Проблемы поэтики Достоевского

Максим Соколов
25 октября 2004, 00:00

Плебисцит, "элегантно", по мнению ЦИК Белоруссии, принесший А. Г. Лукашенко возможность баллотироваться на новый президентский срок, в России образцом элегантности сочтен не был. То, что в скептическом хоре тон задавали демократы, - не диво. Однако к хору присоединились и официозные СМИ, что куда удивительнее. Лукашенко как Петроний наших дней, i. e. arbiter elegantiarum, - это некоторый перебор, но будем справедливы. На всех пространствах СНГ выборы и плебисциты чем дальше, тем больше эволюционируют в нечто странное, но собак вешают исключительно на Александра Григорьевича - если же речь заходит о странных выборах к юго-востоку от Москвы, то их не удостаивают даже мимолетней констатации скептического свойства. Более того: не будем про среднеазиатских тигров, но ведь и в самой России есть регионы предсказуемого голосования, на фоне которых Лукашенко смотрится если не совсем пристойно, то, во всяком случае, не так уж и скандально. Собственно, и в Москве в день думских выборов 2003 года было на что посмотреть - хоть и не Лука, а на той же линии.

Возможно, сказывается подсознательное низкопоклонство перед Западом. Чем на более западной долготе находится место голосования, тем более строгим меркам тамошние процедуры должны соответствовать - и Лукашенко есть жертва глобуса. Но глобус глобусом, а есть еще и сложившаяся в последние годы великая личная любовь президентов РФ и РБ, регулярно склоняющая к тому, чтобы официоз обоих государств весьма тщательно рассматривал язвы соседа, отнюдь не прикрывая их флером снисходительного умолчания. Тем более что на днях эта любовь, похоже, резко усугубилась. В интервью "Во всем идти от жизни", данном А. Г. Лукашенко редакторам региональных газет России, президент РБ изложил свое отношение к объявленной В. В. Путиным реформе госвласти. Признав, что "власть в Беларуси жесткая, авторитарная", Лукашенко указал, что "мы выстроили эту власть сразу", президент же РФ, с которым он еще два года назад делился своим опытом госстроительства, все колебался. "И к чему же пришли? Оказывается, выборы - это хорошо, но если хотим, чтобы государство сверху донизу было управляемым... - резюмировал саркастический Лукашенко, после чего обратился к державному брату с новыми советами: - Если уже делать здесь шаги, то надо выстраивать целую систему или не трогать вообще. То есть надо идти до конца, реформируя власть, - тогда может быть толк".

До сего дня В. В. Путина столь жестоко и публично не оскорблял никто. Ругань от маргинализованных демократов - не из тучи гром, да и нападки с этой стороны мало кого трогают. Политики, столь обанкротившиеся, как члены Комитета-2008, сегодня вряд ли способны убедить публику в том, что 2 х 2 = 4, не говоря уже о более сложных мыслительных конструкциях. Лукашенко же бьет с незащищенного тыла: "Конечно же, авторитаризм, мне ли не знать, но, как и все у вас в России, бездарный и кособокий".

Оскорбление прежде всего в самом уравнивании невыездного изгоя А. Г. Лукашенко и общепризнанного мирового лидера В. В. Путина: "Наш еси, брате Исакий, воспляшешь же с нами". Перед нами пронзительная вариация на тему третьего и последнего свидания И. Ф. Карамазова со Смердяковым: "'Не понимаете? - протянул он укоризненно. - Охота же умному человеку этакую комедь из себя представлять... Не надоест же человеку! Али все еще свалить на меня хотите?' Один уж этот неожиданный тон, совсем какой-то небывало высокомерный, с которым этот бывший его лакей обращался теперь к нему, был необычен". Мы сегодня так привыкли поминать Смердякова исключительно в контексте его общечеловеческих взглядов на то, как было бы хорошо, если бы весьма умная нация-с завоевала бы весьма глупую-с, что забыли труды насчет проблем поэтики Достоевского, где показывалось, как герои развенчиваются своими двойниками, и Смердяков (наряду с воспоследовавшим чертом) - пример такого идейно убийственного двойника. Теперь А. Г. Лукашенко (возможно, озлясь от того, что, когда в США его официально собрались свергать, Москва заняла демонстративно отстраненную позицию) устроил архискверное подражание архискверному Достоевскому.

Но дело не только в архискверном Достоевском. Жестокий талант А. Г. Лукашенко выразился в том, что он вынес за скобки идеологию (а критика нынешних российских дел идеологизирована донельзя) и высказал претензии по технологии. Парировать их гораздо сложнее, поскольку простора для диалектики тут гораздо меньше.

Первая претензия, сколь можно понять, заключается в том, что нельзя игнорировать системные требования. И всякая политическая конструкция (хоть раздемократическая, хоть абсолютистская) имеет свою внутреннюю логику, и желательно понимать, что полагается получить на выходе, а также видеть пределы совместимости разнородных конструкций. К этому можно добавить, что и сам политический процесс имеет логику, протяженную во времени, и управляемая реакция, которой так долго похвалялись, есть такая же маниловщина, как управляемая революция. Да, бесспорно, бывают политические гении, которым удается воспользоваться накатом исторической волны без того, чтобы затем в качестве расплаты беспомощно отдаваться на волю волн. Бывают и гении, которым удается проводить необходимые мероприятия, выламывающиеся из общесистемной логики, - и так, чтобы при этом не поломать всю систему. Бывают, но судьба державы не должна в такой степени зависеть от гениальности правителя, и сообразование с рутинной логикой политического действия есть в чем-то более надежная гарантия судеб отечества.

Вторая претензия (скорее подразумеваемая) заключается в том, что успешный авторитаризм неотделим от харизматической демагогии, и правитель, решивший действовать так, должен страстно любить власть - и подданным это должно быть видно. Лукашенко - великий демагог, чем многое объясняется. Президент РФ - кто угодно, но только не демагог, ибо ему чуждо то зримое электричество власти, без которого авторитаризм - одна пародия. Белорусский сосед слишком наглядно изъяснил, что отказ от либерального государства и установление режима, основанного на иных началах, - это тоже область творчества и тоже сфера пусть дурной, но гениальности. Когда и с тем, и с другим неважно, не стоит и браться.