Г. К. Каспаров, объявив о своем уходе из шахмат в большую политику, указал на огромное значении этой игры для выработки политической мудрости, а равно и мудрости вообще. "Шахматы научили меня понимать все аспекты нашей жизни. На политическом поприще мой талант и опыт найдут достойное применение. Это не случайно, потому что именно шахматисты развивают в себе способность видеть всю доску целиком etc.".

Если шахматные достижения приводят их обладателя к пониманию всех аспектов нашей жизни, трудно понять, почему среди них не значатся аспекты риторической культуры (будущему политику, вероятно, необходимой). Постоянные обороты типа "мой талант", "мой интеллект", "мои стратегические способности" свидетельствуют о незнании того речевого правила, согласно которому во избежание комического эффекта превосходные эпитеты не употребляются в 1-м лице ед. ч. Иначе получается дневник Л. Д. Менделеевой-Блок: "Он откинул атласное одеяло и долго любовался моим роскошным телом". Вероятно, тело было взаправду роскошным, а интеллект - еще роскошнее, но 1-е лицо ед. ч. все портит. Еще больше портят дело утверждения в том духе, что "победа на Украине и преображение Ближнего Востока - лишь самые яркие признаки того, насколько глубоко господство демократии в мире - и с экономической, и с военной, и с моральной точек зрения". Стоило проводить столько времени "за изучением бескрайнего океана человеческой мысли", чтобы воспроизводить самую тупую и барабанную пропаганду, далеко не всеми даже и в американской верхушке разделяемую. Сегодня кроме Г. К. Каспарова в чудное преображение Ближнего Востока верит разве что сам творец затеи неоконсерватор Павел Вольфович. Иракский триумф тут особенно кстати, поскольку во всех шахматных учебниках для новичков указывается, сколь неразумны одиночные прогулки ферзем в глубь неприятельских позиций. Одну-две вкусные пешки удастся схватить, а вот вылезти назад - с этим может быть труднее. С Павла Вольфовича меньше спрос: он, возможно, и шахмат никогда не видел, но уж маленькому-то Гарику насчет вылазок ферзем наставники точно объясняли.

В любом случае "последний гамбит Каспарова" ("Таймс") выглядит малоудачным. Если gambetto в смысле "подножка", то никто не спотыкается, т. е. гамбит не только отказанный, но еще и никем не замеченный. Даже скандал с МН и Е. А. Киселевым привлек больше внимания. Сличая же самую оживленную реакцию на явление народу М. М. Касьянова с нулевой реакцией на явление Г. К. Каспарова, придем к еще более неутешительным выводам.

Но в самом деле интересно задаться вопросом, отчего шахматные успехи никак не конвертируются в успехи политические - при том, что значения шахмат для развития стратегических способностей, системного видения ситуации, бойцовских качеств, т. е. всего того, что необходимо политику, никто не отрицает. Но где хоть один гроссмейстер, сделавший политическую карьеру? Вероятно, в смысле моделирования жизненных реалий шахматы слишком завязаны на давний исторический прототип - сражение двух регулярных армий. Мы вполне можем представить себе светлейшего князя, как "одной рукой он в шахматы играет, другой - народы покоряет", сражаясь с турецким пашой, но в более близких к нашему времени формах политического действия модельных аналогий все меньше.

Самое же существенное различие между шахматами и политикой в том, что хоть новичок, в упор не видящий киндермата, хоть чемпион мира абсолютно равны в своей безграничной власти над вверенными им деревянными фигурками. Этим они выгоднейше отличаются от любого политика, для которого властвование над подданными всегда в той или иной степени представляет проблему: "Конь иногда сбивает седока, Сын у отца не вечно в полной воле". Видевший отличие истории от шахмат гр. Л. Н. Толстой и себя, и читателей "Войны и мира" измучил вопросом, "каким образом единичные люди заставляли действовать народы по своей воле и чем управлялась сама воля этих людей". Вопроса же, "каким образом шахматисты заставляли действовать фигуры по своей воле", не существует, и в том разница.

Проблема, как применить навыки, полученные при передвижении деревянных фигурок, к управлению миллионами единичных воль, может быть несущественной лишь для сторонника крайней тирании, тогда как маэстро, напротив, объявил себя ее ниспровергателем. Но из отмеченной разницы вытекает еще одно следствие. Возможности шахматиста по составлению многоходовых комбинаций ограничены лишь его талантом и его физической формой. Фигуры не вносят шума в разработанную схему. И на войне, и в политике воля вождя реализуется через людей, отчего по мере углубления схемы шум стремительно нарастает. Никакая десятиходовка в реальной жизни не исполняется. Тут шахматные навыки подвигают скорее к составлению схем, которые никогда не будут реализованы, а также к вере в теорию заговора (ведь заговор - это огромная многоходовка, чудесным образом не подверженная действию шума).

Но даже и при сугубо тираническом подходе воль все равно окажется больше, чем в шахматах. Большую часть политического творчества составляет как раз не прямое сокрушение противника, но косвенное. Отколоть у него союзников, привлечь нейтралов на свою сторону, стравить двух неприятелей между собой etc. В шахматах невозможно подкупить неприятельского ферзя, тогда как неприятельского генерала (см. двухлетней давности опыт иракского преображения) - вполне даже возможно. В смысле коалиционного творчества и непрямых действий шахматы не дают почти ничего. Скорее всего именно поэтому предпринимались попытки создания так называемых фантастических шахмат, моделирующих такой тип творчества (доска, за которой можно играть втроем, нейтральные фигуры, которыми могут ходить оба игрока, постановка взятых фигур на доску уже в качестве своих).

Бесспорно, всегда можно возразить, что главное - не моделирование частных аспектов политического творчества, а общее изощрение ума. Тогда непонятно, почему именно шахматы изощряют идеальным образом. Постоянно решая в уме дифференциальные уравнения в частных производных, можно также сильно изощриться. Или же рехнуться. Хотя, судя по примеру великих шахматистов прошлого, они довольно изощрили свой ум, чтобы понять ограниченную применимость приемов шахматного творчества к иным видам человеческой деятельности, а Г. К. Каспаров для этого еще недостаточно изощрился, и ему нужно играть в шахматы далее.