Автопортрет в пейзаже

Галина Юзефович
24 июля 2006, 00:00

Читателя, купившегося на серийное оформление и ожидающего найти под узнаваемой суперобложкой восточный вариант популярного «Лондона» Питера Акройда, «Стамбул» Орхана Памука, скорее всего, разочарует. В отличие от книги британского прозаика, честно поместившего в центр своего повествования историю, архитектуру и метафизику английской столицы, турецкий классик изрядно мухлюет: смысловой осью его «Стамбула» становится не столько город как таковой, сколько биография самого Памука. Впрочем, этому обстоятельству придумано изящное объяснение: если верить автору, в Стамбуле нет иного центра, кроме того, который каждый человек создает для себя сам.

Сердце памуковского Стамбула — далекий от исторических частей города район Нишанташи, в котором прошла большая часть жизни писателя. Все прочее — и султанский дворец Топкапы, и собор Святой Софии, и легендарная Галата — всплывают в тексте нечасто. Гораздо более важную роль в личном Стамбуле Памука играют разрушающиеся особняки, окраинные чайные, дребезжащие трамваи и снующие по Босфору паромы. Именно эти детали пейзажа составляют основной фон, на котором суждено повзрослеть младшему отпрыску семейства Памуков — склочных и бестолковых потомков состоятельного коммерсанта.

Страноведение в «Стамбуле» сведено к минимуму: в фокус авторского внимания попадают лишь мелкие частности, в основном относящиеся к XIX веку — эпохе упадка некогда блистательной Порты. Взятая в отдельности, каждая из подмеченных автором деталей может показаться вполне заурядной, однако собранные воедино они производят поразительный эффект. Туристический, нарядный, пропитанный большой историей Стамбул внезапно обретает в книге Памука второе дно, обрастает невидимым стороннему глазу бытом, в конце концов становясь городом, хранящим воспоминания не столько о былом величии, сколько о судьбах миллионов обычных людей, рождающихся, живущих и умирающих в его пределах.