Успехи изоляционистской идеологии - всяческие вариации на тему крепости "Россия" etc. - хорошо объясняются логикой реакции. Мы прожили достаточно длительный период, когда господствовавшая в умах либеральная идеология имела возможность (и воспользовалась ею) совершить самые разнообразные ошибки (которые при желании можно переквалифицировать и в преступления), а также сильно злоупотребляла понятием свободы (см. типическую историю - и если бы она была одна такая - с кощунственной выставкой в Доме-музее А. Д. Сахарова), как будто специально пробуя его на излом - крякнет или не крякнет. Естественно, что в конце концов крякнуло.
Изоляционистская мысль исправно составляла список либеральных грехов, используемый ныне как приложение к всепобеждающему понятию "либерасты". Полезность понятия в том, что любому, пусть самому смиренному, напоминанию о ценностях свободы и права отныне противопоставляется исчерпывающий ответ: "Либераст!". А для большей убедительности прилагается список. в котором всего до кучи - от Вашингтонского консенсуса до "Голубого кала". Прием не то чтобы сугубо честный, но вполне успешный. Банкротством (вполне очевидным) практикующих либералов легко замазать самые почтенные идеи. Против либеральной критики была выстроена непрошибаемая линия Маннергейма. А также Сталина и Зигфрида.
Казалось бы, при таких надежных тылах ничто не мешало слагать более или менее убедительные учения о пользе изоляционизма. Либерасты отсечены, а с прочими можно заниматься приятной дискуссией. Однако идеологи не учли, что, если не знать удержу в творчестве, можно смутить далеко не только либерастов. Учение православного предпринимателя М. З. Юрьева насчет крепости "Россия" оказалось дополнено более детальным учением о сословном делении в грядущей России. Выполненное в жанре утопии, оно повествует о классическом трехчленном делении общества - oratores, bellatores, laboratores - с тем, однако, уточнением, что второе сословие, несущее воинскую службу и единственное, в отличие от прочих сословий, обладающее политическими правами, именуется опричниками и даже имеет традиционную атрибутику в виде метлы и собачьей головы.
Тут ряды либерастов сразу начинают шириться, поскольку есть такая вещь, как русская история и русская культура, вполне однозначно трактующая определенные символы прошлого. Н. М. Карамзин тут оказывается отъявленным либерастом - вместе со всей русской классикой. То есть для возрождения традиционных русских ценностей можно и нужно с легкостью похерить все свое классическое наследие.
Поскольку же утопия - жанр старинный, то традиционные русские ценности, обретаемые в грядущей России, оказываются слегка переиначенными и еще более традиционными ценностями, изложенными еще Платоном в "Государстве", - вплоть до того, что культ собаки у опричников (у Платона - стражи) заимствован из того же источника и буквально в тех же словах. Вероятно, и у Платона с Томасом Мором "было очень много глубинно русского". Отчего ряды либерастов ширятся далее, включая в себя, например, автора книги "Социализм как явление мировой истории" И. Р. Шафаревича, писавшего, что "понимание социализма как одного из проявлений стремления человечества к самоуничтожению делает понятной его враждебность индивидуальности, стремление уничтожить те силы, которые поддерживают, укрепляют человеческую личность: религию, культуру, семью, индивидуальную собственность".
Не довольствуясь рационализмом классической утопии, православный предприниматель описывает правящее сословие как иную, высшую расу: "Опричники и народ - это практически разные биологические виды". Что выражается в ряде их сверхъестественных способностей: "умении замедлять или, напротив, усиливать функции организма", владении "ментальными техниками, такими как внушение и сопротивление чужому внушению". Физические данные русских опричников также необычайны - например, способность пробегать до пятнадцати километров в снаряжении, весящем от 60 до 80 кг, после чего без отдыха вступать в бой. Можно было бы считать, что жанру утопии извинительно перетекать в жанр чистой фантазии, когда бы мысль о сверхъестественном не была идеологу очевидно дорога, появляясь и в менее утопическом трактате насчет крепости "Россия", где предлагается обратить внимание на "паранормальные способности" человека, в наличии которых мало кто сомневается, и указывается, что "Россия - лидер по этим вещам, в том числе по количеству и по качеству соответствующих школ", отчего таким вещам следует обучать даже и в общеобразовательной школе. Распространение оккультных практик в качестве русского ноу-хау соединяется с призывом "Надо начинать пиарение простой и очевидной вещи: мы, Россия, есть не оплот православия, но последний оплот христианства".
Здесь некоторое противоречие. Одно дело, когда верховно патронируемая выработка русской национальной идеологии начинает банально сводиться к "Утру магов", "Аненэрбе" (лет семьдесят назад немецкие идеологи в своем узком кругу считали, что Германия - "лидер по этим вещам"), эсэсовскому ордену сверхчеловеков и прочим духовным поискам Генриха Гиммлера. В конце концов, ругаться Гиммлером - это тоже либерастия. Однако в одном отношении рейхсфюрер СС выгодно отличается от сегодняшних православных идеологов. Горячо исповедуя оккультные идеи и мечтая о создании истинно германской религии, Гиммлер не объявлял ни себя, ни Германию последним оплотом христианства. Его язычество было относительно честным - чего не скажешь про наши поиски.
При виде которых ряды либерастов делаются уже полностью неоглядными, включая в себя все сколь-нибудь традиционные христианские деноминации, а также иудеев и магометан. При крайних разногласиях по ряду важнейших вопросов они полностью сходятся в том, что оккультные дела есть мерзость перед Господом. Вожаком либерастов в данном случае мог бы стать диакон А. Кураев - автор капитального труда "Христианство и оккультизм". Неясно лишь, попадут ли в ряды негодующих либерастов верховные кремлевские покровители таких духовных опытов. Можно много спорить насчет искренности и глубины их православной веры, но случай, когда откровенно воняет серой, большой глубины не требует. Если же у нас наверху - при крайнем видимом благочестии - наблюдается полное неразличение духов, а также серных запахов, такое состояние души принято называть прелестью.
