Каждый год международный анимационный фестиваль «Крок» плавает на пятипалубном теплоходе то по украинским, то по российским водам и десять дней кряду крутит мультфильмы. Нынешний, 13-й, фестиваль плыл по Каме и Волге от Перми в Нижний Новгород и был целиком посвящен молодой анимации — студенческой и дебютной. «Крок», что по-украински значит «шаг» (а этот смотр организуют вместе украинская и российская стороны), — самый престижный и представительный международный анимационный фестиваль на постсоветском пространстве. Тут, не сходя с корабля, можно понять, чего стоит сегодняшняя авторская анимация во всем мире (а в конкурсе «Крока» бывают хиты всех солидных анимационных фестивалей последнего года), ну и, конечно, как на этом фоне выглядят новые российские мультфильмы. А смотр, целиком посвященный дебютам (мероприятие весьма редкое в анимационном мире), позволяет понять и то, в каком состоянии находятся главные мировые анимационные школы: кто завял, где появились новые, кто выбился в лидеры, а значит, какой будет анимация близкого будущего.
Режиссерский пионерлагерь
Дебютантские «Кроки» заметно отличаются от «взрослых» — и не только атмосферой (ясно, что корабль, забитый веселой разноязыкой молодежью, с почтением слушающей разборы полетов, которые устраивают после показов мэтры анимации, очень напоминает пионерский лагерь). Прежние фестивали демонстрировали, что фильмы молодых постановщиков в массе своей депрессивны: полны насилия и крови, твердят об одиночестве и безумии, бредят суицидом. Как уверял один из членов отборочной комиссии режиссер Иван Максимов, «у студентов как бы второй переходный возраст — это все вгиковские преподаватели знают». Но в программе 13-го «Крока», хотя на экранах крови и трупов стало даже больше, чем прежде, тяжелые и мрачные фильмы были, пожалуй, в меньшинстве. Молодые режиссеры весело рубили своих героев в капусту, кровь брызгала во все стороны, но выглядело это не страшнее, чем компьютерные стрелялки. Например, в фильме «Звери» голландского дипломника Дирка Вершуре разные птицы и животные будто от какой-то болезни с громким чпоканьем лопались, разваливались на половинки, на дольки, на ломтики, как колбаса, и заражали этим страшноватым «клеточным делением» всех вокруг. А в пятиминутной картине «Пища» Майи Губи старушка целый год ходила подкармливать диких уток, а когда они становились такими жирными, что едва шевелились, коварно убивала их из ружья и увозила тушки домой на тележке. Причем везла сгорбленная бабка свою тележку вдоль длинного ряда деревьев, отбрасывающих на дорогу вытянутые тени. Точно такой же дорогой ездила старушка в знаменитом лирическом фильме Дюдока де Вита «Отец и дочь», несколько лет назад получившем «Оскара».
Свободные и жесткие
Вообще подражаний было много, и считывались они легко (особенно забавно было ловить в фильмах западных студентов отзвуки работ наших режиссеров: вот этот насмотрелся Максимова, а вот тот — Бронзита), но это вещь естественная для начинающих постановщиков. Существеннее другое. Большинство молодых режиссеров показывали замечательные умения (как говорил один из членов отборочной комиссии Александр Бубнов, «студенты сейчас делают настолько профессиональные работы, что их можно сразу переводить в разряд зрелых мастеров»), но их фильмы часто производили впечатление обрывочных, невнятных, иногда и вовсе бессмысленных упражнений на освоение новых технологий.
Александр Татарский, ведя разбор полетов, признавал: «Все имеют ремесло, не боятся материала, но почти всем не хватает кинематографического образования: не знают, как работать со сценарием, с монтажом, плохо представляют себе, что такое темпоритм. Режиссеры фильмов-дебютов — прежде всего художники: они умеют что-то делать, но что хотят сказать, непонятно. А мы наших студентов учим сначала быть хорошими ремесленниками».
Иностранные студенты слушали разборы наших мэтров с восхищенным изумлением, ловили классиков между показами, стараясь детально выяснить все о своих ошибках. Рассказывали, что в подавляющем большинстве западных анимационных школ крайне мягкая система обучения, отрицающая всякое наставничество, так принятое у нас. Преподаватели там не ведут за руку, а предоставляют студентам максимальную свободу и почти никогда не делают им замечаний. Разумеется, такой метод обучения имеет как плюсы, так и очевидные минусы (все та же невнятность, беспомощное стремление к самовыражению). Дипломник одной из таких «свободных» школ (Эдинбургского колледжа искусств) бывший израильтянин Асаф Агранат получил на нынешнем «Кроке» вторую по значению премию. Его картина «Автобусная поездка и цветы в ее волосах» — грезы мечтательного мальчика, едущего с собакой в жарком автобусе, — фильм немного тягучий, построенный не по сюжетному принципу, а скорее импрессионистически, с немного плывущей, как акварель, бледной картинкой. Хорошо, что свободу фантазии Аграната никто не сковывал, что прихотливой цепочке его ассоциаций позволяли течь, как заблагорассудится. С другой стороны, будь преподавательская воля тверже, из этой картины ушли бы длинноты, появился бы более упругий ритм.
А вот обратный вариант — одной из самых знаменитых, но и жестких школ анимации во Франции считают парижскую «Гоблен» (программу ее короткометражек даже крутили перед конкурсным показом на самом престижном анимационном фестивале во французском городе Аннеси). Однако работы ее выпускников кажутся многим хоть и эффектными, но слишком похожими друг на друга. В конкурсе «Крока» тоже показывали фильмы студентов этой школы: в большинстве своем это были лихо сделанные короткие анекдоты. Один из них, под названием «Дом», снятый сразу пятью студентами, даже получил диплом фестиваля «За профессионализм» в категории «Студенческие фильмы, созданные в процессе обучения». Там верзила горланил в ванной какую-то плясовую (внимательные зрители заметили, что на батарее у него сушится советский флаг, а на стене висит военная форма и плакат со словом «Москва»), а старушка-соседка сердито барабанила ему в стену. В результате многочисленных гэгов (кот выпадал из окна, вцеплялся в лицо мотоциклисту и т. д.) башенный кран, зацепив рейсовый автобус, будто ядро, разрушал им весь дом до основания. Понятно, что студенты, обладающие таким крепким ремеслом, — лучшие кадры для студий, снимающих коммерческую анимацию.
Мигрирующие мастера
Разумеется, помимо школы, то есть более или менее жесткой и последовательной системы обучения, очень важна яркая и крупная личность преподавателя. Но и влияние преподавателей может как раскрывать индивидуальность студента, так и подавлять ее. К примеру, члены отборочной комиссии говорили, что польские студенты, ученики легендарного Ежи Кучи, все подряд делают кино будто маленькие «Кучи», что не слишком хорошо для польской анимации. С другой стороны, с тех пор как в Германию, в Кассельскую академию искусств, приехал преподавать знаменитый голландец Пол Дриссен, эта школа воспрянула и начала вызывать интерес у фестивалей и работодателей. Из кассельских работ в конкурсе были две любопытные: одна студенческая кукольная под названием «Росток», напоминающая о сюжете шванкмайеровского «Полена». Тут женщина по инструкции выращивала себе в цветочном горшке ребенка, и ночью страшные корявые корни вылезали из горшка, чтобы ее убить. А фильм «Рисуя линию» кореянки Хьекун Юн, окончившей мастерскую Дриссена, был о странном, шизоидном персонаже, рисовавшем для всего границы: он красной линией обозначал на стакане и ванне, сколько нужно наливать воды, на окне — до какого места надо задергивать занавески, на животе — докуда натягивать штаны. Постепенно герой начинал бескомпромиссно отрезать все то, что выходило за границы: пилил надвое чашку, стол, дом и наконец рисовал красную линию на своем горле.
Ориентация только лишь на мастера может быть опасна. Например, если у эстонцев спросить, что происходит с их знаменитой рисованной анимацией, главным представителем которой в советское время был саркастичный интеллектуал Прийт Пярн, то они ответят: теперь эстонская школа живет в Финляндии, где преподает Пярн. И действительно, финская анимация стала в последние годы заметно интереснее.
Пловцы в бульоне
Разговоры о школах, о том, кто, где и чему учит, велись на теплоходе постоянно. Но, как уверяла наша бывшая соотечественница Евгения Гуревич, дипломница иерусалимской академии «Бецалель» (она приехала на конкурс с двумя стильными рисованными фильмами: «Слова» — в духе индейской графики и «Пирожное» — в духе японской), нигде в мире нет такой высокой концентрации знаменитых режиссеров, как в Москве. И, если хочется чему-то научиться в анимации, надо ехать в Москву.
Впрочем, звучало это признание для классиков нашей анимации, ехавших на теплоходе, — Норштейна, Назарова, Татарского — скорее грустно. Поскольку сегодня в России нет места, где по-настоящему учат этой профессии. Известно, что в советские годы, где бы режиссер ни учился рисовать, главное аниматорское образование он получал только на студии, в работе, где начинал с простых аниматорских профессий контуровщика и фазовщика, совершенствуясь и постоянно обсуждая свои и чужие фильмы с коллегами (Татарский любит напоминать, что в одиночку, не плавая в студийном «бульоне», хорошим режиссером не станешь). Потом главной кузницей кадров стали Высшие курсы сценаристов и режиссеров, где преподавали все классики, начиная с великого Федора Хитрука, того же Норштейна, Назарова, Хржановского и других, а учились главные фигуры нынешнего среднего режиссерского поколения: Михаил Алдашин, Константин Бронзит, Иван Максимов, Александр Петров, Алексей Демин, Александр Бубнов, Михаил Тумеля и т. д. С того момента как факультет анимации на Высших курсах перестал существовать, стало считаться, что учиться снимать мультфильмы у нас практически негде.
Да, ВГИК работает и регулярно выпускает художников и режиссеров анимационного кино, но практическое образование он дает бледное, выпускники его мало что умеют — это ясно видно даже по той программе вгиковских дебютов, которые показывали на нынешнем «Кроке». Каждый из этих фильмов (а их было немало) обладал каким-нибудь достоинством: в одном интересная графика, в другом лихая работа с ритмом или выразительное движение камеры, но ни одна из картин не запоминалась, ни одну не хотелось пересмотреть.
Как делать персонажа
А ведь учиться в России пока что есть у кого. В отличие от отечественного кино, где кризисные 90-е почти напрочь выбили поколение педагогов, наши классики анимации еще в полной силе и знамениты своим преподавательским даром. Например, Эдуард Назаров стал одним из художественных руководителей «Горы самоцветов» — главного проекта студии «Пилот», которая притягивает к себе лучших молодых отечественных аниматоров. Здесь он и ведет свое обучение, прямо «в бою», сидя с постановщиками над раскадровками их будущих фильмов. И многие из этих режиссеров, наполучав уже гору международных призов, говорят, что без Назарова их картины были бы много хуже.
Юрий Норштейн тоже преподает. Только в Японии. Когда на кроковских разборах полетов он рассказывал начинающим режиссерам, как он проводит занятия, те только рот открывали. («Меня спрашивают, — говорил Норштейн, — как делать персонажа. И вот я рисую круг, сам еще не знаю, куда это пойдет. Потом пририсовал ниточку — получился воздушный шарик. С этим персонажем уже можно играть. Допустим, этот характер — дамочка, которая свободно парит в воздухе. И рисую еще круг. А этот персонаж — чугунный шар, который в нее влюбился. Она такая шансонетка — порхает вокруг него в воздухе. А он неповоротливый. И все-таки ему удается зацепить кончик нитки. И что происходит дальше? Он накатывается на нее, и в самый любовный момент она лопается. Спрашиваю: какой может быть финал? Они дают разные варианты. Нет, в финале он бросается в воду. Это трагедия».)
В сущности, единственное место, где сегодня пытаются научить быть аниматором, — школа-студия «Шар», которая не является в полной мере образовательным учреждением, а учит, как иногда учат плавать, бросая неумеху в глубокую реку. Так и тут: обучение состоит в том, что студенту дают сразу возможность снимать фильм, а, работая над ним, он может постоянно консультироваться с мастерами, по ходу слушая какие-то лекции по теории. Дальше все зависит и от того, насколько талантлив и быстро схватывает студент, и от того, кто именно был его учителем. В этом году фильмы курса, выпущенного 89-тилетним Федором Хитруком и Алексеем Деминым, получили на «Кроке» приз «За лучшую программу киношколы»; почти каждый из них заработал диплом жюри. Фильмы выпускниц, уже отмеченные российским фестивалем в Суздале, действительно были прелестны: и дурашливый «Про меня» Марии Сосниной, и лукавые «Хеломские обычаи» Ирины Литманович, и, конечно, «Осторожно, двери открываются» Анастасии Журавлевой — история про метро, рассказанная с помощью пуговиц и булавок и получившая на «Кроке» престижный приз зрительских симпатий.
Повторим, со всеми этими студентами занимался тот самый Федор Савельевич Хитрук, учениками которого числит себя весь цвет отечественной анимации начиная с Норштейна. Личность преподавателя порой может оказаться важнее, чем наличие крепкой школы, — но не в удаленной перспективе. Что будет, когда советское поколение мастеров уйдет? Отечественная анимация чудом выжила в гибельные 90-е, когда безвозвратно погибала советская кинематографическая школа. Кино понемногу воскресает — уже совсем на другой основе; анимация между тем так и продолжает выживать — за счет предыдущих накоплений. Если не создать для нее плодотворную жизненную среду — причем именно сейчас, когда время еще не ушло, — процесс выживания рано или поздно закончится. И весьма вероятно, не самым лучшим образом.
