Когда после провала плебисцитов по европейской конституции сперва отдельные политики, а затем и довольно широкие массы европейцев (53% немцев, например) затосковали по своим прежним национальным валютам, такая мечта о старой доброй дойчмарке, лире etc. сразу вызвала резкие отповеди. Сторонники политического и валютного единства, не ограничиваясь общим "И не думайте!" ("Евро - это навсегда!"), разъяснили, сколь экономически невыгодным будет возвращение к прежним валютам. Экономические доводы были вполне справедливы. Диссоциировать борщ на исходные морковку, капусту, свеклу и помидор довольно затруднительно, распадение единой валютной зоны обыкновенно сопровождается большими потрясениями, новоявленным валютам долго приходится дозревать до респектабельности. Но даже в самом культурном и безболезненном варианте увеличение транзакционных издержек очевидно, точно так же как вероятен и новый всплеск цен. При переходе к евро они выросли на 25-30% - где гарантия, что распад еврозоны не нанесет сходный удар по кошельку?

Между тем из истории известно, что с хождением единой монеты и прежде случались проблемы. Мелкие (и даже не очень мелкие) державцы начинали чеканить свою монету, несмотря на все убедительные доводы. Защита евро с помощью доводов исключительно макроэкономического характера и уверенность в том, что они возымеют желательное действие, базировалась, вероятно, на универсалистском представлении: "На земле весь род людской чтит один кумир священный, что царит над всей вселенной, тот кумир - телец златой". При таком взгляде на вещи ностальгия и вправду неуместна: прежде были разные тельцы, теперь один, европейский, - что за разница? Все одно кумир священный.

Однако, даже имея дело с универсальной мерой стоимости, люди бывают подвержены иррациональным культурным переживаниям. А они таковы, что как минимум две тысячи лет - еще со времен цезарей - монета неотделима от персонифицированного суверена, чей профиль на ней отчеканен. Даже при республиканском способе правления эта традиция устойчиво держалась: президенты США на черно-зеленых купюрах, Ленин на рублях. Либо знатные люди нашей страны - Бернини на лирах, Гаусс на марках, Паскаль на франках. Связь денежного знака с конкретной державой, олицетворяемой символическими личностями, выдерживалась и тут.

Евровалюта полностью порвала с этой традицией, оказавшись в полном смысле этого слова денарием без кесаря. Ни профиля, ни суверена, а только изображения не существующих более мостов. Идея чеканить на монете изображения призраков является впервые в мировой истории. Вокруг странного решения были наворочены всякие домыслы - вроде указания на связь мостостроительства с вольными каменщиками, хотя в реальности все, наверное, куда проще. Купюрных номиналов всего семь - от 5 до 500 евро, а стран еврозоны куда больше. Как прикажете делить физиономии? Это уже не говоря о том, что возникнут обиды, почему герой соседней страны удостоен большего номинала и нет ли тут умысла. Рисовать на деньгах провозвестника идеи, то есть Карла Великого, еще хуже. И так при евростроительстве все время приходилось отбиваться от намеков насчет Священной Римской империи германской нации и рейхсмарки - какой еще Карл Великий? Валюта, лишенная каких-либо традиций и культурных переживаний, гораздо удобнее в смысле согласований. Тем более что согласовывать приходилось очень много материальных интересов, и не хватало еще создавать себе мороку с дизайном, который есть вещь совершенно условная. Другое дело, что культурная беспочвенность евровалюты оказала себя при первом представившемся случае, внеся свой вклад в общее брожение умов. Заметим попутно, что при всем различии и валютной силы евро и рубля, и их дизайна (там - несуществующие мосты, у нас - все-таки реальные города и веси) недоучрежденность России как будто специально отражается в недоделанности рублевых знаков, которые тоже суть денарии без кесаря.

Однако отказ от культурных традиций - за их полной ненадобностью и неудобностью в согласовании - проявляется не только в случае с единой валютой. Ту же нарочитую обезличенность мы видим и в политическом творчестве. Понятие объединенной Европы связывают с именами разных государственных мужей - тут и Аденауэр с Де Голлем, и Коль с Миттераном, и Жан Монэ, и Робер Шуман, и Де Гаспери, - но все они суть национальные лидеры, внесшие весомый вклад в преодоление старых обид и вековечных споров, в создание объединительных конструкций, за что их и похваляют. При этом нет ни одного брюссельского деятеля, удостоенного хотя бы десятой доли того почтения, которым пользуются отцы-основатели Евросоюза. За теми, кто шел к единству, признаются неоспоримые заслуги, те, кто единством должен управлять, не имеют ни малейшей харизмы и воспринимаются как обезличенные носители еврофункций - и при том глубоко невнятных. Примерно как если бы у Соединенных Штатов были отцы-основатели, но не было ни одной вразумительной личности федерального уровня. Не то что долларовые купюры было бы некем украшать, но при такой обезличенности вряд ли бы и сам союз состоялся.

Евроинтеграторы явно спутали две стадии бытия государственных организмов. В инерционной фазе действительно можно жить (и, если повезет, весьма долго) без каких-либо инсигний и харизмы. Вспомним пропагандировавшийся у нас тезис насчет того, сколь счастливы страны, где граждане не помнят, кто у них премьер. Вспомним - если уж речь идет о дизайне - и о фантиках с пчелками, именовавшихся нидерландскими гульденами. Но фаза учреждения и становления нового государственного единства - в которую собирался войти Евросоюз - несколько отличается от обскурационной фазы. И даже диаметрально. Тут необходим сильнейший личностный элемент - какая империя без цезаря? Тут необходима доходчивая мифология единства, тут необходима скрепляющая символика, опирающаяся на сильные культурные переживания. Воздвигать молодую империю в нарочито обезличенной стилистике старческого доживания - попытка, заведомо обреченная на провал, причем громкий.

В принципе ничто не мешало тянуть инерционную фазу и далее - ресурс был, но Европа решила продемонстрировать перестройку и новое мышление для ЕС и для всего мира. Демонстрация получилась впечатляющей.