"Разумеется, мы не можем представить, как будут выглядеть наши потомки, - говорит гибсоновский Бигенд, - и в этом смысле у нас нет будущего. В отличие от наших предков, которые верили, что оно у них есть. Наше настоящее стало слишком кратким, слишком подвижным, и прогнозы на нем не могут устоять... Мы не ведаем будущего, мы только оцениваем риск. Прокручиваем различные сценарии".
Свежий роман основателя, главного и лучшего писателя стиля киберпанк Уильяма Гибсона фабульно, разумеется, триллер, впрочем, фабула в его романах всегда была чем-то второстепенным по отношению к социально-футурологическому подтексту, и "Распознавание образов" не исключение. У главной героини, Кейс Поллард, редкий талант - обостренное чутье на моду: тенденции, стили, товарные знаки. Она точно знает, что будет модно завтра, и работает этаким скаутом-"дегустатором" в мире рекламных монстров. Вдобавок у нее есть и хобби: она - "фрагментщик", одна из фанатов, зачарованных кусочками загадочного не то фильма, не то клипа, которые некий аноним периодически выкладывает в интернет. Работа и хобби вдруг сходятся: процветающая пиар-корпорация нанимает Кейс для того, чтобы она своим талантом отыскала автора "фрагментов" - в коротких сценках-сполохах директору корпорации видится некая перспектива, привет из будущего. Мирное, вроде бы, задание вовлекает Кейс в мир промышленного шпионажа, спецслужб, русской мафии и русских же олигархов.
Поклонники киберпанка вообще и Гибсона в частности, которых в России уже полно (их ряды заметно пополнились, когда издатели догадались подавать этот жанр как "литературу для продвинутых", а не как фантастику в кричащих обложках), "Распознавание образов" наверняка проглотят мгновенно. И это при том, что для очень талантливого писателя Гибсона роман плох; интрига к середине книги теряет динамику, претенциозные футурологические посылки не ведут ни к каким выводам, и завершается все как пустоватый и простоватый детектив.
Гораздо любопытнее в этом тексте как раз то, чего в нем нет. А нет в нем - фантастики. Это первый роман Гибсона, где герои о будущем лишь говорят; действие разворачивается в настоящем. Личное время писателя сошлось с реальным: начав с будущего довольно отдаленного (трилогия, первой книгой которой стал "Нейромант"), он переместился в будущее близкое (трилогия же вокруг "Виртуального света") - и наконец очутился здесь и сейчас.
Добро бы это была его личная тенденция; ее, однако, демонстрируют как другие титульные авторы самой актуальной линии фантастики, киберпанка (Брюс Стерлинг, Нил Стивенсон), так и титульные авторы science fiction вообще, даром что именно фантастике в литературном полку отведена роль разведчика-экстраполятора, способного иногда заглянуть за горизонт событий... Больше того: о синдроме "потери будущего" говорит в интервью Станислав Лем, сам не только фантаст, но и создатель канонического текста футурологии - "Суммы технологий". О этом же синдроме наперебой пишут модные социологи. Причем речь идет не столько о лавинообразном нарастании темпа происходящего (который констатирует персонаж Гибсона), сколько об утрате западной цивилизацией вектора развития в целом.
Этот вектор рассыпается, превращаясь в невнятный и многовариантный веер, на всех уровнях: от обывательского до научно-прогностического или геополитического. Нынче массовый человек, в отличие от такого же человека "вчера" и "позавчера", в 60-е ли, в 80-е, вообще не представляет себе никакого принципиально иного "завтра", попросту транслируя в него свое представление о "сегодня"; это особенно хорошо видно по голливудским фантастическим блокбастерам, суммирующим ощущения аудитории. Те же социологи и футурологи всего лишь доводят до логического завершения самую пропиаренную из текущих технологических фишек: последними были генная инженерия и нанотехнологии - и вот уже не только киберпанк Стерлинг (в своей недавней нон-фикшн-книге), но и знаменитый Фрэнсис Фукуяма, забыв об им же провозглашенном "конце истории", живописует генетически модифицированного хомо супера, заставляющего вкалывать за себя молекулярных роботов-сборщиков... Но как только становится ясно, что ни игры с геномом, ни конвейерное создание всего-из-ничего в ближайшем времени не предвидятся, исчерпывают кредит доверия и перестают вызывать массовый интерес и сами предсказания.
В политике же насчет "конца истории" (отсутствия его) тоже стало все ясно - после 11 сентября как минимум (у Гибсона, кстати, гибель башен-близнецов тоже проходит через роман красной нитью). Едва ли развитие цивилизации дошло до некой окончательной, оптимальной модели. Плодящиеся и мутирующие, словно вирус гриппа, штаммы терроризма, экстремизма или национализма существующим набором политических или силовых "медикаментов" не гасятся. Кризисы разрастаются, и понятно, что западный мир не может бесконечно держать пассивное лидерство на одном только преимуществе в технологиях; сегодня совершенно неясно, где брать новые ответы для новых вызовов.
Будущее стоит за поворотом, рядом, но невидимое; это тревожит - кого-то неосознанно, кого-то - сознательно. Мы щурим глаза, пытаясь разглядеть его, идентифицировать. Но картинка плывет: идентификация спорна.
