С появлением во второй половине XIX в. достаточно массовой и достаточно независимой прессы политики скоро обратили внимание на этот институт, дающий богатые возможности для утонченных двусмысленностей, отличающихся той неопределенностью, которая порой так желанна. Зачастую очень хочется что-то сказать, но так, чтобы при этом как бы ничего и не сказать. Во всяком случае, всегда иметь возможность ответа: «Я — не я, и лошадь не моя». Независимая пресса с ее пробными шарами тут инструмент незаменимый. Опять же по линии прессы крайне удобно проводить разные интересные контакты. Например, пресс-атташе вправе общаться с такими политиками страны пребывания, в чьем обществе послу показываться невместно, тогда как атташе всего лишь общается с литераторами. И напротив, литератор может исполнять функции резидента или, по крайней мере, весьма ответственного связного. Бейрутский корреспондент «Правды» Е. М. Примаков, если верить намекам, подвизался именно по этой части. Когда есть желание играть на полутонах (по-журналистски говоря, «прикрывая задницу»), грань между прессой, дипломатией и активными мероприятиями сильно размывается.

Отмечающий свое пятилетие дискуссионный клуб «Валдай», на заседаниях которого раз в год знатные иностранцы совокупляются с державными вождями России, — наглядный и удачный пример такого синкретизма, доставляющего пользу обеим сторонам. Знатные иностранцы выступают в роли ответственных связных, доносящих разные интересные вещи до политического класса своих стран, что льстит их самолюбию и поднимает их значимость. Опять же при общем упадке официальной дипломатии, которая совсем мышей не ловит, и свободной западной прессы, способной писать лишь штампованные глупости (которые, возможно, необходимы для пропаганды превосходных ценностей, но пониманию реального положения дел никак не способствуют), обыкновенно происходит компенсаторное замещение, частично восполняющее функции утраченных членов.

Державные вожди, в свою очередь, тоже нуждаются в каком-то канале связи, не вносящем чрезмерных, с их точки зрения, искажений, равно как и в благожелательных нейтральных интерпретаторах. Ценность их не столько в низкопоклонстве перед Кремлем, в чем их винят и чего на практике особо не наблюдается (если, конечно, не считать, что непроизнесение анафем и клятв eo ipso есть низкопоклонство), но в том, что они обладают несколько лучшим пониманием предмета. То есть можно не опасаться, что в силу крайней идеологизированности или же крайнего невежества всё переврут так, что мама родная не узнает. Это не говоря о том, что всегда приятно отобедать с людьми, которые с места в карьер не предлагают разоружаться перед партией.

Вероятно, именно за этот недостаток остро идеологической боевитости валдайцы были обличены знатным политологом Л. Ф. Шевцовой: «Ведущие западные специалисты по России собираются, чтобы встретиться с руководителями нашей страны. Пожалуй, это один их самых успешных примеров «промывки мозгов» и одновременно вербовки, которую сами объекты не всегда ощущают». Тут политолог из Фонда Карнеги являет известное простодушие, не разумея, что слово «вербовка» обоюдоострое и лучше бы им вовсе не пользоваться. С другой стороны, крайняя злость отставных идеологов по поводу того, что знатные иностранцы не следуют императиву «Иди и с вервием на вые к убийце гнусному явись», сама по себе объясняет любовь вождей к валдайскому обществу. Не с Л. Ф. Шевцовой и не с ее коллегами и благодетелями совокупляться же в беседах.

Все это было бы прекрасно, и, благожелательно отметив: «Интересное начинание, между прочим», — можно было бы поощрить державных вождей: «Вещай, вещай, недалеко Валдай», — когда бы не маленькое «но». Всякие комбинации с инопрессой, со знатными иностранцами, они же доверенные связные, вполне уместны и дозволительны тогда, когда они формируются по остаточному принципу. Достигнув сперва какой-то внятности в беседе с собственной страной (что есть дело самое насущное), можно вступить и в доверительное общение с другими странами посредством дискуссионного клуба или же иным образом. Но — после домашнего устаканивания. Б. Обама проблистал за рубежами своей родины в качестве лектора по распространению, однако сначала он заключил какой-то эксплицитный контракт со своими согражданами. Без такового контракта ему и зарубежные лекции вряд ли бы задались. При всем почтении к знатным и незнатным иностранцам они должны проходить лишь во вторую очередь.

Наша же картина существенно иная. Кроме того, что как партнер для общения знатный иностранец выглядит в очах державца безусловно предпочтительнее, гости оказываются еще и доверенными связными не только для своей родной публики, что понятно, но еще для нашей отечественной, что понятно куда менее. Когда верховные откровения насчет 2012 г. оглашает для русского народа вашингтонский политолог Н. В. Злобин, это порождает вопрос: «Почему информацию по этому интересному для многих русских вопросу они должны получать через посредство амеровалдайского Николая Васильевича? Не приличнее ли было бы делиться своими замыслами непосредственно с дорогими россиянами?» При коммунистах мы уже проходили, что советский человек — это звучит гордо, а рубль — самая твердая валюта в мире, однако же в магазинах «Березка» звание советского человека ни у кого не вызывало почтения — там чтили человека иностранного, а самая твердая валюта там и вовсе не имела хождения. В числе убийц советской идеологии и советской власти магазины «Березка» сыграли свою посильную роль.

И нужно же было употреблять слово «суверенитет» вплоть до полного злоупотребления этим словом, скандировать «Россия!» и вставать с колен, чтобы при обсуждении важнейших для страны вопросов воспроизводить практику Торгсина. Так можно и «Валдай» спровадить вслед за «Березкой». Впрочем, поскольку на всю Россию нашелся один публично любознательный, да и тот — Николай Васильевич, тут перед нами изрядная характеристика не только власти, но и общества.