На политической карте мира в ближайшее время появится еще одно государство, а перед зданием ООН в Нью-Йорке будет поднят еще один флаг. В прошлое воскресенье в Черногории прошел референдум о выходе этой республики из конфедеративного государства Сербия и Черногория. 55,5% избирателей проголосовали за независимость (по условиям референдума достаточно было 55%). Сторонники независимости Черногории, все население которой составляет немногим более 600 тыс. человек, победили с отрывом всего в несколько тысяч голосов. Впрочем, такой незначительный перевес едва ли повлечет за собой какие-либо политические последствия. Противники отделения от Сербии грозятся добиться пересчета голосов, но такие попытки вряд ли увенчаются успехом. В Брюсселе уже признали результаты референдума, который проходил под плотным контролем Европейского союза, и решение пересматривать не собираются.
Не намерены протестовать и в Белграде. Представители сербских властей уже назвали референдум демократичным. И даже бывший посол Югославии в России Борислав Милошевич призвал уважать мнение черногорских избирателей.
Однако спокойная атмосфера, в которой проходил референдум, и вполне мирная реакция на его результаты всех заинтересованных сторон совсем не означают, что партия доиграна. Наоборот, именно сейчас балканская политика ЕС проходит одно из самых серьезных испытаний на прочность. Независимость Черногории означает, что в недалеком будущем от Сербии отделится и Косово, причем большая часть ответственности за это ляжет на Европейский союз. Нельзя также исключить, что продолжится дробление югославского наследия -- на территории Сербии помимо Косово есть несколько потенциальных очагов сепаратизма. Наконец, черногорский, а затем и косовский прецедент не могут не повлиять на положение непризнанных государств на постсоветском пространстве, пусть и не совсем в том направлении, в котором хотелось бы лидерам этих государств.
Косово в уме
Председатель комитета Госдумы по международным делам Константин Косачев на прошлой неделе подчеркивал: черногорский референдум не создает прецедента, который мог бы породить всплеск сепаратистских движений во всем мире, поскольку, во-первых, независимость Черногория получает с согласия сербской стороны, а во-вторых, Сербия и Черногория долгое время де факто существуют как независимые государства. В этом, по мнению Косачева, заключается разница между Черногорией и Косово.
С формально-юридической точки зрения Косачев совершенно прав. Сербию и Черногорию связывали в единое -- условно -- государство только общий президент и несколько общих министерств, в том числе министерство обороны и иностранных дел, исполнявшие не столько руководящие, сколько координирующие функции. При этом у двух республик были разные валюты и разная налоговая политика (еще сравнительно недавно Черногория была офшором). В Белграде давно считали Черногорию отрезанным ломтем. Поэтому и отнеслись к итогам референдума столь спокойно.
Но с другой стороны, три года назад создание конфедеративного государства потребовалось только для того, чтобы не допустить неуправляемого распада бывшей Югославии. Если бы Черногория, в которой заговорили о независимости еще во время натовских бомбардировок 1999 года, полностью отделилась от Югославии, европейским дипломатам потребовалось бы немало усилий для того, чтобы объяснить косовским албанцам, почему им нельзя последовать этому примеру. А с решением о независимости Косово никто спешить готов не был.
Конфедерация Сербии и Черногории стала в этой ситуации компромиссом. Сербы получали "муляж" бывшей Югославии, черногорцы -- фактическую независимость, у косовских албанцев формально не было повода требовать суверенитета. Теперь этот компромисс разрушен. Более того, поддержана и укреплена традиция политического дробления на Балканах по этническому принципу. Между тем переговоры по окончательному статусу Косово уже идут, причем пока ситуация на них складывается не в пользу сербской стороны. В частности, Белграду не удалось добиться существенного облегчения положения сербского меньшинства в крае.
Не случайно в последнее время активизировались слухи о том, что многие сербские политики уже готовятся к сдаче Косово. И единственное, что их от этого удерживает, -- непредсказуемые внутриполитические последствия такого решения.
Европа меньшинств
Вскоре после черногорского референдума было объявлено, что Еврокомиссия намеревается вести переговоры о вступлении в ЕС Черногории отдельно от Сербии. Таким образом, черногорское руководство решило главную задачу, ради которой во многом и затевался референдум. Брюссельские чиновники неоднократно заявляли, что недостаточная активность сербских властей в поиске и выдаче Гаагскому трибуналу Ратко Младича, обвиняемого в военных преступлениях, мешает переговорам о вступлении Сербии и Черногории в Евросоюз. А в начале мая переговоры были заморожены. Все это дало повод черногорцам говорить, что сербы делают их заложниками своей политики, и обеспечило дополнительные аргументы в пользу независимости.
Конечно, если Черногория и вступит в ЕС, то случится это очень нескоро. Но на возобновление переговоров о вступлении, а также на различные программы помощи со стороны Брюсселя она может рассчитывать смело. В отличие от Сербии, которой, по сути, предстоит платить по всем балканским счетам в Гааге и которая вряд ли сможет в обозримом будущем поправить свои отношения с Евросоюзом.
Дело тут не только в жесткой позиции ЕС. Отделение Черногории и связанная с этим угроза Косово не могут не вызвать активизации сербских националистов. Сербская радикальная партия во главе со скандально известным Воиславом Шешелем (сейчас он ждет суда в Гааге, но несмотря на это остается фактическим лидером партии) контролирует чуть менее трети мест в парламенте. События последних месяцев -- смерть Слободана Милошевича, остановка переговоров по вступлению в ЕС, референдум в Черногории --усиливают позиции националистов, у которых и без того немало сторонников в сербских силовых структурах. Премьер Сербии Воислав Коштуница и другие сербские политики-либералы оказываются между двух огней: брюссельскими чиновниками и оппозицией.
Помимо ослабления и без того не слишком сильной действующей власти в Сербии, у всех этих событий есть и еще одна сторона. Сербия остается многонациональной, и усиление националистов в Белграде вызовет соответствующую реакцию национальных меньшинств. Например, в автономной Воеводине, где помимо сербов компактно проживают румыны и венгры. Или на сербских территориях, прилегающих к Косово, -- проживающие там албанцы недавно потребовали автономии от центральных властей.
А значит, дробление Сербии может продолжиться. И в конечном счете Евросоюзу на Балканах придется иметь дело уже не столько с государствами, сколько с конгломератом национальных меньшинств. С одной стороны, ЕС как потенциальный арбитр обладает в регионе большим авторитетом и влиянием. Но с другой -- попытки примирить и гармонизировать интересы балканских народов пока еще никогда не приводили к устойчивым и долговременным результатам. С этой точки зрения Евросоюз сильно рискует и берет на себя очень большую ответственность.
Постсоветские параллели
Новость о референдуме в Черногории с особой радостью встретили в непризнанных государствах постсоветского пространства. Едва стали известны официальные результаты референдума, президент Абхазии Сергей Багапш заявил, что теперь "независимость должны получить и Абхазия, и Южная Осетия". По его мнению, черногорский прецедент свидетельствует о том, что "процесс самоопределения народов продолжился". Министр иностранных дел Приднестровья Валерий Лицкай назвал день подведения итогов референдума праздничным. Президент Нагорного Карабаха Аркадий Гукасян также считает, что отделение Черногории от Сербии увеличивает шансы его республики на международное признание.
Строго говоря, все эти слова особого внимания не заслуживают. Черногорский референдум был признан международным сообществом, тогда как ни один референдум о независимости в любой из непризнанных республик такого признания не получит. Государственное устройство конфедерации Сербии и Черногории предусматривало возможность выхода одной из республик из ее состава, а ни одна из бывших автономий Грузии, Азербайджана или Молдовы таким правом похвастаться не может. Наконец, и это, пожалуй, важнее всего, в случае с Черногорией имелся посредник, Европейский союз, мнение которого были готовы принять обе стороны. В случае с непризнанными республиками на постсоветском пространстве все ровно наоборот: происходит своего рода "спор о посредниках". К примеру, Грузия была бы рада привлечь европейские структуры к урегулированию юго-осетинского конфликта, но в Цхинвали этому противятся, настаивая на исключительной роли России.
Однако в чем правы представители непризнанных государств, так это в том, что утихшая было в 90-х перекройка политической карты на юго-востоке Европы продолжается. Причем Европейский союз, обычно склонный к осторожности в международных делах, на этот раз ведет себя смело до опрометчивости. Старые конфликты "размораживаются", а неопределенность вокруг территорий со спорным статусом возрастает. Игра становится азартнее, и это, похоже, чувствуют в Тирасполе, Сухуми, Цхинвали и Степанакерте. Под европейским лоском корректного и демократичного черногорского референдума прячется мрачноватая стихия этнического сепаратизма образца 90-х годов.
