Корейский кинематограф, в начале 2000-х сменивший иранский и южноазиатский в должности главного производителя экзотических ценностей, потихоньку перестал вызывать у мировой общественности приятный шок и превратился в достойное всякого уважения, но все же привычное явление. Очередное новое слово оказалось произнесено, гротескная жестокость, смешанная в неожиданных пропорциях с медлительной поэтичностью, вошла в плоть и кровь современного кино. Ким Ки Дук превратился в мейнстрим, должность потрясателя основ перешла к Чхан Ук Паку, ошарашившему весь мир своим «Олдбоем», удивительным азиатским вариантом «Kill Bill». Однако появившееся вскоре продолжение «Олдбоя» — вообще-то не менее красочное «Сочувствие госпожи Месть» — вызвало куда меньший резонанс: на очередном Венецианском фестивале его продемонстрировали, но призов не дали. Новый фильм Пака — «Я киборг, но это нормально» — постигла та же судьба: второстепенный приз в Берлине, общая симпатия и неплохой артхаусный прокат по всему миру (на российские экраны картина вышла на минувшей неделе). Между тем, если бы этот фильм появился лет на пять раньше, сенсация была бы гарантирована. Пак вновь перерабатывает на свой, экзотический, комиксообразный («Олдбой» был снят по мотивам комикса), манер основополагающие образы современной западной культуры. На этот раз речь идет не о возмездии, а о столкновении машинной цивилизации и человеческой личности, о сущности антропоморфности — иными словами, о том же, что мы уже изучали в «Бегущем по лезвию бритвы» или, допустим, в «Робокопе».
Впрочем, никаких реальных андроидов, не говоря уже об электрических овцах, в «Киборге» нет. Есть лишь трогательная, худая до невозможности девушка Ен Гун — этакий корейский вариант Миллы Йовович — с малость поврежденной психикой, собирающая в компании совершенно идентичных товарок радиоприемники на бесконечном конвейере. Исходящий откуда-то с потолка голос руководит операциями; персонально Ен Гун он рекомендует разрезать себе руку, вставить в нее оголенный провод и воткнуть другой его конец в розетку. В дурдоме девушка приходит в сознание, если это можно назвать сознанием: давние ее подозрения сбылись, теперь она — сформированный киборг с недозаряженной батареей, и главная ее задача — полностью зарядиться, а также понять свое предназначение в этой жизни и в этом медицинском учреждении. Вокруг — публика ничуть не менее причудливая. Пациент, страдающий излишней вежливостью, все время ходит задом наперед и чувствует свою вину за все проблемы окружающего мира; бывший полицейский обвиняет жену в том, что она сделала его импотентом и тем навредила государственной безопасности; стареющая девушка вот уже тридцать лет разрабатывает в себе способности к тирольскому йодлю, чтобы устроиться в некий хор «Эдельвейс»; феллиниевских габаритов толстуха вырабатывает натиранием одного носка о другой электростатический заряд, необходимый для преодоления земного притяжения; ну и, наконец, второй главный герой — Пак Иль Сун — ходит в маске зайчика, прыгает тоже зайчиком и все подряд ворует — чужие вещи, умения и даже личные качества — потому как подозревает, что его никто не замечает и вот-вот он и вовсе превратится в абстрактную точку.
Короче, перед нами искаженный, страдающий, очень смешной и очень несчастный мир, периодически переходящий в метафорическое пространство, как всякий изображаемый в кино сумасшедший дом. Ен Гун дружески разговаривает с лампами и автоматами для выдачи кофе, категорически отказывается есть, чтобы не испортиться, а главное — пытается жить по заповедям роботехники, прямо противоположным общечеловеческим (главная из них — нельзя испытывать сострадание). Получается это у нее плохо, и никак толком не могут заработать периодически вылезающие из кончиков пальцев пистолеты-пулеметы. За ее спасение берется пришибленный любовью к худенькому киборгу Иль Сун, но спасает он девушку оригинально — не вытаскивая ее из болезни, а приноравливая кибернетическую душу любимого человека к человеческому телу. Я встроил в тебя приборчик, дорогая, теперь ты можешь есть рис, не ржавея. Ты киборг? Ну и слава богу. Твое предназначение — взорваться? О’кей, построим громоотвод, чтобы в тебя попала молния, а еще лучше — заменим молнию сексом.
Последние лет тридцать мировое кино развивается экстенсивно, осваивая одну за другой неведомые территории, обогащаясь экзотикой, впитывая чужие миры. А главное — принимая чужой, потусторонний взгляд как данность. Казалось бы, мы уже столько видели на экране дурдомов и андроидов, что тема выработана до дна; ан нет — из ниоткуда явился корейский кинематограф, замешанный на комиксах, мангах, аниме, черт знает на чем, и вывернул все наизнанку. У Милоша Формана безжалостное общество давило свободную личность, превращая ее в личность сумасшедшую; у Пака залог свободы — именно невменяемость, наличие радостной возможности превратиться в мышь, в киборга, в зайчика, в вариант собственной сказки, пусть и диковато выглядящей. Андроиды Ридли Скотта вместе с Робокопом настойчиво пробивались к человечности, обнаруживая ее вместилище в своих железных душах; нынешний слабенький терминатор женского пола избавляется от конвейера и обретает свое Я, отказываясь от врожденной человечности. Символы те же, но смысл их совершенно другой. Да и кино вроде то же, по-европейски изысканно снятое, с музыкой а-ля Ян Тирсен — но с возможностью выглянуть за пределы привычной культуры. А может, и остаться там, за этими пределами.
