В книге дагестанского социолога Энвера Кисриева повествование заканчивается осенью 1999 года, когда федеральные войска выбили банды Басаева и Хаттаба из Дагестана. Что было потом, читателю хорошо известно. Куда хуже известно, что предшествовало историческим событиям, которые столичные политтехнологи окрестили очередной маленькой победоносной войной.
Какой бы ни была кавказская война - большой, маленькой, локальной, - она никогда не бывает короткой. Опыт XIX века, когда в боях с мюридами Магомеда Ярагского, Гамзат-бека и Шамиля гибли целые дивизии Российской империи, показывает: война на Кавказе может тянуться десятилетиями. В позапрошлом веке запаса прочности у империи на полувековую войну хватило - Дагестан (как и Чечня) сдался на милость победителей. Тогда цели у аварца имама Шамиля, не менее беспощадно, чем карательные отряды Ермолова и Воронцова, сжигавшего непокорные селения, и у Москвы были схожими - объединить тридцать с лишним этносов Дагестана в одно государство. Империя, правда, решала более масштабные задачи, покоряя Кавказ. Религиозные авторитеты, повинуясь завещанию Шамиля, отправленного в почетную ссылку в Калугу, наставляли дагестанцев дружить с Россией. Это был своего рода контракт, который можно разорвать, когда империя ослабеет настолько, что ее уже можно будет не опасаться. Пока же - на какое-то время - дагестанский политический ислам, сделавшийся за полвека войны во враждебном окружении чрезвычайно агрессивным, стал вполне ручным.
В 1917 году у дагестанского "котла" сорвало крышку. Большевиков в Дагестане поддержали прежде всего потому, пишет Кисриев, что они боролись с ненавистной царской властью, сулили суверенитет, обещали не вмешиваться в дела джамаатов (сельских общин, состоящих из нескольких родовых гнезд), вообще уважать мусульманские праздники и шариат. Пока советская власть была слаба, "разграничение полномочий" соблюдалось. Как только империя - теперь уже коммунистическая - обрела силу, большевики все переиграли. Алимов, кадиев и мулл начали грузовиками вывозить в степи и безжалостно уничтожать, а джамааты стали колхозами. Советская власть планомерно превращала Дагестан в Россию, не забывая, впрочем, о кавказской специфике: здесь всегда старались "соблюдать этнический баланс". Так, первым секретарем республиканского комитета обязательно должен был быть аварец (представитель самой многочисленной коренной национальности республики), вторым - русский, председателем президиума Верховного совета - даргинец, председателем Совета министров -. кумык.
В 1991 году эта хрупкая властная конструкция дала трещину. "Ликвидация партийной ветви власти означала резкое изменение соотношения сил этнических группировок в высших эшелонах власти: представитель аварцев на посту первого секретаря дагестанского комитета КПСС оказался отстраненным от участия в решении политических вопросов. Теперь вместо традиционного 'триумвирата' (аварец-кумык-даргинец) возникло 'двоевластие'... Именно в этот период республика оказалась ближе всего к политической катастрофе", - пишет Энвер Кисриев. Дагестанская элита, брошенная на произвол судьбы, искала формулу если не счастья, то политического выживания. В результате появился Госсовет, в котором были представлены 14 титульных этносов Дагестана. Это противоречило российской Конституции, но ради сохранения стабильности, пусть и временной, разрешили "взять суверенитета" - столько, сколько для этой стабильности нужно. Такая система власти могла рухнуть от любого катаклизма - а в религиозной жизни республики зрела революция.
В политический раздрай девяностых дагестанский "ваххабизм" воспринимался как одно из интеллектуальных реформаторских движений, как полезное "обновленчество" (модернизацию ислама активно поддерживали еще большевики в начале 20-х). В какой-то момент традиционные религиозные авторитеты Дагестана парадоксальным образом оказались в роли фундаменталистов, требовавших вернуться к религии отцов. Именно они первыми разглядели в ваххабитских идеях "чистого ислама" смертельную опасность, но их мало кто слушал. Сам по себе спор о том, возможно ли обращение к Аллаху через пророков и добрых людей, кажется безобидным, но ожесточенность дискуссий ваххабитов с шейхами суфийских тарикатов, вспоминает Кисриев, стала бросаться в глаза всем. Почва для создания исламского государства Чечни и Дагестана была готова -. дагестанцы сочувствовали чеченцам в первой чеченской кампании, а многие даже пошли воевать.
В самом сердце Дагестана, в даргинских селах Карамахи и Чабанмахи, были созданы ваххабитские анклавы (с одним из карамахских семейств даже породнился эмир Хаттаб). Жители этих анклавов взялись за оружие, изгнали представителей власти и заявили, что будут жить по исламским законам. Москва хранила молчание, разве что посетивший эти селения министр внутренних дел Сергей Степашин искренне порадовался, до чего работящие эти бородачи - у каждого богатый двор и чуть ли не по КамАЗу на семью.
Чеченский хаос перекидывался в Дагестан. Кремль был занят передачей власти преемнику. В самый тяжелый, переходный период Дагестан стал осмысливаться как проблема и как решение. После стольких войн, жестоких репрессий и десяти лет смуты российская власть впервые взяла его под свою защиту.
События, превратившие Чечню в военную зону, неразрывно связаны с проблемой власти в Дагестане. Абсолютная лояльность этой кавказской республики Москве (факт, который не стоило бы воспринимать как нечто само собой разумеющееся) сыграла ключевую роль и в судьбе российской государственности. Впрочем, природа этой лояльности остается для многих загадкой. Кисриев не ставит своей целью ее разгадать, но анализ изложенных в его книге событий, в том числе предшествовавших войне 1999 года, позволяет сделать главный вывод: без России не было бы и Дагестана. И наоборот.
