Авторы и подписанты обращения в Европарламент решили высказать все и сразу, отчего в получившемся тексте невольно смешиваются подлинный трагизм и курьез. Они требуют признать, что в XVIII–XIX веках Российская империя осуществила геноцид адыгов: «Войну, которую вело Российское государство в XVIII–XIX вв. против адыгов (черкесов) на их исторической территории, нельзя рассматривать как обычные военные действия. Россия ставила целью не только захват территории, но и полное уничтожение либо выселение коренного народа со своих исторических земель. Иначе нельзя объяснить причины нечеловеческой жестокости, проявленной российскими войсками на Северо-Западном Кавказе». Массовая эмиграция адыгов в Турцию в 60-х годах XIX века — это действительно одно из самых страшных и трагических событий Кавказской войны. И народы адыгской группы — кабардинцы, черкесы, адыгейцы, шапсуги — очень хорошо о нем помнят. Однако в этом же обращении — видимо, чтобы лишний раз не беспокоить Европарламент, — сказано и об идее присоединить Адыгею к Краснодарскому краю, причем авторы проводят заведомо абсурдные параллели («нынешняя Российская Федерация, провозгласившая демократический путь развития, фактически продолжает ту же политику, проводившуюся ранее Российским государством»). Тут же следует упрек в адрес «шовинистических организаций», в каковых легко угадывается «Союз славян Адыгеи», поддерживающий объединение республики с краем — и это уже напоминает жалобу на соседа по коммуналке.
Но дело не только в смешении реальной национальной трагедии и сиюминутных политических разборок. Далеко не факт, что аргументы, приведенные адыгскими лидерами в поддержку их просьбы, окажутся достаточно убедительными в юридическом смысле. В обращении имеется ссылка на конвенцию ООН «О предупреждении преступления геноцида и наказании за него» от 9 декабря 1948 года. «Государственная Дума на основе этой конвенции признала геноцид армян в Турции в 1915 году, — сказал “Эксперту” Мурат Берзегов, глава “Черкесского конгресса” Адыгеи, чья подпись стоит первой под обращением в Европарламент, — а значит, надо признать и геноцид адыгов». Однако такая логика упускает из виду тот факт, что в этой конвенции дается ясное определение геноцида, из которого никак не следует, что геноцидом автоматически следует признать все ситуации массовой гибели и исхода мирного населения. Определение же геноцида в конвенции звучит так: «Действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую».
Подписанты обращения, похоже, считают свою позицию заведомо убедительной. Они направили в Европарламент компакт-диск с копиями документов из российских и грузинских архивов, которые, по их мысли, свидетельствуют о геноциде. По словам Мурата Берзегова, среди этих документов — рапорты командиров российских военных отрядов, действовавших на Северо-Западном Кавказе, земле адыгов, во время Кавказской войны. В таких рапортах много страшного — выселенные горцы, сожженные аулы, уничтоженные посевы, угнанный скот… Война велась очень жестоко, и это чистая правда, которую нетрудно доказать. Невозможно доказать другое: что российские власти намеревались уничтожить адыгов как этническую группу. Просто потому что это не так.
«Теснота на родине»
Итак, авторы обращения в Европарламент просят «признать геноцид адыгского (черкесского) народа, совершенный Российским государством с конца XVIII до начала XX в.». Здесь смешано сразу несколько разных исторических сюжетов. Во-первых, собственно Кавказская война, о дате начала которой до сих пор идут споры и которую адыгские лидеры без больших на то оснований считают едва ли не столетней. Во-вторых, самый трагический эпизод этой войны — массовая эмиграция адыгов в Турцию, сопровождавшаяся большими человеческими жертвами и проходившая в первой половине 60-х годов XIX века. В-третьих, политика имперских властей по отношению к адыгам во второй половине XIX — начале XX века.
Кавказская война — многолетняя серия разного масштаба и остроты столкновений между кавказскими горцами и войсками империи, связанная с попытками российских властей распространить свою фактическую юрисдикцию на Северный Кавказ. У этой войны часто не было даже линии фронта как таковой, а одни и те же горские лидеры могли по нескольку раз менять свои политические пристрастия — и в пользу России, и наоборот (взять хоть знаменитого толстовского Хаджи-Мурата). Жестокостей хватало с обеих сторон, однако искать здесь геноцид попросту нелепо.
Жизнь адыгов в Российской империи после Кавказской войны, то есть во второй половине XIX — начале XX века, едва ли была райской. Им, изгнанным с родных гор, трудно было привыкнуть к равнинным условиям. Но политика властей по отношению к ним была не более жесткой, чем по отношению к остальному населению империи. А по сравнению с другими горцами они гораздо быстрее адаптировались к российской административной системе. За всю вторую половину XIX века на землях адыгов не зафиксировано ни одного не то что крупного, а просто заметного вооруженного выступления против властей. Называть эту ситуацию геноцидом также очень странно.
Совсем другое дело — 60-е годы XIX века, завершение Кавказской войны. Тогда свои земли покинуло около полумиллиона (по российским официальным данным, но других данных и нет: сами адыги, понятно, статистический учет не вели) адыгов.
Эту трагедию создали три фактора. Первым и наиболее значимым была политика российских властей. Юридически Северо-Западный Кавказ входил в состав империи. Однако фактически, как писал один из очевидцев, «мы властвовали на бумаге». В результате недавней Крымской войны Россия утратила право держать военный флот на Черном море. Ее соперники в регионе Англия и Турция получили возможность беспрепятственно перебрасывать на Кавказ оружие. Чем они и воспользовались, ведь в их интересах было затягивать конфликт между властями империи и горцами. И если на Северо-Восточном Кавказе в 1859 году со сдачей в плен имама Шамиля война закончилась, на Северо-Западном конфликт продолжал тлеть. У Петербурга был выбор: или мириться с тем, что на территории страны имеется управляемый извне очаг напряженности, или уничтожить этот очаг. Отсюда родилось решение, бесспорно крайне жестокое, о переселении адыгов с гор — из естественной «крепости» — на равнину, в том числе и на те земли, где сейчас расположена Республика Адыгея.
В дело вмешался еще один фактор — политика турецких властей. К началу 60-х годов XIX века Турция уже вовсю призывала кавказских горцев (да и других российских мусульман) переселяться на свою территорию. Она надеялась расселить их в тех районах, где преобладали христиане (армяне или славяне). На Кавказ, в Крым, в Поволжье отправлялись турецкие агенты, рассказывавшие единоверцам, как хорошо живется мусульманам под властью султана.
Однако едва ли пропаганда имела бы успех, если бы она не попала в резонанс с настроениями многих горцев, и в особенности их лидеров. «Со взятием в плен Шамиля все горцы Кавказа почувствовали словно бы тесноту на родине», — писал осетинский публицист Инал Кануков, который сам в детстве вместе с семьей эмигрировал в Турцию, но позже вернулся. Сдача имама Шамиля, окончание Крымской войны и провал планов Англии, Франции и Турции по территориальному переделу на Кавказе создали в этом регионе совершенно новую обстановку. По сути, Россия вышла победителем из многолетней борьбы за Кавказ. Для кавказских элит это означало резкое сужение свободы политического маневра. Петербург теперь мог не покупать лояльность, а жестко требовать ее. Это и назвал теснотой Инал Кануков. Это и породило массовый отклик на турецкую пропаганду среди горцев. Кстати, не только среди адыгов, в Турцию переселялись чеченцы и даже традиционно лояльные Петербургу осетины. Массовая эмиграция горцев в Турцию (эта эмиграция получила название «махаджирство», переселение мусульман в страну, где правит единоверец) началась уже в конце 1850-х годов.
Разделенная вина
К осени 1860 года у российских властей созрела идея интегрировать махаджирство в стратегию покорения Северо-Западного Кавказа. Автором этой идеи был командующий войсками правого фланга Кавказской линии генерал Николай Евдокимов сын простого солдата и один из самых жестких военачальников, действовавших на Кавказе. Адыгам был предложен выбор: переселяться на равнину или в Турцию. Российские войска начали наступление на их землю, выдавливая население с гор. В мае 1864 года переселение было закончено.
Несколько десятков тысяч адыгов предпочли переселиться на предложенные им властями равнинные территории. Власти империи не были готовы к тому, что большинство горцев выберет эмиграцию. Наплыв переселенцев был столь велик, что их не успевали переправлять в Турцию. Многие адыги погибли на побережье холодной зимой 1862–1863 годов. Многие потонули, пытаясь переправиться по морю на малопригодных для этого турецких суденышках. Турецкие власти не могли быстро расселить такое количество иммигрантов, и тем приходилось по нескольку лет жить во временных лагерях. Сейчас адыгская диаспора рассеяна по Турции, Сирии, Иордании, Израилю.
На земли, с которых изгнали адыгов, власти попытались переселить казаков. Но казаки так и не сумели адаптироваться к горному ландшафту. При этом даже спустя десятки лет они ели фрукты из садов, выращенных в горах адыгами.
В 1865 года переселение в Турцию стали ограничивать. С 1867-го оно было вообще запрещено. Несмотря на то что попытки эмиграции предпринимались регулярно, власти не отступали от этого запрета. Несколько исключений было сделано только в 90-х годах XIX века. Но тогда выяснилось, что принимать эмигрантов не готова Турция.
Петербург добился своей цели — после махаджирства никакого организованного сопротивления империи на Северо-Западном Кавказе быть не могло. Цель была достигнута очень жестокими средствами. Но вряд ли уместно называть произошедшее геноцидом, ведь в планы российских властей не входило уничтожение адыгов как этнической группы. Если уж прибегать к современным терминам, то можно говорить о массовой депортации, что, конечно, тоже не украшает Российскую империю. И главное, несправедливо было бы возлагать всю вину за трагедию адыгов только на российские власти.
Советские рельсы
Все эти аргументы против признания геноцида адыгов вполне доступны, и федеральные власти давно могли бы их использовать в разговоре с адыгскими национальными организациями. Но Москва предпочитает вообще не говорить на эту тему. «Черкесский конгресс» уже предлагал Госдуме признать геноцид и получил загадочный ответ, что «во время Второй мировой войны адыги не подвергались геноциду».
Вообще-то ни от российского государства, ни тем более от Думы не убыло бы, если бы депутаты, не признавая, разумеется, геноцид и не возлагая на Российскую Федерацию ответственности за политику Российской империи, осудили действия имперских властей, приведшие к трагедии адыгов. Но Дума выбрала упрямство и несговорчивость. Чем и дала повод для скандального обращения в Европарламент.
Любовь этого органа к России известна, он не упустит случай обсудить очередные российские прегрешения, но геноцид вряд ли признает. Адыгские лидеры это неплохо понимают и, похоже, сами видят в своем обращении лишь звонкую пощечину Москве. Ясной программы, что делать в случае признания геноцида, у них нет. Мурат Берзегов после долгих расспросов со стороны «Эксперта» сказал только, что Россия должна в льготном порядке предоставить гражданство этническим адыгам и помочь их возвращению на историческую родину. Он при этом затруднился сказать, сколько адыгов из трехмиллионной зарубежной диаспоры готовы вернуться на Кавказ и каких расходов потребует их возвращение. Заметим, что власти республик, где живут народы адыгской группы, официально поддерживают возвращение, однако пока этой возможностью воспользовалось лишь несколько сот человек. Неудачным оказалось и большинство попыток властей этих республик наладить совместные экономические проекты с представителями адыгской диаспоры. Неблагоприятный деловой климат Северного Кавказа оказывается сильнее чувства этнической общности.
Складывается впечатление, что все, что адыгам надо, — это чтобы их тревогу и озабоченность заметили федеральные власти. «Тема трагических событий XIX века актуальна далеко не только для националистов, в той или иной мере она важна для всех адыгов, — говорит директор располагающегося в Майкопе Южнороссийского независимого института социальных исследований Олег Цветков. — Нужен разговор, который помог бы перевернуть эту страницу. И инициатива здесь должна принадлежать федеральному центру».
Пока федеральный центр придерживается обратной логики. По словам Цветкова, в «адыгских» республиках Северного Кавказа готовятся отмечать 450-летие вхождения в состав России, на что в федеральном бюджете 2007 года выделен миллиард рублей. Дата притянута за уши: союз, заключенный в 1557 году Иваном Грозным с одним из кабардинских князей, едва ли можно назвать, скажем, добровольным вхождением Адыгеи в состав России, тем более что и республики тогда не существовало. Показательно, что с празднованием этой даты не согласен даже «Союз славян Адыгеи». Зато шумный праздник по случаю выдуманного «добровольного вхождения» прекрасно укладывается в советскую традицию подобных торжеств. И в советскую же логику национальной политики, по которой обсуждение реальных проблем следует вытеснять пышными церемониями и начальственными речами о «дружбе народов».
Призрак этнократии
Пока требование признать геноцид — инициатива национальных организаций, не получившая официальной поддержки властей «адыгских» республик. Но это не означает, что Москва может просто его проигнорировать. Пока проблема не урегулирована, элиты кавказских республик всегда могут развернуть ее против федеральных властей.
Как показывает практика, это может стать эффективным оружием. Весной этого года президент Адыгеи Хазрет Совмен сумел отбить атаку собиравшегося его сместить полпреда Дмитрия Козака, лишь намекнув на возможность мобилизации адыгов под национальными лозунгами. Обращение в Европарламент, как бы к этому шагу ни относились власти республики, дает им некоторые козыри в игре с Москвой, особенно в условиях, когда в Адыгее меняется власть (на прошлой неделе ее президентом был назначен Аслан Тхакушинов).
«Парад суверенитетов» начала 90-х так памятен Москве, что она стремится всеми способами избежать прямого и открытого противостояния с оппонентами, использующими националистические лозунги в своих политических интересах.
Здесь, однако, важно не перепутать цели и средства оппонентов. «Парад суверенитетов» начала 90-х раскручивали харизматики или «местные сумасшедшие», за которыми в силу политических обстоятельств была вынуждена следовать региональная бюрократия. Сейчас региональная бюрократия пользуется его плодами — в виде юридически несуществующей, но «по традиции» признанной системы этнического федерализма, когда, например, считается, что Республика Адыгея — этническая собственность адыгейцев. Откровенно этнократические нормы были удалены из законодательства национальных субъектов РФ еще несколько лет назад, когда региональные законы приводились в соответствие с федеральными. Но этнократия как идеологический ресурс чиновничьих кланов национальных республик сохранилась. В то же время было бы некорректно отождествлять этот ресурс с самими политическим целями «национальной» бюрократии. В реальности никакой специфической «самостийности» национальных республик, помимо естественного желания правящих там чиновников минимизировать какое-либо стороннее вмешательство в их деятельность, не существует. Начав бороться с «угрозой сепаратизма» или с этнократической идеологией, Москва выберет неверные цели. Цель региональной политики должна быть другой: оздоровление политической обстановки (то есть в первую очередь укрепление в ней конкурентности) и повышение качества госуправления во всех регионах, в том числе и в национальных республиках.
С этой точки зрения особенно важно выбить «национальное» оружие из рук региональных бюрократов. А для этого нужно найти контакт с национальными организациями, но не за счет безропотного согласия с их требованиями, а за счет честного разговора и разумных компромиссов. (То же самое возвращение адыгов из-за рубежа, к примеру, может быть без особого труда вписано в программу по возвращению соотечественников). И тогда неэффективный губернатор уже не сможет удержаться в кресле при помощи истерики на «национальной» почве.
