— Как вы думаете, правительственная комиссия, которая должна быть сформирована к первому сентября, обнаружит в музейных хранилищах нечто, о чем неизвестно самим сотрудникам музеев?
— Вряд ли. Еще в шестидесятые годы в крупных музеях вроде Музеев Московского Кремля такое было бы возможно. Где-нибудь в каморочке на колокольне Ивана Великого можно было обнаружить запертый с незапамятных времен сундучок. Но на данный момент состоялось такое количество сверок, что вряд ли возможно найти что-то неизвестное. Но раз решили все проверить — да ради бога. Конечно, надо составить полный реестр всего, всех фондов по категориям. В Германии, к примеру, министерство культуры располагает таким сводным реестром всех произведений, все культурное наследие в результате оказывается в одних руках. И это очень удобно, министерство всегда знает, что у него где, и, если в каком-то музее, скажем, идет ремонт, оно может на время «перебросить» коллекцию в другой.
— Разве у нас не так?
— Что вы! У нас есть музеи федерального, муниципального, регионального подчинения. Если ты «федерал», то не получишь поддержки от городских властей — и наоборот. Структура дробная и плохо управляемая. Агентство по культуре распоряжается только федеральными объектами. Возьмем, к примеру, Андрея Рублева, который, как Пушкин, «наше всё». Наследие его имеет разное подчинение: Кремль, Третьяковская галерея, владимирский музей — федеральное, звенигородский — муниципальное. Что в итоге? Невозможно разработать общую программу по сохранению наследия художника.
— Составление единого каталога всех музейных фондов может помочь в борьбе с музейными кражами?
— Как вам сказать... Кражи, как и подделки произведений искусства, будут всегда, пока есть на них спрос. Проблема заключается в том, как уберечь музеи от того и другого. Надо, например, сделать современную систему хранения. Посмотрите: сегодня вы же мыло за пазухой не пронесете, выходя из магазина, а для произведений искусства нет у нас таких приспособлений. В провинциальной, с нашей точки зрения, Македонии произведения снабжают невидимыми маркировками, которые проявляются только в ультрафиолете: одиннадцать-двенадцать тысяч икон — и все пронумерованы таким образом. На эти иконы не будет спроса, потому что их принадлежность музею моментально обнаруживается.
— Как вы полагаете, после этой тотальной ревизии что-то изменится в положении музеев?
— Я надеюсь, что это будет не какая-то разовая акция, после которой все благополучно забудут обо всей этой истории. Но что будет потом, я пока не понимаю: то ли нас всех приведут к тотально-тюремной дисциплине, а может быть, просто помогут более тщательно и спокойно заниматься своим делом. Хотелось бы надеяться на второе.
— Многие музейные работники утверждают, что должностным инструкциям следовать просто невозможно.
— У меня за несоблюдение инструкций четыре строгих выговора. Эти инструкции и в самом деле бывают чудовищны. Например, инструкция, согласно которой мы должны выбирать реставратора по итогам тендера, если реставрация иконы стоит больше шестидесяти тысяч рублей. Шестьдесят тысяч для серьезной реставрации — ничто, потому постоянно надо проводить тендер. Но нам ведь известны все специалисты, и мы, конечно же, хотим поручить работу тому, кому мы доверяем. И только мы с этим специалистом договорились, приходит некто и говорит, что сделает эту работу за меньшие деньги. Так вот, согласно инструкции мы должны поручить реставрацию ему. Очевидно, что того, кто эту инструкцию придумал, качество работ и сохранность произведения искусства не волнует.
— У вашего музея существуют самостоятельные источники дохода?
— Главный такой источник — экспертиза высокого уровня. Сегодня это очень востребованное дело, потому что уровень подделок становится все выше и выше. У тех, кто ими занимается, и у экспертов идет азартное соревнование: они совершенствуются, мы тоже. Так что здесь у нас много работы. Благодаря этому мы начали составлять свой электронный каталог хранения. Кстати, о доходах. Мне тут как-то в одном довольно высоком месте порекомендовали для повышения доходности устроить тут в музее «тихие монастырские игры». Я так и не понял, что это за игры такие. И вообще, знаете, о чем иногда мечтаешь, когда сидишь вот тут, в директорском кресле? О просвещенном правителе. Да-да, вот такая совершенно идиотская мечта о просвещенных государях и меценатах, которые поддерживали музеи, университеты и способствовали просвещению населения.
