— Главная задача нынешней биеннале, по замыслу ее куратора, — познакомить Москву с тем, какое жилье проектируют и строят на Западе. Вы увидели там что-то, что могло бы нам сегодня пригодиться?
— Начну с того, что меньше всего может пригодиться: посмотреть на эти фотографии или макеты, перерисовать их и затем попытаться повторить все это в Москве или в других российских городах. Важно другое — понять, как думают эти люди, когда проектируют жилье, и очень дорогое, и для среднего класса, и не слишком дорогое. А думают они не об отдельных резервациях для различных социальных групп горожан, а о многослойном городе. Домов для богатых будет всегда меньше, чем домов для среднего класса, а домов для среднего класса будет всегда меньше, чем домов для рабочих. Даже, наверное, в Арабских Эмиратах, где все богатые, но и там одни богаче, чем другие.
Там есть несколько интересных проектов. Среди них один, где новое жилье в несколько этажей надстраивается над уже существующим торговым центром. Проще было бы, конечно, снести этот центр и выстроить на его месте обычный дом. Но у города жизненный цикл долгий, ему требуется время, чтобы новое зажило нормальной жизнью. Поэтому, если все постоянно сносить и строить новое, город будет обновляться, но оставаться макетно-мертвым, его характер будет сродни характеру временщика-мигранта. Если мы хотим укореняться в нормальной городской среде, мы должны что-то сохранять, что-то модернизировать в соответствии с требованиями времени. Ведь нам не приходит в голову сносить доставшуюся нам от природы гору, но если для жизни требуется прорыть в ней тоннель, то это нужно сделать. А тут старый дом — тоже некая данность.
Город ведь все равно должен расти в высоту, несмотря на то что идея малоэтажной застройки и дома усадебного типа кажется многим очень привлекательной. Но если Москва не будет расти вверх, она скоро растянется до границ Питера. Однако расти в высоту можно совершенно разными способами. Можно повсюду строить новые двадцатипятиэтажные дома, но можно делать не просто этажи, но уровни, своего рода слои городской археологии. И в иностранных проектах видно, что они стремятся расти, постепенно осваивая ярус за ярусом. Каждый ярус — это как отдельный малоэтажный дом, который по-своему уникален. А ведь в двадцатые годы у нас это предлагал Ладовский…
— Один-два таких яруса уникальны, но массовое жилье, даже качественное, как, скажем, в Голландии, вообще плохо ладит с уникальностью, которой мы привычно ждем от архитектуры. Может быть, просто раз и навсегда надо решить, что не стоит этого ждать от жилья, что жилье — это такая архитектура, которая про другое?
— Мы привыкли к тому, что есть элитарная культура, есть массовая. Так же мы подходим и к жилью: есть элитное жилье со всеми его атрибутами, есть массовое. И мало кому приходит в голову, что элитное по сути может быть и в той, и в другой страте. Если, разумеется, трактовать элитное не как уникальное, неповторимое и страшно дорогое, а как качественное. Что означает «качественное» применительно к архитектуре? Это умная, талантливая идея, качественный проект (ведь можно придумать гениальную вещь, но не суметь превратить ее в проект), качество строительства и качество эксплуатации — и только так, вместе.
Что касается разнообразия и всяких необычных решений, которых мы ожидаем от архитектуры вообще и от жилья в частности, то тут мне такая история вспоминается. Знаете, когда только что построили гостиницу «Россия», которую теперь уже разобрали, в зале ГлавАПУ архитектурной общественности показывали фильм про гостиницу, ее проект, ее строительство. Там показывали с гордостью, что в разных номерах покрывала на кроватях и шторы на окнах разного цвета: где-то голубые, где-то желтые и так далее. И тут наш коллега громко, на весь зал, говорит: «А кто, кроме проституток, посещающих эти номера, эту разницу увидит?» И сначала возникла пауза, а потом зал захохотал. Вот вроде бы прекрасная вещь — многообразие, но зачем оно здесь нужно? Если вы живете в номере с голубым одеялом, то вы все равно будете думать, что все номера с голубыми одеялами, а скорее всего, вообще ничего на эту тему думать не будете. То есть это мнимое разнообразие.
Теперь вспомните, как выглядит самое дорогое жилье в Лондоне. Ряды абсолютно одинаковых домов на самой дорогой лондонской земле. И их хозяев не волнует, что такие же в точности дома слева и справа. Их волнует, где территориально их дом расположен и то, что внутри их собственного дома. Какое разнообразие действительно нужно, так это то, которое может привнести туда хозяин.
— Вы имеете в виду цвет шторок, мебель и все такое?
— Скорее другое. Чтобы сделать жилье по-настоящему своим для каждого, нужно сделать так, чтобы каждый, кто этого хочет, мог принять участие в его создании. Чтобы это жилье стало твоим, его надо создавать самому, то есть строить его, жить этим. Надо сказать, что в пятидесятые-шестидесятые годы, когда мы отрабатывали определенные часы на стройке дома, в котором нам предстояло жить, люди по ходу дела начинали прикидывать, кому в какой квартире хотелось бы поселиться, думали об этаже, о расположении окон, были гораздо меньше отчуждены от своего жилья, чем те, которые покупают сегодня дорогие квартиры.
— На Западе же была и есть, я полагаю, так называемая практика партиципации, когда группа будущих жильцов, находясь в тесном контакте с девелопером, участвует в работе над проектом своего дома.
— Конечно. Это одна из возможностей, и не исключено, что для нас вполне своевременная. Как обеспечить участие — это другой, но вполне решаемый вопрос. Нужно дать каждому слою населения возможность жить так, как он того хочет. То есть потребитель и государство должны объединить усилия и общаться не только через банковские каналы. Государство должно отвечать за все, что под землей. Газ и электричество житель к своему дому проводить не должен, будь он сельским или городским. Но то, что у него внутри дома… Пусть позволят сделать или купить именно то, чего ему хочется. Конечно, посоветовавшись с профессиональными архитекторами.
- Тогда надо признать самострой лучшим способом укоренения и избавить жилье от архитектора, архитектора — от жилья...
— Нет, архитектор нужен. Более того, архитектурной практике известны средства, способные совместить возможности жильцов и ясность общей структуры. Но начну с того, что я видел однажды во Вьетнаме. В Сайгоне, где от французов остались хлеб, пиво и цемент, есть улица. По одной ее стороне за государственные деньги построены усадьбы, по вьетнамским меркам гигантские. У них там кондиционер и все, что надо для комфортного проживания. Но дома стоят пустые, потому что молодежь купить их не в состоянии, взрослым это как бы и ни к чему — они уже так или иначе решили для себя жилищную проблему, — а те, кто в их возрасте ночует на улице, те все равно не смогут за это заплатить. А на противоположной стороне круглые сутки кипит жизнь. Миниатюрные вьетнамцы начинают обживать пространство, которое им выделили под будущее жилище. Пространство устроено по принципу этажерки. Этажерка умозрительная пока, потому что это тот каркас, который нужно еще сделать, а заполняется он весьма индивидуально, с помощью местных материалов. И вот один сделал крышу над головой, второй, у кого это получилось быстрее, поставил рядом столик и стульчики, и вот у него кафе. Другой сделал мастерскую по ремонту машин у себя в «жилой ячейке». И вот у них появились первые деньги, они стали обживать второй ярус, построили вполне убедительные стены, затем еще денег накопили — третий уровень и так далее. Конечно, эта сторона улицы выглядеть будет весьма, мягко говоря, эклектично, но она будет потрясающе живой.
Теперь, представьте себе, приезжаем неделю назад в Гетеборг, и один шведский архитектор привозит нас смотреть один дом. Создал его еще в 1961 году очень известный и очень немолодой к тому моменту архитектор, который всю жизнь занимался деревянными домами. И он придумал и построил, по сути, ту же этажерку, которая у вьетнамцев была условной, но — из железобетона. Три уровня, и в каждый из этих уровней вставлены деревянные односемейные жилые блоки. Они одинаковые, только покрашены по-разному, перед ними отступы, поэтому появляются своего рода веранды, внизу гаражи. И это 1961 год! Это сделано одной рукой, то есть выглядит не хаотично, а по-северному строго, но при этом ощущается и комфорт, как житейский, так и душевный, у жителей этого дома. По меркам того времени, я полагаю, это было отнюдь не самое дорогое жилье. То есть архитектор «размазанную» по горизонтали деревню превратил в городскую «этажерку»!
А теперь остается только вспомнить о том, что придумал-то это опять же Ладовский. Ведь это он получил авторское свидетельство на идею застройки из сборного каркаса и заполнения его ячейками-кабинами, которые он вставлял в этот каркас. Он придумал это еще в двадцатых годах как способ застройки его знаменитой градостроительной параболы. У Моше Сафди на «Экспо-67» в Монреале те же ячейки-кабины, которые вставляются в пространственный каркас, — это качественно другой тип строительства, нежели мы реализовали в нашей стране, доведя его до гротеска.
Японцы сделали у себя на «Экспо» в начале семидесятых годов такую концептуальную объемную композицию — структуру без начала и конца, которую можно было развивать в любую сторону сколь угодно долго, и в нее вставлены ячейки-кабины, только не плотно друг к другу, а с просветами. Такие изобретения могли бы позволить сделать то, о чем говорил в начале тридцатых годов Моисей Гинзбург. По его словам, доведенным до лаконичности афоризма, пришло время превратить атавистическое понятие «стройка» в современное понятие «монтаж». Пора сделать и другое — перестать упираться в альтернативу: этика или эстетика. Мы привыкли разделять эти понятия. В свое время были две разные дисциплины, две разные кафедры в университете. Отсюда — жилье либо массовое, то есть дешевое, либо эстетически ценное — дорогое. Но такое деление, как показывает опыт, скорее порочно, нежели перспективно. Это еще Кьеркегор понял в середине девятнадцатого века и написал об этом работу «Или — или». Он осознал, что не «или — или», а «и — и».
— По отношению к архитектуре это «и — и» чревато иным — «ни того толком, ни другого»…
— Нет. Применительно к архитектуре это значит, что архитектура должна рассматриваться не только в контексте культуры, но и в контексте цивилизации, то есть и во всей совокупности социальных проблем. Архитектура — это вид деятельности, который должен найти срединное место между культурой и цивилизацией. Об этом и Моисей Гинзбург писал в своих последних, не изданных по сей день трудах. Архитектура должна быть инструментом цивилизации и участником цивилизационных процессов, и только в этом контексте она формирует норму профессиональной культуры.
Так вот тут экспериментальное проектирование играет существенную роль в создании инструмента цивилизации. Экспериментальные дома такого масштаба, как дом Наркомфина, как тот же дом-этажерка в Гетеборге, участвовали в цивилизационном процессе, и это закономерно. Так же как и НЭР — новый элемент расселения. Кстати, это дипломная, по сути, работа Алексея Гутнова, Ильи Лежавы и других членов группы НЭР сегодня представлена в каталоге биеннале и на выставке галереи ВХУТЕМАС в МАРХИ.
Беда в том, что для нас и по сей день едва ли не самое важное — как выглядит фасад. У нас строят усадьбы на шести сотках, еще и с разными фасадами. Можно возразить: для столицы и Подмосковья это уже пройденный этап. А по всей стране, уверяю вас, еще не пройденный. И что? Это и есть наше жилище будущего? Не хочется так думать.
— У нас есть, на ваш взгляд, хорошие примеры жилой застройки?
— Я считаю, что район Остоженки в Москве — пример положительный. Там есть градостроительная концепция, сделанная Александром Скоканом, которая сохраняет в значительной степени старую структуру района, а не его облик. Дальше приглашаются архитекторы, которые проектируют отдельные дома. Все ли получилось так, как задумывалось? Думаю, нет. Возможно, плотность заселения действительно больше, чем хотелось бы. Но в общем качество архитектуры там очень высокое. Когда там все построится, когда страсти улягутся, когда снимут шлагбаумы и можно будет ходить от дома к дому, между домами по внутренним и городским площадям, когда это пространство откроется и заживет нормально, то это градостроительное качество станет очевидно. Дома Скуратова, Григоряна, Скокана совершенно разные, но они умеют общаться, комфортно сосуществовать.
Из того, что выставлено сейчас на биеннале, мне нравятся ДНК, Скуратов, который, кстати, выбран архитектором года. «Проект Меганом» продолжает делать весьма рафинированные проекты, Сергей Киселев, которому принадлежало звание «архитектор года» в прошлом году, успешно реализовал себя и в этом году — дом на Новочеремушкинской улице сегодня у всех на слуху и на виду. Сегодня все это можно вполне показывать на любых выставках. И все наши разговоры о том, что похожие дома мы видели в Германии или Голландии, неубедительны. Правильно, видели. Но там естественным путем пришли к этому, а для наших мастеров это новая архитектура, новая технология, новые взаимоотношения с городом. Так что ее надо развивать и быть в этом последовательными.
— Но ведь то, о чем вы говорите, — дома Скуратова, Скокана, «Проекта Меганом», — это капля в море. А море наше — это жилые, растущие с невероятной скоростью комплексы, в лучшем случае убогие, в худшем - чудовищно безобразные. И ничто не говорит о том, что соотношение будет каким-то иным.
— Здесь нужна политическая, в полном смысле этого слова, воля. Нужно шире использовать мастерство лучших архитекторов. И нужно привлекать иностранцев, как делают в других странах, — примеров тому множество и на биеннале.
Речь, разумеется, не о том, чтобы все заказы раздать иностранным архитекторам, нет. Если мы хотим повысить качество жилья, поднять его на новый уровень, мы должны приглашать и наших, и иностранцев — всех, кто соответствует определенному уровню профессионализма. Анализировать то, что они делают, затем кого-то приглашать на следующие проекты, от чьих-то услуг отказываться. По такому принципу был в свое время застроен качественным жильем Западный Берлин. Этот же принцип немцы сохранили и в работе над общественными центрами в сегодняшнем Берлине. Прием, хорошо известный и у нас. «Золотой остров» сегодня проектируется таким же образом. «Моспроект-2» делает общую градостроительную концепцию, застройка разбивается на участки-лоты, и приглашаются для объемного проектирования архитекторы, как московские, так и иностранные.
А если бы всерьез отнестись к реконструкции таких гигантских районов, как, скажем, Чертаново… За такое еще не каждый возьмется, это не «Апельсин» на Крымской набережной построить вместо Дома художника. Для этого нужны и мужество, и профессионализм невероятный. Это со всех точек зрения невыигрышная работа. Но! Я вспоминаю, как в свое время в Бомбее познакомился с Ионой Фридманом — очень пожилым человеком, который прославился навсегда проектом «Второго Парижа»: в шестидесятые он предложил возвести над Парижем искусственную платформу нового города. Картинка этого «второго Парижа» разошлась по всему миру. Одного этого было достаточно, чтобы он остался в истории современной архитектуры. И вот он, невзирая на возраст, едет в Индию, чтобы заниматься социальным жильем. Позднее он приехал в советскую Москву, потому что в его простой и честной голове родилась идея, что в стране с плановой экономикой, государственным заказом и общинным правом на землю он найдет эффективный механизм для реализации качественного социального жилья. Так что по-настоящему большие архитекторы понимают, что без этого они не могут состояться в профессии в полной мере.
И я убежден, как и много лет назад, когда в начале восьмидесятых участвовал в конкурсе на идею жилища будущего в самом, как тогда казалось, печальном районе Москвы — Кузьминках: если мы говорим о жилище будущего для нашей страны, надо искать приемы, в том числе проектные, для того, чтобы приводить в порядок то, что сегодня есть. Полезнее для города не строить «Апельсин», а вкладывать деньги в ремонт и сохранение жилья. Тогда, может быть, как в том же Стокгольме, который сегодня не самый нарядный, не самый пышный и не самый разнообразный по архитектуре город на свете, в домах не будет проблем с ржавыми трубами, тесными лестничными площадками, небрежно покрашенными фасадами или разношерстной столяркой, делающей город очень похожим на то, что в Сайгоне строили для себя сами будущие жители четверть века назад.
