудь немецкий мемориал, где 90% мест гибели солдат - это странные названия Melitopol, Aleksandrowka, Sumy, Borisov. Бесспорно, легче и удобнее побеждать соперника, у которого отобрали ферзя и обе ладьи, но такого рода победы не принято включать в сборники бессмертных и неувядающих партий. Такая победа (при крупной ставке, например) может быть предметом выгоды, но не предметом заслуженной гордости.
Другое дело, что операция против предварительно обескровленного (не англосаксами) неприятеля, не являясь выдающимся военным достижением, была несомненным политическим успехом. Если бы характерная для 1942-1943 годов готовность воевать с Гитлером до последнего русского солдата имела бы место и далее, это могло бы кончиться тем, что к лету-осени 1945 года войска 1-го Украинского фронта вышли бы на побережье Бискайского залива и Сталин съел бы не пол-Европы, а весь континент. В чем было бы мало радости не только для англосаксов и западноевропейцев, но и для нас тоже. Если бы список стран народной демократии пополнился Францией, Бельгией, Данией etc., это было бы как в реплике мужиков, которых записывают в колхоз: "Нам-то все равно пропадать, вот только скотину жалко". Опять же ex post facto заметим, что, как бы ни были сложны наши отношения с Западной Европой, они идеальны по сравнению с тем, что у нас с нашими бывшими социалистическими братьями, - представим же, что на какое-то время вся Европа была бы записана в младшие братья и что стало бы после обрушения.
Тем не менее День "Д" - это типичный пример коалиционной политики, когда по мере приближения к развязке интересы союзников начинают стремительно расходиться и начинаются усиленные попытки делить вершки и корешки. Моральное негодование тут вряд ли уместно - все преследуют свои цели, и все коалиции в истории вели себя сходным образом, другое дело, что изнанка коалиционной политики не очень годится в качестве парадной хоругви - между тем торжества в Нормандии предполагают именно это.
Десять лет назад, в 50-летие высадки, Россию вообще не пригласили на юбилей, что породило немалую обиду. Действительно, проводя как бы общекоалиционные торжества, сказать стране, вынесшей главную тяжесть войны: "Вас здесь, гражданочка, не стояло" - это сильно. С другой стороны, нет худа без добра. Благодаря неприглашению Россия была избавлена от необходимости конфирмовать (а иначе вряд ли бы получилось) западную версию истории второй мировой войны, согласно которой судьбы мира решались в Эль-Аламейне, Монте-Кассино и Шербуре, а на Восточном фронте шли бои местного значения. На 60-летие Россию позвали, и уклониться от конфирмации сложнее, тем более что мы опять союзники по антитеррористической коалиции.
