14 марта Министерство экономразвития и торговли направило в Минфин «Перечень первоочередных налоговых мер в соответствии с выступлением президента на Госсовете и программой экономического развития, изложенной первым вице-премьером в Красноярске». Наиболее значительной из них стало снижение ставки налога на добавленную стоимость до 12%. При этом, по мнению МЭРТа, соответствующий закон необходимо принять уже в текущем году.
В середине апреля заместитель министра финансов Сергей Шаталов заявил, что «снижение НДС в условиях роста госрасходов невозможно — оно не приведет к снижению злоупотреблений предпринимателей, вызовет рост цен на социально значимые товары, повысит конкурентоспособность импортных товаров и зависимость экономики от мировой конъюнктуры». Взамен снижения НДС Сергей Шаталов предложил снизить ставку налога на прибыль, что, по его словам, «могло бы гораздо лучше стимулировать экономический рост в России». На прошлой неделе заместитель министра экономразвития и торговли Станислав Воскресенский сообщил, что МЭРТ будет по-прежнему настаивать на снижении НДС и считает нецелесообразным заменять его уменьшением налога на прибыль.
Почему именно снижение ставки НДС в комплексе с другими предложениями МЭРТа сегодня необходимо российской экономике? Об этом г-н Воскресенский рассказывает корреспонденту «Эксперта».
— Вы уже несколько лет выступаете за новую реформу налоговой системы. Почему вы считаете, что существующая налоговая система нуждается в реформировании?
— Убежден, что вот сейчас точно нужна перенастройка налоговой системы. В последние годы в обществе шла дискуссия о какой-то долгосрочной экономической стратегии, и вот эта дискуссия сейчас материализуется в концепцию долгосрочного развития до 2020 года. И в обществе уже есть консенсус по поводу того, что нам нужен какой-то качественный рывок, качественное изменение жизни.
Эти качественные изменения в экономике подразумевают тотальную модернизацию существующих отраслей, массовое появление новых производств и существенное улучшение ситуации в сфере, которую принято называть человеческим капиталом. То есть улучшение ситуации в здравоохранении, образовании, обеспечении людей жильем. Потому что есть понимание, что часть населения сегодня, к сожалению, несмотря на реальное увеличение доходов, не видит для себя перспектив, ощущает себя потерянным поколением. Это то, что Дмитрий Медведев в красноярском выступлении называл социальной комой. Вот эту ситуацию необходимо изменить.
Для этого нужно сделать очень много вещей, и я везде подчеркиваю, что налоговая реформа — это не самоцель. У нас нет цели просто так снизить налоги. Долгое время правительство, надо отдать ему должное, последовательно снижало налоговое бремя на экономику, и сегодня по доле налогов в ВВП оно сравнимо с налоговой нагрузкой в Евросоюзе. Но оно выше, чем, например, в США или Японии. Наша налоговая нагрузка вместе с нефтяным сектором колеблется из года в год в районе 37–38 процентов от ВВП, а в США это 29 процентов, в Японии — 27 процентов.
Но сравняться по налоговой нагрузке с США или Японией — это не цель сегодня. Цель — так снизить налоги, чтобы стимулировать массовую модернизацию промышленности и развитие человеческого капитала. Поэтому Министерство экономического развития и торговли несколько недель назад выступило со своими предложениями о первоочередных налоговых мерах. Чтобы дать сигнал экономике, гражданам, предприятиям, налоговым органам по поводу того, куда и как мы собираемся двигаться.
Мы говорим, что налоговая система не является чем-то самоценным. Она должна жить и эволюционировать в зависимости от тех задач, которые страна для себя ставит.
— Почему основным пунктом ваших предложений стало снижение именно налога на добавленную стоимость?
— Я хотел бы особо подчеркнуть, что пакет наших предложений важен весь вместе, как единый комплекс. Долгое время налоговые изменения у нас делались «местечково» — брался какой-то вопрос и решали: давайте вот здесь улучшим налоги. На раннем этапе развития налоговой системы только так, наверное, и можно было делать. Но сейчас мы говорим о том, что изменения должны носить комплексный характер, и я готов пояснить, что из чего вытекает.
Радикальное снижение НДС — это изменение парадигмы налоговой системы. Мы хотим создать такую налоговую систему, где налоги будут браться не на этапе инвестиций и производства, а на этапе, когда налогоплательщики уже начинают зарабатывать деньги. НДС берется, когда компания начинает работать — закупать оборудование, материалы и тому подобное, но еще не получила прибыль. Я сейчас даже не рассматриваю российские особенности НДС, связанные с несвоевременными вычетами, возмещением, обложением авансовых платежей. Если мы наложим еще и эти особенности, то выясним, что у предприятий с длительным циклом производства или у предприятий, которые нуждаются в закупках нового современного оборудования, НДС вызывает еще и дополнительные финансовые издержки. Мы хотим брать налоги только тогда, когда предприятие уже начинает зарабатывать прибыль. И снижая НДС, мы хотим послать этот сигнал бизнесу. Кроме того, снижение НДС — это стимул к легализации экономики. Не секрет, что сегодня у нас целые сектора если не черные, то серые. Это и целые сегменты импорта, это отчасти строительство, торговля и так далее. Ставка НДС 12 процентов — и по нашим ощущениям, и по итогам наших разговоров с предпринимателями — эта та ставка, при которой нет смысла играть со схемами уклонения от налогов. И третья наша цель — это высвобождение денег у предприятий: у компаний, которые работают «по-белому», в результате снижения НДС будет оставаться больше оборотных средств.
— А как с этим связаны другие ваши предложения?
— Если у предприятия появляются свободные деньги в результате снижения НДС, руководитель начинает думать, куда их потратить. И тут государство дает ему соответствующие сигналы. Смотри, амортизация становится гораздо более свободной: амортизационная премия — 30 процентов, это уже почти свободная амортизация. Так что обновляй оборудование. Смотри, мы вводим повышенный коэффициент по НИОКР, независимо от того, приведут они к положительному результату или нет, — давай, инвестируй в новые разработки, и у тебя налоговый вычет будет больше, чем ты реально потратишь денег. Смотри, мы полностью освобождаем от налогов твои расходы на профессиональное образование сотрудников, причем по всей цепочке — не только от прибыли, но и от ЕСН и подоходного налога. Мы даем тебе возможность софинансировать ипотечные кредиты своих сотрудников. Мы повышаем тебе норму по оплате медицинского страхования. То есть мы всей этой системой мер говорим: у тебя высвобождаются деньги, и государству хотелось бы, чтобы ты их потратил вот сюда.
Все сосредоточились на предложении о снижении НДС потому, что эта мера — самая значительная для бюджета. И самая спорная с точки зрения того, когда бюджет компенсирует потери от снижения этой ставки. У нас есть свои расчеты по этому поводу, у Министерства финансов — свое понимание. И мы сейчас ведем с Минфином эту дискуссию. Они говорят о потерях в размере двух процентов ВВП, если не принимать во внимание никакие побочные факторы, а просто перемножить одну цифру на другую. Мы говорим о других цифрах, но тоже довольно значительных.
А остальные меры менее значительны с точки зрения бюджета, и по ним у нас уже есть консенсус с Минфином. Но все эти меры неразрывно связаны с вопросом снижения НДС. Потому что одно фактически делается для другого.
Ситуация, когда налоговые поступления растут быстрее, чем экономика, не соответствует доктрине свободной экономики
— А от идеи замены НДС на налог с продаж вы уже отказались полностью?
— По этому направлению продолжается аналитическая работа. Я вообще сторонник того, чтобы все налоговые решения принимались очень аккуратно. И только тогда, когда есть полное понимание всех рисков, на которые мы идем, и всех плюсов — ради чего, собственно, мы что-то меняем.
Мы хотим, чтобы дискуссия по налогу с продаж продолжалась на экспертном уровне. Думаю, что в ближайшие месяцы появится новая версия доклада по налогу с продаж, где будет отражена уже критика этого предложения, ответ на эту критику, более точные расчеты.
— Ваше заявление о необходимости тщательно взвешивать все налоговые решения немножко противоречит тому факту, что снижение НДС вы планируете реализовать уже с 2009 года.
— Потому что все эти предложения возникли не за одну ночь. Они достаточно детально прорабатывались во многих ведомствах, да и в обществе. Я напомню, что дискуссия о снижении НДС, правда до 13 процентов, со всеми соответствующими расчетами велась еще при премьере Михаиле Фрадкове. Так что какие-то наработки были уже тогда.
Все предложения, которые мы выдвинули, включая снижение НДС, тщательно просчитаны и не являются спонтанными. Это взвешенная позиция. Именно поэтому ставку НДС мы предлагаем установить не 10 процентов, как хотят предприниматели, а 12 процентов. Эта цифра не взята с потолка, а получена в результате наших расчетов.
— Возражения Минфина базируются только на арифметических расчетах или имеют место более фундаментальные причины для противодействия вашим инициативам?
— По НДС есть одно фундаментальные противоречие. Минфин исповедует теорию, которая одно время была популярна в Европе, — о том, что для предприятия имеет значение только налог на прибыль и его ставка. В это же время считалось, что НДС — налог достаточно нейтральный - в конечном счете ложится на потребителя, и поэтому его ставка практически не имеет значения.
В свое время, когда появились офшорные зоны, а в Европе были достаточно высокие ставки корпоративных налогов, Европа решила двинуться по пути сокращения этих ставок, чтобы компании прекратили убегать в офшоры. Европа по этому пути шла достаточно успешно — и можно проследить, как долгое время понижались ставки налога на прибыль практически во всех европейских странах. Ставки же НДС при этом или не менялись, или даже росли. И наш Минфин исходит из этого европейского опыта.
Но сегодня ситуация уже изменилась. Самые последние данные показывают, что злоупотребления с НДС в Европе удвоились за год: они оценивались в 50 миллиардов евро в 2006 году и уже в 100 миллиардов в 2007-м. В Англии количество таких злоупотреблений выросло в шесть раз за пять лет, хотя считается, что в этой стране создана самая эффективная система администрирования НДС. В общем, процесс пошел.
И в то же время уже есть консенсус относительно того, что в странах с низкими ставками НДС возникает существенно меньше проблем и со злоупотреблениями, и с администрированием этого налога.
И второе фундаментальное противоречие: когда Минфин говорит про такую старую европейскую модель снижения налога на прибыль при сохранении высокого НДС, он говорит про экономику, которая вся проинвестирована (имеется в виду экономика Евросоюза). Российская же экономика тотально недоинвестирована. Поэтому здесь гораздо важнее стимулирование этапа инвестиций, а не забота о том, чтобы компании не перебегали в офшоры. Это действительно фундаментальная проблема.
И вообще, если вы посмотрите налоговую реформу, которая проводилась в девяностые годы, то увидите, что она проводилась исходя из европейских примеров. А я бы посоветовал обратить внимание на опыт США, где налога на добавленную стоимость нет. Более того, важно сказать, что американская администрация рассматривала возможность введения НДС, но в результате серьезного и внимательного изучения этого вопроса американцы пришли к выводу, что этого категорически нельзя делать по целому ряду причин.
В частности, одним из соображений, которое меня удивило, было такое: исследования показали, что темпы роста бюджетных поступлений по НДС превышают темпы роста экономики во всех странах, где есть этот налог. Американцы сочли это свидетельством недопустимого вмешательства государства в экономику — ситуация, когда налоговые поступления растут быстрее, чем экономика, не соответствует доктрине свободной экономики. Это достаточно фундаментальная вещь, и я думаю, что и нам следует обратить на нее внимание.
Наша цель не просто снизить налоги, а стимулировать массовую модернизацию промышленности
— Почему же Минфин на подобные вещи не обращает внимания?
— У нас есть серьезная проблема, в том числе в экономике, — это состояние экономической науки. Во многом эта наука представлена сегодня людьми, которые работали в правительстве в девяностых годах, они высокопрофессиональны, я отношусь к ним с большим уважением и с большим интересом знакомлюсь с их мнениями по всем вопросам экономической политики. Но беда их в том, что они работали в очень сложный период для страны, когда денег не было, инфляция была сотни процентов и так далее. Все это накладывает определенный отпечаток на суждения, и я бы сказал, что мейнстрим у нас сегодня крайне консервативен.
При этом, к сожалению, к другим точкам зрения либо внимательно не прислушиваются, либо они вообще никак не институционализированы. Тогда как, например, в Америке есть кейнсианцы, есть монетаристы, есть теории, выросшие из этих школ, есть обсуждение — какие инструменты работают, какие нет. Это очень важно, когда подобные дискуссии идут не во власти, а на интеллектуальном уровне. В России же сегодня экономическая наука, по большому счету, заточена на идеи девяностых годов. А кроме этого есть только советская экономическая школа, представителей которой не принимают всерьез в силу их возраста, я не хочу никого обидеть.
Мне кажется, что государство сейчас должно уделить большое внимание тому, чтобы у нас появилась экономика как наука. Чтобы люди проводили исследования, защищали диссертации, становились Нобелевскими лауреатами, предлагали какие-то новые теории.
А сейчас по любому поводу мнение наших ученых, как правило, сводится к тому, что лучше ничего не делать, потому что самое главное — это макроэкономическая стабильность. А все, кто оппонирует этому, выглядят как бы непрофессионалами. Потому что любая другая точка зрения сегодня не институционализирована.
Между тем с человеком, который помнит, что такое гиперинфляция и нулевые золотовалютные резервы, просто невозможно обсуждать экономику прорывного типа. Для них идея снижения их любимого НДС означает крах мировоззрения. А это мировоззрение, между прочим, подкрепляется авторитетом уважаемых и высокопрофессиональных структур, таких как Высшая школа экономики, Институт рыночной экономики переходного периода, Всемирный банк, МВФ и так далее.
Но конкуренции идей сегодня нет, как нет и национальной экономической школы. А она непременно должна быть.
— Все последние годы Минфин считал максимальное наполнение и переполнение бюджета безусловным и главнейшим приоритетом. А теперь МЭРТ главным приоритетом объявляет рост экономики, даже несмотря на возможные бюджетные потери?
— Нет. Хочу это подчеркнуть: по нашим расчетам, при установлении ставки НДС на уровне 12 процентов с 2009 года и минимальном росте собираемости этого налога (по пессимистическому сценарию собираемость растет не более чем на пять процентов в год и доходит до 80 процентов, что даже ниже, чем в Европе сегодня) уже в 2012 году никаких выпадающих бюджетных доходов просто не будет. Будет собираться абсолютно столько же НДС, сколько и при ставке 18 процентов. Это мы даже не учитываем эффект роста экономики — его трудно посчитать.
А если рассматривать это как инвестпроект, то есть через какое время все это окупится, то ответ будет: через шесть-семь лет.
Еще раз подчеркиваю: мы вообще не говорим о выпадающих доходах бюджета. Потому что в отличие от многих стран у нас есть серьезный резерв по легализации экономики. Он появился в девяностые годы, когда государство предложило бизнесу налоговую систему с запредельно высокими ставками и, соответственно, научило не платить налоги.
— С какими рисками для экономики связана реализация ваших предложений?
— Я бы не назвал это риском, но, как справедливо говорят наши оппоненты, будущий коэффициент собираемости невозможно просчитать точно. Мы считаем, что подошли к оценкам достаточно пессимистично, и поэтому никаких рисков наша модель не содержит. Но это поле дискуссии с нашими оппонентами.
Впрочем, даже если мы уберем рост собираемости и просто посчитаем все так, как есть, но учтем вещь, по которой есть консенсус даже с нашими оппонентами — что высвобождаемые в результате снижения НДС деньги все равно будут куда-то использованы (при этом примерно понятно, сколько пойдет на инвестиции, сколько на увеличение зарплат и так далее). При таком подходе выпадающие доходы бюджета будут составлять где-то 0,8–0,9 процента от ВВП. Доведение этих цифр до нуля — как раз вопрос повышения собираемости.
— Мне лично самым серьезным возражением против снижения НДС кажется то, что сейчас не время снижать налоговое бремя для всех одинаково — надо переходить к налоговому стимулированию приоритетных отраслей, например через отраслевые налоговые льготы. А если мы в равной степени снижаем налоги и для сырьевиков, и для высокотехнологичных компаний, то с чего вдруг у нас изменится структура экономики?
— У нас сырьевой сектор хоть и платит НДС, для него НДС — это еще и денежный поток. Поскольку НДС — это налог, который возмещается при экспорте, а экспортируем мы в основном сырье, то снижение ставки НДС приведет к снижению объемов его возмещения и, соответственно, к уменьшению денежного потока экспортеров сырья. НДС — это уникальный налог, от снижения которого выиграют именно те отрасли, которые нам сегодня нужны. Потому что там, где выше добавленная стоимость, там больше и НДС. Так что, снизив НДС, мы поможем перерабатывающим и высокотехнологичным отраслям.
Что же касается своевременности или несвоевременности, то мне кажется, что это иллюзия, будто у нас есть какое-то время на раскачку. Как мы видим, события в мире развиваются стремительно. Ситуация, которая случилась на финансовых рынках в прошлом году и до сих пор продолжается, глобальное подорожание продовольствия показывают нам, с каким темпом меняется положение в мировой экономике. И в этом смысле времени у нас нет. И нам сильно повезло, что как раз к моменту этих глобальных перемен в России появился политический консенсус о том экономическом курсе, который должна проводить страна.
А глобальный кризис означает, что нам немедленно нужно принимать меры по повышению производительности труда, по повышению энергоэффективности, по модернизации промышленности, по улучшениям в социальной сфере. И именно поэтому решение о снижении ставки НДС должно быть принято уже в этом году. Обязательно в этом.
С какого года она будет действовать — это уже второй вопрос. Но для экономики очень важно, чтобы такое решение было принято уже сегодня. Потому что нам нужны длинные инвестиционные проекты, а инвесторы должны понимать правила игры на весь срок действия таких проектов. Если вы сегодня скажете, что с такого-то года НДС будет снижен, то для инвестора это будет очень важный стимулирующий сигнал.
— Как вы относитесь к утверждениям некоторых либеральных экономистов о том, что наша экономика сегодня перегрета и нужно не стимулировать экономический рост, а, наоборот, замедлять его?
— Я к дискуссии отношусь хорошо, но не считаю, что экономика перегрета. Я, наоборот, считаю, что наша экономика тотально недоинвестирована. Потребность в инвестициях в России сумасшедшая. Может быть, отдельные сектора, например строительство, действительно перегреты, но что касается всей экономики — конечно, никакого перегрева нет.
— Сейчас основным приоритетом правительства объявлена борьба с инфляцией. Ваши предложения очевидно рассчитаны на то, чтобы больше денег оставалось в экономике. Есть ли опасность разгона инфляции в связи со снижением НДС и разумно ли бороться с инфляцией посредством снижения количества денег в экономике?
— Мне кажется, что для классической, развитой, уже хорошо работающей рыночной экономики борьба с инфляцией такими методами, наверное, вполне оправданна. У нас же все иначе. А деньги, которые освобождаются в экономике и направляются на модернизацию производства и инфраструктуры, только в коротком периоде могут вызвать незначительную инфляцию. В долгосрочной перспективе они дают дефляционный эффект, поскольку на эти деньги создаются какие-то блага, какие-то товары. А инфляция, в пределе, — это несоответствие количества денег количеству товаров.
Если деньги, высвобождаемые в результате снижения НДС, целиком уйдут в увеличение зарплат, то, конечно, будет инфляция. Если они пойдут на инвестиции в модернизацию, то никакой инфляции не будет. А чтобы высвобождаемые деньги не проелись, мы, как я уже говорил, и предлагаем в комплексе со снижением НДС и набор налоговых мер, стимулирующих модернизацию производства, и развитие человеческого капитала.
Но самая важная гарантия от проедания денег — это работа по всем направлениям. Один из департаментов, которые я курирую в МЭРТе, называется департамент инвестиционной политики. В его рамках мы сегодня правим закон «О концессиях» так, чтобы концессии действительно заработали. А концессии сегодня — это одна из самых удобных форм привлечения инвестиций в инфраструктурные проекты. Второе — особые экономические зоны. К ним есть много нареканий, и мы собираемся ситуацию исправлять. Чтобы сделать из ОЭЗ такие места, где мы покажем, как государство умеет работать с частным инвестором. Мы хотим показать, что в России можно прийти в определенное место, выбрать площадку, подключиться к необходимой инфраструктуре и начать работать. Третье — у нас есть Инвестиционный фонд и Банк развития, которые только начинают свою работу. Эти институты развития, по-хорошему, должны компенсировать инвестиционные риски, которые сегодня есть в России по долгосрочным проектам.
Это лишь небольшая часть наших планов. И при одновременном движении по всем этим направлениям мы сможем мотивировать инвесторов именно вкладывать деньги в развитие, а не проедать. Я сейчас даже не говорю о развитии финансового рынка — это отдельная большая тема, и там тоже будут большие изменения.
