Почти целый месяц в новостях мелькало имя знаменитого фотографа Энни Лейбовиц, словно по миру путешествовала ее передвижная выставка. Но к искусству фотографии все это имело мало отношения. В августе стало известно, что кредиторы в лице компании Art Capital потребовали от Лейбовиц вернуть долги. Сделать это она не смогла, и три ее нью-йоркских дома и все права на уже созданные и будущие работы перешли к Art Capital. Затем Лейбовиц все-таки выкупила свои авторские права и добилась того, что cрок погашения долга растянулся. И тут же началось «дело о плагиате». В начале сентября Лейбовиц, самого высокооплачиваемого, самого знаменитого фотографа в мире, обвинили в том, что она украла чужую фотографию.
Птица как улика
Слово «плагиат» жесткое, сродни клейму. Для сенсации оно подходит больше, чем корректное выражение «нарушение авторских прав». Но в истории с Лейбовиц все же речь идет о втором. Вкратце история эта такова. В начале 2008 года компания Lavazza решила уподобиться Pirelli — компании, которая кроме шин знаменита своим календарем с голыми девушками, снятыми разными именитыми фотографами. Компания Lavazza, чье имя почти синонимично итальянскому кофе, заказала съемку для календаря на 2009 год Энни Лейбовиц. Та в апреле прошлого года поручила итальянскому фотографу Паоло Пиццетти сделать для нее фото разных мест в Италии, с тем чтобы выбрать подходящее для ее собственной съемки. Пиццетти сделал и отправил ей несколько снимков, включая фонтан Треви в Риме и площадь Сан-Марко в Венеции, после чего узнал, что Лейбовиц в Италию не едет, натурные съемки отменяются. В октябре вышел календарь, и на двух его листах Пиццетти обнаружил в качестве фона, в который вмонтированы фигуры моделей, те самые фонтан Треви и площадь Сан-Марко в Венеции. Проходит почти год, и Пиццетти подает на Лейбовиц в суд за то, что она без разрешения использовала его работы, его авторство не указала и, соответственно, денег не заплатила. По поводу своего авторства у пиццетти на этот счет есть аргумент: он утверждает, что узнал свой снимок по рисунку облаков и по птице в левом верхнем углу.
Если это все правда, значит, Лейбовиц бес попутал сэкономить на его гонораре. Или она заразилась болезнью, которая захватила мир благодаря интернету: относиться к чужим картинкам (кстати, и к текстам) как к бесхозным. Но, в конце концов, пусть суд и разбирается. Календарь Lavazza вызывает куда более интересный вопрос: что такое фотограф Лейбовиц и в чем, собственно говоря, ее величие, которое уже несколько десятков лет не подвергается ни малейшему сомнению?
Персональный репортаж
На снимки в календаре Lavazza смотреть непросто — в них утрированно искусственная красивость смешана с какой-то поп-артистской образностью. На одном из них обнаженная модель, держащая в руке чашку с логотипом Lavazza, лежит в тарелке с макаронами на фоне дивных тосканских холмов; на другом девушка-вамп стоит на четвереньках, нависая над двумя карапузами (привет Капитолийской волчице) на фоне Колизея. И так далее. Все это производит скорее гнетущее, чем привлекательное впечатление. Объяснять это тем, что Лейбовиц просто издевается над глянцевой картинкой, иронизирует, смеется над зрителем, не хочется, потому что все, что она сделала до тех пор и что делает сегодня, этому противоречит. В модные иронические игры Лейбовиц по-настоящему не играет. Тут, как ни странно, нужно посмотреть далеко назад, в 60-е, когда она училась в Институте искусств в Сан-Франциско.
Училась она у многих, в том числе у Анри Картье-Брессона. Чему — сама она сформулировала так: «Мы осваивали стиль персонального репортажа, воспринимаемого графически». «Персональный репортаж» — это когда ты смотришь на не выдуманную, не подстроенную, случайную историю, но видишь в ней только то, что тебя задевает за живое. Для Картье-Брессона эта был совершенный графический узор, волей обстоятельств сложившийся из случайных элементов. Для Лейбовиц это поначалу было тоже так, а потом стало почти так. «Почти» — потому что истории у нее подстроены, но особым образом. Придумав все, как должно быть, она отстраняется от этого и наблюдает, будто намерена снимать репортаж, но ждет, пока не увидит чего-то особенного лично для себя. Так сделана прославившая ее обложка The Rоlling Stonе с Джоном Ленноном и Йоко Оно. Поскольку снято это было за пять часов до гибели Леннона, история этой съемки не раз детально пересказывалась. Это Лейбовиц предложила Леннону раздеться, а Йоко раздеваться запретила; это она придумала, что он должен свернуться калачиком. А получилось, будто она наткнулась на человека, прильнувшего к мировому древу.
Она научила Вупи Голдберг так выныривать из белопенной ванны, чтобы все удивились, до чего же та похожа на гладкого пупса. Это она усадила Шварценеггера в белых штанах на белого коня, чтобы они слились в кентавра. Тем самым она подарила зрителю «неожиданное» прозрение: фирменная шварценеггеровская мускулатура не человеческая, а конская.
Точное попадание
Если выдающиеся заслуги Лейбовиц и не подвергались сомнению, то далеко не все ее знаменитые снимки вызывали единодушный восторг. Например, портреты королевы Елизаветы II, сделанные в преддверие визита Ее Величества в Штаты в 2007 году. Обстоятельства, сопутствовавшие этой съемке, тоже хорошо известны. Лейбовиц хотела сделать «очень простой портрет», не ради красоты, а ради истории, как некогда делала это Сесил Битон, снимавшая королеву-мать. Лейбовиц пыталась настоять на том, чтобы костюм королевы был как можно проще, но Ее Величество с раздражением отвергла эту идею, облачилась в парадное платье цвета тусклого золота, мантию и бриллиантовую диадему. На одном из снимков Елизавета II торжественно восседает в кресле и сосредоточенно смотрит в открытое окно. Портрет этот обсуждался весь май 2007 года как главная мировая сенсация. Тогда в The Washington Post и вышла статья критика Генри Алена, не ставшего скрывать своего разочарования. Он писал, что королева совсем не представлена как личность, что личности в ней не больше, чем в мраморном бюсте Джорджа Вашингтона, что снимок получился очень обыденным, будто «это картинка из каталога товаров, в котором королева предлагает себя на продажу».
С одной стороны, и правда, снимок как будто про антураж, а не про личность, про бытовую роскошь, а не про могущество и величие. Но все же там есть нечто завораживающее. Это — подчеркнутая отстраненность модели, из-за чего та напоминает полотно, вываливающееся из рамы. Рама — это и интерьер с люстрой, отражающейся в зеркале, и тяжелые драпировки, и парадный костюм, и украшения. Но умный зритель не раму рассматривает, а картину. А картина про неведомое — про то, что такое быть королевой Великобритании. В эту тайну ты не проникнешь, даже если узнаешь все о королевах: в каких интерьерах они живут, на каких простынях спят, что едят на завтрак, как отдают распоряжения, каких собачек любят, какие книги читают. Вот и на этом портрете можно много чего увидеть, а «проникнуть в суть», «разглядеть личность» — нет. Потому что личность эта не нашего ума дело. Это и поразило Лейбовиц, это она и сказала. И вновь мы возвращаемся к тому, что между тем, что ее «зацепило», и тем, что мы видим на картинке, нет зазора, независимо от того, более постановочно или более репортажно выглядит тот или иной снимок. Уж если она что-то решила сказать, то выразится ясно. О красоте Деми Мур или об эклектичности рекламной фотографии (см. календарь Lavazza). Эта предельная точность в выборе средств и есть ее главное оружие и существо феномена под названием Энни Лейбовиц.
