-- Сразу признаюсь: я большой поклонник ваших песен, хотя и не знаю турецкого языка. Меня в них подкупает колоссальная энергетика. Мне кажется, что такой тембр песен не может быть у абсолютно благополучного человека. Такое впечатление, что вы что-то серьезное пережили в своей жизни. Это верная догадка?

-- В детстве мы все верим в сказки. Потом мы взрослеем и видим, что мир -- это не сказка. И у нас возникают проблемы с окружающим миром. Я чувствую очень сильно. Я или люблю до бескрайности, или ненавижу до последнего предела.

-- Интересно, что вы больше всего ненавидите в жизни?

-- Равнодушных, безучастных людей.

-- В этом мы с вами сходимся...

-- Когда я чувствую равнодушие, я хочу изменить эту жизнь. Я вспоминаю сильные исторические личности, которым удавалось изменять жизнь не только свою и своих близких, но и целых народов.

Я не собственник мира. Несмотря на толпы поклонников и поклонниц, я всегда такой, каков я есть. Я никого не придумываю из себя, никогда не претворяюсь. То, что другие не имеют мужества говорить, я говорю в своих песнях. Я не политик. Мне не надо изворачиваться. И еще: я большой романтик.

-- Вы поете для кого -- для себя или для слушателей?

-- Я очень люблю культуру своего народа. Я знаю, какую музыку слушают разные слои людей -- от самых низких до высоких. В песнях я стараюсь делать микс. Чтобы они были понятны многим. Если опера, балет -- искусство для избранных, то поп-музыку слушают все, особенно молодежь. Поэтому важно, чтобы идеи и слова исполнителей доходили до публики, были адекватны ее вкусам и нравам.

-- Каждый диск -- это итог куска жизни. Вы становитесь старше, переживаете разный опыт, слушаете больше разной музыки, вы мудреете. Это как новый роман для писателя. Каждая песня -- глава из жизни. Ее нельзя понять до конца отдельно, саму по себе. Это все равно что из середины книги выдрать одну страницу...

-- Вы правы. У каждого альбома -- своя концепция, своя идея. Потом я выбираю песни, которые ложатся в эту композицию. Ну а потом я уже думаю о профессиональных музыкальных вещах -- гармонии, аранжировке и прочем.

-- Как вы относитесь к своим старым альбомам? Переслушиваете вы их или нет? Не приходит ли в голову мысль, вот бы что-нибудь переделать?

-- В первом альбоме некоторые части мне сейчас не нравятся. Там сделаны большие ошибки. Я был тогда любителем, начинающим. С другой стороны, там есть песни, которые я люблю и считаю важным петь сейчас, вновь и вновь, на концертах. И их хорошо принимает публика. Я, правда, немножко уже улучшил эти песни, подправил.

-- Как происходит рождение песни? Вы отталкиваетесь от слов или от музыки?

-- У меня начинается с музыки. Я беру гитару, начинаю перебирать струны, разные мелодии. Потом как будто появляется еще один человек внутри меня, он что-то подсказывает, ведет меня, и рождается мелодия, которой еще не было. А потом сразу же возникает текст. Я не могу объяснить, откуда он берется. Он сразу же возникает вслед за мелодией. Происходит чудо. Другого объяснения нет. Я даже одну мелодию сочинил во сне, мне ее спел кто-то. Я проснулся и сразу сыграл ее.

-- Но все-таки импульс должен быть какой-то? Сильная эмоция, мысль, настроение. Вы ведь не садитесь с гитарой каждый день сочинять музыку строго в определенное время, подобно клерку в офисе?

-- Да, конечно. Например, смерть близкого человека. Мы передаем через музыку свое настроение. Чем богаче жизненный опыт человека, самый разный, тем интереснее, глубже его музыка.

-- Насколько вы диктатор со своими музыкантами? Могут ли они вносить что-то свое, изменять первоначальный авторский рисунок песни? Какова степень их свободы?

-- Конечно, они профессионалы и часто высказывают свои предложения, как можно было бы сыграть лучше или слегка по-другому. Я выслушиваю их, иногда соглашаюсь, иногда нет. Это творческий процесс.

-- Команда музыкантов у вас стабильная? Вы работаете с ними с самого начала карьеры или нет?

-- Музыканты в основном те же. Происходят некоторые изменения, но костяк остался с самого начала. Это очень важно. Мы хорошо понимаем друг друга. Они верят в меня, им интересна моя музыка. Мои музыканты постоянно работают только со мной. И дело не в запретах на сторонние заработки, запретов никаких нет. Просто они и со мной прилично зарабатывают, и, кроме того, мне кажется, что они счастливы работать со мной.

-- Кто для вас является авторитетом? Кому первому вы даете послушать новую песню? Бывает ли так, что вам говорят: это слабая песня -- и вы меняете ее либо отказываетесь от нее?

-- Это господин Карахан, конечно. Ну и мои друзья-музыканты, с которыми я работаю. Они очень компетентны в музыке, их мнение для меня важно. Но надо быть осторожным -- ведь музыканты все-таки имеют специфические вкусы и представления. Иногда я узнаю мнения совсем случайных людей, далеких от музыкальной индустрии, нравится им песня, клип или нет.

-- Кого из современных исполнителей вы уважаете? За чьим творчеством следите?

-- Что касается музыки, я человек семидесятых годов. Поэтому из соотечественников я назову уже покойных Джема Караджу и Барыша Манчо. Еще Тимур Сельджук. Это и поэты, и композиторы. Из ныне работающих мне интересны Джандан Эрчетин, Сезен Аксу, Рафет Эль Роман. Их песни не однодневки, они живут долго. Это не Рикки Мартин, который год гремел, а теперь о нем никто даже не вспоминает.

Из иностранных исполнителей на меня очень сильно повлиял Джимми Хендрикс. В каждой моей песне можно уловить его влияние.

Я слушаю очень много разной музыки. Люблю классику. Люблю читать о великих композиторах прошлого. Вот сейчас пошел снег, и я почему-то сразу же вспомнил о Паганини. Я очень люблю великих русских композиторов -- Чайковского, Римского-Корсакова. Мне кажется, что в моих песнях есть влияние русской музыки.

-- Есть наблюдение, что богатые в музыкальном и песенном отношении народы живут только у моря. Их песни, мелодии передают эту бескрайность, бесконечность моря. Что вы думаете по этому поводу?

-- Любопытная точка зрения. Возможно, так оно и есть. В таком случае русским море заменяет гигантская, бескрайняя равнина.