История Китая знает многочисленные примеры резких поворотов во внутренней и внешней политике. Новое руководство Китая, пришедшее к власти в 2003 году, до последнего времени демонстрировало осторожность в принятии решений. Однако накануне последнего пленума ЦК КПК, прошедшего в середине октября, был отстранен от работы секретарь Шанхайского обкома, который принадлежал к людям, близким к предыдущему руководителю страны Цзян Цзэминю, и одно время рассматривался как его наследник. Это, казалось, предвещало коренные изменения в политике Китая.
Возможно, именно поэтому решения последнего пленума ЦК КПК вызвали массу комментариев, смысл которых сводился к тому, что Китай совершает очередной, традиционный для него, поворот — если не к замкнутости, то к решению своих внутренних проблем. И если до сих пор мир боялся китайской экспансии, то сейчас возникают опасения, что такой поворот к изоляционизму подорвет мировую экономику.
О новой китайской политике мы беседуем с членом-корреспондентом РАН, заведующим сектором экономики и политики Китая и Японии Института мировой экономики и международных отношений РАН Василием Михеевым.
— Мне с подобными оценками трудно согласиться. Пленум не обсуждал те направления развития китайской экономики, которые уже сложились, и тем более не отказывался от них. Первое сложившееся направление — это интеграция в глобальные и региональные экономические структуры: ВТО, «АСЕАН плюс три». Я думаю, что после нормализации японско-китайских отношений интеграционная деятельность будет активизирована и в Северо-Восточной Азии вблизи российских границ. Второе направление, которое еще год назад было новым, — это экспансия китайского капитала за рубеж. Сейчас она все более расширяется. За последний год Китай инвестировал свыше семи миллиардов долларов в экономику разных стран. Подготовлено около шестидесяти миллиардов инвестиций, а объявлено более чем о ста миллиардах. Китай направляет эти инвестиции не только в энергетические ресурсы, составляя на этом направлении серьезную конкуренцию и российским, и западным компаниям в Иране, Нигерии, Судане, в Северной Африке, — он направляет эти ресурсы и в автомобилестроение, и в обрабатывающую промышленность. Этот стратегический курс опирается на дипломатическую и политическую активность КНР. Теперь одна из главных задач китайского руководства — поддержка экспансии китайского капитала за рубеж дипломатическими методами.
— Что же нового тогда внес пленум в китайскую политику?
— Он акцентировал внимание партии на новых явлениях, которые происходят в экономике страны. Первое — это повышение роли внутреннего спроса в обеспечении роста. Экспорт, конечно, тоже продолжает обеспечивать рост ВВП, но внутренний спрос уже больше. С чем это связано? Прежде всего с расширением численности среднего класса. Если в прошлом году она оценивалась в восемьдесят миллионов человек, то в этом году — уже более чем в сто миллионов.
— А что такое средний класс по-китайски?
— В Китае два критерия принадлежности к среднему классу. Это доход не менее тысячи долларов на работающего члена семьи в месяц и не менее ста тысяч долларов собственности на семью. Зарплаты в Китае сейчас уже высокие. В IT-промышленности они составляют у специалистов две-три тысячи долларов в месяц. Хотя, конечно, сохраняются и значительно более низкие оклады. И второй резерв роста внутреннего спроса — урбанизация. Восемьсот миллионов крестьян — это гигантский резерв внутреннего спроса.
Рост платежеспособности среднего класса и урбанизирующегося крестьянства рождает спрос на товары, а спрос на товары рождает спрос на капиталовложения. И, несмотря на стремление центрального руководства снизить темпы роста капиталовложений, сделать это не удается. В нынешнем году, видимо, они вырастут на тридцать-сорок процентов.
— Насколько велики инвестиции?
— Примерно девятьсот миллиардов долларов, или сорок процентов ВВП. И сегодня рост инвестиций уже неподконтролен центральному руководству. Появились новые независимые источники инвестиционной активности — частные корпорации и местные правительства.
— А насколько местные власти в Китае самостоятельны?
— Система централизована, но в вопросах инвестиций местные бюджеты имеют широкие возможности. И вообще межбюджетные отношения у них очень сложные. Доля федерального бюджета в ВВП очень маленькая, не более пятнадцати процентов, а всего доля бюджетных средств чуть больше двадцати процентов. Но есть то, что формально не является бюджетным финансированием, — финансирование через внебюджетные фонды и государственные банки. И это финансирование гораздо больше, чем через бюджет.
Но вернемся к решениям пленума. У процесса ускоренного развития китайской экономики есть вторая сторона, которая и обсуждалась на пленуме: за последние десятилетия ускоренного роста стали явными противоречия и разрывы между богатыми и бедными. Между средним классом и крестьянством. Между развитыми провинциями востока и менее развитыми провинциями запада. Они стали предметом общественного обсуждения в силу хотя и не полной, но растущей открытости китайского общества. И, что еще более важно, эти разрывы происходят на фоне усиливающихся злоупотреблений со стороны чиновников. Эти противоречия рождают недовольство, которое выражается в росте массовых выступлений граждан — пока против местных органов власти. Китайцы опубликовали статистику этих выступлений. Оказалось, что в прошлом году у них было восемьдесят пять тысяч подобных выступлений, а в 2004-м — семьдесят четыре тысячи. Налицо, таким образом, серьезный рост.
— А что значит «выступлений»?
— Несанкционированных митингов, стычек с полицией. Были жертвы. О числе участников выступлений не сообщается, но это от миллиона до восьми миллионов человек. Чтобы успокоить общество, китайское руководство демонстрирует решимость в борьбе со злоупотреблениями. Так, были опубликованы данные о коррупции, данные о детях чиновников, занимающихся бизнесом. Первого секретаря Шанхайского обкома, одного из крупнейших партийных чиновников, сняли с должности и арестовали за растрату трех миллионов пенсионных денег.
— Вокруг этого скандала шли разговоры, что это борьба старого и нового кланов в руководстве страны.
— Конечно, это отражает борьбу кланов. Но одновременно это отражает понимание китайским руководством того обстоятельства, что в условиях социальных перекосов коррупционный фактор способен вызвать массовое недовольство населения и это создаст реальную политическую угрозу власти. И в ответ на это на пленуме была выдвинута идея построения гармоничного социалистического общества. Я это называю китайским вариантом стратегии недестабилизирующего неравенства. В Китае ведь, несмотря на формальное господство коммунистической идеологии, понимают, что всеобщее равенство невозможно. И мы понимаем, что и в демократическом обществе далеко не все имеют равные возможности доступа даже к правовой системе. Не говоря уже о неравенстве социальных и финансовых возможностей. Ясно, что равенство невозможно, но важно, чтобы неравенство было недестабилизирующим.
— Что имеется в виду под недестабилизирующим неравенством?
— Имеется в виду, что люди, чувствующие себя социально ущербными, должны видеть возможности компенсации. Нужны социальные лифты, которые могли бы поднять их или дать им возможность заработать. И китайцы дают свой вариант концепции недестабилизирующего неравенства под названием «гармоничное социалистическое общество». При этом социализм как политический строй под сомнение не ставится. Еще Дэн Сяопин сказал: «Мы сто лет не будем менять название строя, существующего в Китае». И Ху Цзиньтао подтверждает это. Если суммировать, то можно сказать, что в решениях пленума речь идет о корректировке механизма распределения результатов быстрого экономического роста в пользу наименее обеспеченных слоев населения.
— Перераспределения?
— Нет, именно распределения. «Перераспределение» не совсем правильное слово, потому что оно означает «отнимать что-то у других». А речь идет именно о новом распределении вновь создаваемого богатства. В пользу бедных слоев, бедных районов. И плюс к этому борьба с коррупцией, которая должна показать людям, что власть закона укрепляется. Законность — это очень важная черта гармоничного общества по-китайски. То есть в решениях пленума речь идет не об изоляции Китая от внешнего мира, а об обращении к реальным социальным проблемам и диспропорциям, которые возникли в результате быстрого экономического развития.
Китай не противопоставляет себя мировому сообществу, как раньше, а старается быть с ним вместе
— Насколько вообще возможно в условиях Китая, где восемьсот миллионов нищих крестьян, эту диспропорцию ликвидировать... А каков, на ваш взгляд, социальный портрет современного китайского крестьянина?
— Крестьянство неоднородно. Не менее пяти процентов, то есть как минимум сорок миллионов человек, — это зажиточные крестьяне, уровень жизни которых приближается к уровню жизни среднего класса в городе. То есть это дом, автомобиль, телевизор. Но основная масса крестьян до сих пор не имеет доступа к бесплатному среднему образованию, к бесплатному медицинскому обслуживанию, к социальным гарантиям. С этого года Ху Цзиньтао и Вен Цзибао стали потихоньку эту систему ломать. В деревне начинает внедряться среднее, девятиклассное образование, система социального обеспечения — пенсии, медицинские бюллетени, пособия по безработице. В городе это уже существует, а в деревнях только-только появляется. И плюс освоение территорий, создание малых городов, средних городов, урбанизация, новые рабочие места. Конечно, это сопряжено с огромными сложностями и сопровождается принудительными переселениями крестьян, что, в числе прочего, становится причиной волнений. Хотя крестьянам дают деньги — двадцать-тридцать тысяч долларов на переселение, — многие не хотят переезжать. Но урбанизация в нынешних условиях — единственно правильный шаг, потому что это поддерживает рост. Кроме того, создание новых городов означает и ослабление давления на крупные города, массовое переселение в которые создает дополнительный источник напряженности. А формирование новых городов ведет к развитию инфраструктуры, дорог. Так что решения пленума действительно обращены к внутренним проблемам, но не за счет экспансии капитала.
— История ХХ века показывает, что очень быстрый экономический рост часто заканчивается политическими потрясениями. Китай сможет этого избежать?
— Вероятность сохраняется. И волнения, о которых я говорил, скорее всего, будут нарастать. Но сам по себе этот фактор не может привести к политическим последствиям. Он опасен в сочетании с другими. Например, резкий экономический спад и всплеск безработицы. Или коррупция, которая достает людей в повседневной жизни.
— А серьезная оппозиция КПК есть?
— Оппозиция, конечно, есть. Есть движение «Фулунгун». Есть Тайвань. Есть китайцы в США. Но внутри Китая организованная оппозиция, если не считать «Фулунгун», отсутствует. Возможно, что «Фулунгун» могла бы при определенном развитии событий, при кризисе организационно противостоять власти. Но китайское руководство сумело ослабить ее влияние.
— Насколько реальна в КПК выборность?
— Ну не остался же Цзян Цзэминь на третий срок.
— Но это же была передача власти по наследству.
— Не совсем. Там была внутренняя борьба, были сторонники третьего срока. И вообще определенные демократические подвижки видны в Китае, что называется, невооруженным взглядом. Например, порядка десяти процентов депутатов Национального собрания, парламента, голосуют против предлагаемых партией решений. С помощью Евросоюза проводятся выборы на уровне деревенских старост. В поселках, уездах. По-прежнему табу монополия компартии на власть. Пока экономический рост сохраняется, она остается легитимной в глазах китайского общества. Но, несмотря на это, в обществе идут поиски новой модели политической системы. В частности, обращают внимание на модели европейского социализма. Но более интересна, хотя пока это обсуждается только на аналитическом уровне, возможность после объединения с Тайванем возродить двухпартийную систему — Гоминьдан и КПК. Расчет на то, что после объединения недовольных оттянет на себя Гоминьдан. А Гоминьдан в глазах руководства КПК — это партия, которая в принципе разделяет те же подходы к развитию общества, что и КПК. Но пока все это на уровне рассуждений.
— Это обсуждается публично?
— Обсуждения не ведутся на страницах СМИ, но они идут в научных кругах. Я не хочу сказать, что Китай близок к демократии. Что процесс развивается, что компартия понимает необходимость политической реформы. Не дай бог, серьезный кризис, и не окажется силы, со своими структурами, кадрами, идеологией, идеями, которая может подхватить власть.
— А что представляет собой сегодняшняя КПК в социальном плане?
— Конечно, в первую очередь это чиновничество. Капиталистам разрешили быть в КПК и даже избираться в состав руководящих органов. Из пятисот богатейших людей Китая, согласно их данным, тридцать семь процентов — члены КПК. Это такая форма диалога с бизнесом. В ЦК тоже избраны два бизнесмена. Молодежь, за исключением тех, кто намерен делать карьеру, не хочет идти в партию, не хочет тратить время на партсобрания.
КПК старается создавать партячейки и на частных предприятиях. И сейчас на восьмидесяти с лишним тысячах частных предприятий существуют партячейки. Даже на «Мотороле» есть секретарь парткома. Но какая роль этих парткомов на частных предприятиях? Партком обеспечивает связь китайских рабочих с руководством, чтобы не было конфликтов. Если в той же Южной Корее профсоюзы это источник дестабилизации (разумеется, с точки зрения владельцев), то здесь партком гасит возможное недовольство. И конечно, бизнес понимает роль КПК и старается выстраивать лояльные отношения с партией и партийными чиновниками. Чтобы не трогали.
— Насколько мировая экономика способна выдержать дальнейший рост китайского ВВП?
— Эта тема актуальна, но она только сейчас начинает обсуждаться на аналитическом уровне, и она, на мой взгляд, должна быть связана с разработкой механизмов общепланетарного управления экономикой, ресурсами, финансовыми потоками. Конечно, китайское развитие — это вызов ресурсам, но это вызов существующим ресурсам. А есть еще ресурсы, которые можно освоить. Более того, именно рост китайской экономики актуализирует проблему глобального подхода к экономическому развитию. К внедрению общепланетарных инструментов не только экономического регулирования, но и освоения и потребления ресурсов.
— Хватит ли китайцам собственных ресурсов?
— Нет. С точки зрения энергоресурсов они чистые нетто-импортеры и будут таковыми оставаться; собственные запасы у них есть, но незначительные, потребление будет расти быстрее. По углю у них есть возможности, но там нужны очень большие вложения для разработки технологий, позволяющих минимизировать ущерб для окружающей среды. У них есть серьезные ресурсы железной руды, полиметаллов.
— А по сельскохозяйственным ресурсам — будут ли они в состоянии накормить свой город?
— И здесь они стали нетто-импортерами. За девять месяцев этого года у них на десять процентов вырос импорт продовольствия, в основном зерна и фруктов, из Таиланда, Юго-Восточной Азии, Тайваня.
— Но возможности для развития сельского хозяйства у них есть?
— Развитие собственного сельского хозяйства современными методами, за счет новых технологий, может привести к резкому сокращению потребности в рабочей силе на селе — безграмотной, полуграмотной — и к ее люмпенизации, поэтому современное развитие сельского хозяйства тесным образом связано с программой урбанизации.
— Иными словами, попасть в импортную зависимость они не боятся?
— Абсолютно. Они совершенно спокойно смотрят на импорт. Это опять-таки взгляд с точки зрения глобализации. Они видят, что существует глобализация проблем безопасности, существует глобализация проблем экономического роста. Они понимают связь глобализации и взаимозависимости — поэтому они идут на многостороннее сотрудничество в этих вопросах. И это еще одна причина, по которой я не согласен с той интерпретацией решений пленума, о которой вы говорили.
— А есть все-таки в Китае идеологи закрытости?
— Конечно есть. Это, во-первых, часть старого аппарата — люди, которые видят все эти безобразия: «новых китайцев», социальные разрывы, новые формы поведения, роскошь — и говорят, что при Мао было лучше. Большую опасность для власти представляют и так называемые новые левые. Это молодое поколение, которое бьет по тому же: коррупция, социальные разрывы, неравномерное распределение доходов. Но они представляют активную часть населения. И в том числе реагируя на давление «новых левых», партия вносит идею гармоничного общества. Ху Цзиньтао дает понять, что он частично признает их правоту, но не собирается возвращаться к временам Мао: надо продолжать реформы, надо продолжать политику открытости, но надо и обращать внимание на социальные проблемы. Опять-таки с целью стабильности. Стабильность — ключ к пониманию всей китайской политики. Они боятся дестабилизации, возникновения хаоса и потери власти компартии. Тут еще интересно, что они эту концепцию выносят и на международную арену.
— А что они понимают под этим?
— Главная идея гармоничных международных отношений такова: голос новых глобальных игроков — а Китай хочет стать глобальным игроком — должен быть слышен на международной арене, они должны участвовать в создании новой международной архитектуры безопасности. Китай, в отличие от старых игроков — США, Европы, России, Японии, — игрок новый, и он хочет, чтобы его мнение учитывалось.
— В чем заключается, на ваш взгляд, принципиальное отличие современного Китая от традиционных наших представлений о нем?
— Это очень хороший вопрос, потому что у нас бытует множество замшелых представлений о Китае пятидесятых годов. Характерный пример. Недавно я читал выступление одного нашего депутата, который, протестуя против санкций в отношении Северной Кореи, восклицает: «Это что же, нам против Китая воевать?» То есть у него представление, что Китай собирается воевать на стороне Северной Кореи. А это абсолютно невозможно. Это непонимание всех мотивов китайской внешней политики. Китай не просто против Северной Кореи в вопросе ядерных испытаний. Он помогал Северной Корее продовольствием и товарами именно на условии непроведения этих испытаний. И сейчас Китай принимает беспрецедентные меры против Северной Кореи. Китайцы строят бетонную стену четырехметровой высоты вдоль всей границы — а это девятьсот километров. Строят, потому что боятся потока беженцев в случае введения санкций против КНДР. Они стали тщательно проверять все перевозки на границе с Кореей. Запретили переводы из Китая в Корею. Я участвовал в телемосте с Китаем по поводу Кореи. Китайцы давали исключительно резкие оценки корейским испытаниям.
— Чем, на ваш взгляд, объясняется подобная резкость?
— Китай исходит из концепции глобализации интересов национальной безопасности и национального развития. То есть он старается быть вместе с мировым сообществом в решении проблем безопасности. Он не противопоставляет себя мировому сообществу, как раньше, а старается быть с ним вместе. Экономически Китай свой для Запада. Конкурент, но свой. Политически чужой, потому что там монополия компартии на власть. Но укрепление экономического взаимодействия с Западом, укрепление взаимодействия в области безопасности с Западом (а пример с Кореей показывает, что Китай готов на это) и, наконец, те политические реформы, которые он начал, — все это делает Китай ближе к Западу.
