Иногда, знаете ли, возникает желание кого-то убить. Как там у Геймана: «По природе своей Толстый Чарли чурался насилия, но можно же помечтать»?
В случае «Детей Ананси» ни переводчицу, ни редактора убивать совершенно не хочется. Хочется мягко порекомендовать им прислушаться к совету старика Оккама и не умножать сущностей сверх необходимого (ведь изобретенные ими «вертолеты “Сикореки”» и «мультфильм “Принцесса Минамоке”» едва ли кто-то сочтет необходимым), ну и вообще — как-то, что ли, немножко уважать и оригинал, и родной язык со всеми его орфографиями и синтаксисами. Порекомендовать, поставить пистолет обратно на предохранитель и откланяться.
Но вот анонимный сотрудник издательства АСТ, в аннотации на обложке пришпиливший автора осиновым слоганом «Он — один из великих эстетов Тьмы»… в общем, это ему, наверное, повезло, что он анонимный. Умудриться записать в какие-то второсортные упыри Лестаты лучшего из ныне живущих сказочников, человека с практически идеальным слухом на музыку неторопливо мелющих Господних мельниц и более чем отчетливой нравственной позицией, — это надо уметь.
Проживающий в США англичанин Гейман у нас сделался известен после выхода русского перевода «Американских богов»; все остальное — и ранние «Задверье» и «Звездная пыль», и написанная после «Богов» прелестная готическая сказка «Коралина», и эталонный сборник рассказов «Дым и зеркала» — отечественная публика получила позже и в произвольном порядке. Впрочем, настоящую мировую славу Гейману тоже принесли «Боги»: история про молодого здоровяка по имени Тень, после отсидки нанимающегося в помощники к пожилому цинику по имени мистер Среда, которая оборачивается историей про обман, подвиг и чудом предотвращенную битву богов — тех древних, что понаехали на американский материк на закорках у веривших в них людей, с теми новыми, что выросли на дрожжах религий посттехнологического века — телевидения и интернета, автомобилей и кино. Оптимистическая трагедия об эмиграции и о божественном позволила сорокалетнему тогда Гейману (в этом ноябре ему исполнилось 46) вырваться на оперативный простор большой литературы из фантастического жанрового гетто — на Западе, в отличие от России, не обнесенного колючкой, но все-таки существующего. После «Богов» все, что делал Гейман раньше — комиксы, сценарии для телевидения, написанные в соавторстве с Терри Пратчеттом «Добрые предзнаменования», премилый юмористический роман про Ад, Рай и апокалипсис, — стало казаться логичной лесенкой, где каждая ступенька идеально пригнана к предыдущей.
Следующей ступеньки, «Детей Ананси», ожидали, соответственно, с изрядным нетерпением. Заочно настораживало, что про них говорят как про продолжение «Богов», пусть косвенное; модная болезнь сиквеломания, знаете ли, болезнь дурная. Заочно обнадеживало, что Гейман, сорвавший банк (в смысле не только количества — денег, премий, запущенных в Голливуде экранизаций, но и литературного качества), непременно должен играть на повышение.
Неправдой оказалось и то, и другое.
«Дети Ананси» — не дети «Американских богов», но кузены, выросшие к тому же из давней задумки. Ананси, проказливый бог-паучок, охочий до женщин и жестоких шуток трикстер африканского пантеона, и впрямь появлялся в «Богах» под именем мистера Нанси. В новом романе он тоже появляется — для того, чтобы умереть (впрочем, не до конца, как это у богов водится). А уж дальше его сыну, застенчивому лондонскому неудачнику Толстому Чарли, приходится отдуваться за себя и за того парня. Мало того, что, оказывается, у тебя умер папа. Мало того, что папа, оказывается, был бог. Так тут еще и объявляется братец, унаследовавший все, чего тебя лишили: нахальство и обаяние, сексапильность и магию. И первым делом заселяется в твою квартиру и уводит твою невесту. Отчаявшийся, ты обращаешься за помощью к папиным коллегам, другим богам. Только вот лекарство оказывается хуже болезни, и теперь тебе придется спасать и себя, и наглого братца, и невесту, и в придачу весь мир — потому что если в мире перестанут звучать насмешливые песни Паука и вновь зазвучат кровожадные песни Тигра, мало миру не покажется…
И «Дети Ананси» не попытка задрать планку выше собственного шедевра. В «Американских богах» простенькая монотонная мелодия незаметно для слуха набирала органную мощь; в «Детях» вольный джаз щекочет легкостью и свободой импровизаций. «Боги» были роуд-стори, перераставшей в эпос; «Дети» остаются плутовской комедией, даже после переодевания в героическую авантюру подмигивающей читателю сквозь прорезь маски и бормочущей меткие, очень brittish, шуточки уголком рта.
По идее это должно разочаровывать, как пьющего человека снижение градуса. Но вот не разочаровывает, и в этом-то состоит настоящий геймановский эксклюзив. Потому что он один из всех собратьев по цеху умеет, равно граня брильянт или нанизывая на нитку бижутерию, проделывать действительно волшебный фокус: незаметным финтом пробираться к детскому внутри нас. Не к инфантильному — этим никого не удивишь в пространстве, где масскультурная сказка давно заполнила вакуум на месте религий и идеологий, нет, к настоящему детскому. К тому инстинктивному озарению, что колдовски мерцает еще лет в пять—семь, а потом начинает замыливаться бытом, заваливаться житейским мусором. К ощущению бесконечной сложности и прелести мира. Мира, в котором и впрямь есть черное и белое, Добро и Зло, и они на самом-то деле вполне различимы… и потому смысл в нем тоже есть. И единственное, что нужно, чтобы этот смысл коснулся тебя, — понять свое место, ощутить свой путь.
Впрочем, сам Гейман написал про это лучше: «У любого человека… есть песня. У нее собственная мелодия и собственные слова. Очень мало кому удается ее спеть. Большинство из нас боятся, что не воздадут ей должного голосом или что слова у нее слишком глупые, слишком честные или слишком странные. Поэтому люди свои песни живут».
Просто он поет за нас, а нам становится жить чуточку легче.
