Пользуясь современной терминологией, мой дедушка был оккупантом. Призванный в армию по частичной мобилизации осени 1939 года, он служил сперва в латвийском Двинске, а затем в Таллине начальником склада ГСМ. Там он и встретил заявление ТАСС от 14 июня 1941 года, опровергающее злонамеренные слухи о том, что Германия якобы готовится напасть на СССР. Впоследствии было принято считать, что этим заявлением Сталин дезориентировал армию и народ. Формально оно так и есть, за неделю до начала войны установка была дана не самая адекватная, многие, вероятно, и в самом деле были сбиты с толку, но, с другой стороны, весьма многих заявление ТАСС ориентировало вполне адекватно: "Война на пороге". К числу последних относился и дедушка. Сразу после заявления он спешно оформил отпуск, 18 июня сел в поезд с женой и детьми - моей тогда пятилетней матушкой и ее маленькой сестричкой, умершей потом осенью 1941-го в эвакуационном эшелоне, - и утром 22 июня прибыл в Москву на Ленинградский вокзал. В полдень репродукторы огласили выступление Молотова, дедушка оставил жену с дочками у жившей в Москве свойственницы и в тот же день выехал обратно в Таллин. Чтобы пройти со своей авторотой смертельное отступление от Таллина до ленинградских предместий - под огнем "мессершмиттов", владевших нашим небом безраздельно и расстреливавших наши колонны спокойно и методически.
Давным-давно, еще когда я был мал, а дедушка был жив и периодически похвалял мудрость т. Сталина, это семейное предание наводило меня на мысль, что с т. Сталиным и его мудростью тут не все сообразно. Доверься 14 июня 1941 года старший лейтенант Г. Я. Садовенко мудрости т. Сталина в полной мере, ни о каком отпуске не было бы и речи, а моя будущая матушка либо оказалась бы в оккупированном Таллине в качестве дочери советского офицера, либо под огнем "мессершмиттов" шла бы с обозом прямиком в ленинградскую блокаду. Что в том, что в другом случае мои шансы появиться на свет были бы ничтожными - матушка осталась жива, выросла и родила меня только потому, что в июне 1941 года сталинист дедушка ни на копейку не поверил т. Сталину. Причем речь шла не об оппозиционности (куда там!) и не о стремлении уклониться от воинского долга в каком-нибудь месте побезопаснее (с намерением пересидеть, где поспокойнее, 22 июня на фронт не выезжают), а только о том, что спасение своих близких - это сугубо частное дело советского человека, все тут зависит только от него, и никакой т. Сталин в этом деле не защита и не подмога. "Мы так Вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе" - это никак не про мое семейное предание, где вера в т. Сталина и вера в себя сосуществовали как-то раздельно. Идеология - сама по себе, жизнь и смерть - сами по себе.
В августе 41-го, когда отступавшие уже приближались к Ленинграду, дед вторично явил спасительное двоемыслие. Когда его колонна полуторок проезжала мимо разрушенной железнодорожной станции, в одном из разбитых вагонов он заприметил макуху, т. е. подсолнечный жмых, которым кормят скотину. Ленинград еще не был блокирован, Бадаевские склады стояли еще неразбомбленными, по какому-то предвидению он приказал своей роте загрузиться макухой. Может быть, потому, что он был полтавский хохол и в голодомор 1933 года ему довелось валяться на дороге, где его уже собирались бросить в телегу, подбиравшую трупы. Каким-то последним усилием он встал и пошел, но память о голодоморе осталась, равно как и память о том, как в 33-м спаслась от родной власти и голодной смерти его мать. Все зерно выгребли, но прабабка имела обычай сушить овощи, и на сушеной моркве и свекле семья выжила.
В любом случае загрузка военного транспорта макухой (хотя бы и бесхозной) таила в себе сильный риск. Можно было повернуть дело в том смысле, чтобы не оставить немцу ни грамма жмыхов, а можно было оформить и как мародерство - это уже как фишка ляжет. Не говоря о том, что самовольное создание запасов скотьего корма, причем еще до всякой блокады, могло бы - стукни на этот счет кто бдительный - рассматриваться как чрезвычайное неверие в способности командования и лично т. Сталина обеспечить пищевое довольствие красноармейцев и не допустить военного голодомора. К счастью, никто не стукнул, и в декабре 41-го, и в январе-феврале 42-го бесхозная макуха спасла, должно быть, не один десяток жизней солдат, стоявших на отрезанном не то что от Большой земли, но и от самого Ленинграда Ораниенбаумском плацдарме.
Не думаю, что дедушка был абсолютным гением прозорливости. В здравом крестьянском уме ему никак было не отказать, однако носителей такого ума было, полагаю, немало. Но в этом и есть разгадка тогдашнего сталинизма, очень сильно отличающегося от сталинизма нынешнего, новомодного. Тогдашний держался на том, что т. Сталин, конечно, гений, но гений при этом глубоко абстрактный, к повседневному выживанию и к принятию решений, означающих жизнь или смерть, никакого отношения не имеющий. Решения основывались на том, что есть долг перед родиной и он свят, но никакой сверхъестественной гениальностью, позволяющей безусловно на нее полагаться, т. Сталин и советское правительство не обладают нимало, и полагаться можно только на себя.
Новомодный сталинизм начисто лишен этого двоемыслия (оно же - самостоянье человека). Сегодня он предполагает именно что радостное растворение - все в государстве, ради государства, ничего помимо государства. И конечно, никакого отпуска в июне и никакой макухи - за тебя думает вождь. Различие понятно. Тогда речь шла о реальной жизни и смерти, а сегодня это безопасные эстетические игры. Сталинизм как одна из разновидностей постмодернизма. Если сегодня, в дни победного юбилея, заигрывания со светлым образом т. Сталина и упражнения в любви к нему делаются все более настойчивыми - что же тут поделаешь, красиво жить не запретишь. Но моя родовая память о старшем лейтенанте Садовенко властно говорит мне, что сталинисты, вынесшие на своих плечах ту страшную войну, были совсем другими, нежели то рисуют нынешние любители сусальности. Про несталинистов и говорить нечего. Вероятно, именно со смертью последних солдат той войны - хоть сталинистов, хоть несталинистов - сусальность и стала переть отовсюду. Мертвые не возражают. При этом лишь забыто, что потомки тоже имеют право возразить за своих отцов и дедов.
