В 1934 году Швейцария принимает закон о банковской тайне (ее разглашение становится уголовно наказуемым деянием), отменяет налоги для иностранных вкладчиков, а также позволяет регистрировать компании, основная деятельность которых сосредоточена за пределами национальных границ. Потомки Кальвина изобрели гениальную бизнес-модель и ее инструмент — номерной счет. По сути, страна начинает зарабатывать не налогами, а обслуживанием анонимных счетов и транзакций. На фоне огромного спроса на сохранность активов и конфиденциальность операций с ними такая специализация быстро привела к росту масштабов нового бизнеса. В сердце Европы появилось место, где капитал спасался от налогов и политических рисков. Вскоре эту бизнес-модель приняли княжество Лихтенштейн и графство Люксембург. Багамы, оставившие в силе английское законодательство 1866 года, стали прибежищем для американского капитала, не желающего следовать Новым курсом Франклина Рузвельта и, соответственно, делиться доходами (в 1936 году ставка подоходного налога для богатых достигла в США своего максимума — 79%).

Офшоры первой волны взяли на вооружение изобретенный когда-то в Нью-Джерси принцип отделения юрисдикции инкорпорирования (регистрации фирмы) от юрисдикции ведения бизнеса и начали использовать свой суверенитет для защиты собственников от посягательств тех государств, на территории которых они ведут бизнес. В сочетании с институтом тайны, отделившим банковский счет от физического лица, это создало предпосылки для экстерриториализации капитала. Те, кто в офшорах считался нерезидентом, у себя дома становились иностранными компаниями. В результате огромные состояния лишались конкретной территориальной прописки. Договоры об избегании двойного налогообложения довершили формирование основ офшорного сектора.

На претензии государств по поводу подрыва их суверенитета офшорные власти традиционно отвечали ссылкой на свободную конкуренцию. Основным параметром этой конкуренции стали условия ведения бизнеса. Не обладая ресурсами, свойственными крупным государствам, маленькие страны, не обремененные расходами по содержанию инфраструктуры, без труда минимизировали регулирование, найдя в этом свое конкурентное преимущество и профильный бизнес, который скромно именуется экспортом финансовых и юридических услуг. Сторонники либерализма небезосновательно указывают на то, что наличие в мире слабо регулируемых юрисдикций ставит пределы налоговому произволу национальных государств.

В конце 1960-х годов в Карибском бассейне возникает новый офшорный архипелаг британских и нидерландских юрисдикций, использующих законодательство времен laissez-faire. После того как юристы Милтон Грунди и Бил Уокер изобрели безналоговый траст (tax-exempt trust), то есть инвестиционный фонд, участники которого не раскрывают идентичности и не платят налоги с дивидендов, на Кайманы и британские Виргинские острова устремился капитал со всего мира. Острова стали крупнейшими инвестиционными центрами и одновременно всемирной «прачечной». В 1980-х годах налоговые гавани множились. Канадские компании, например, вовсю использовали так называемый голландский сэндвич даже для инвестиций в США: деньги переводились через Нидерланды в Антильские острова, а оттуда инвестировались в США, что позволяло избавиться от налога на дивиденды.

Необходимость принять на баланс финансы бывших социалистических экономик и решить проблему защиты приватизированных активов вызвала новую волну роста офшорного сектора в 1990-х годах. Российским предпринимателям оставалось только воспользоваться стандартными схемами. Массовое переоформление прав собственности с использованием офшорных юридических оболочек происходило в 2000–2002 годах по схемам, которые активно продвигали крупнейшие консалтинговые компании PwC и KPMG. К этому времени не только крупный, но и средний бизнес начал использовать налоговые гавани и схемы владения, скрывающие бенефициариев за офшорными «прокладками». С одной стороны, частный бизнес ощущал риски, исходившие от набирающего силу российского государства, и «дело ЮКОСа» показало вертикаль власти в действии. С другой стороны, конфиденциальность, которую предоставляют офшорные юрисдикции, позволяла оформлять долевое участие российских чиновников или членов их семей в бизнесе, которому они оказывали преференции.

Использование налоговых гаваней и офшорных финансовых центров стало основой конкурентоспособности транснациональных компаний. Поэтому российское правительство, активно поддерживавшее международную экспансию российского бизнеса, вынуждено мириться с офшорными схемами и налоговой оптимизацией. Важнее, чтобы финансы, сконцентрированные в офшорных юрисдикциях, все же инвестировались в Россию. В списке источников иностранных инвестиций в РФ верхние строчки занимают Кипр, Ирландия, Люксембург, Виргинские острова, Багамские острова.

Связанная с ОЭСР группа Tax Justice Network по итогам 2008 года оценила объем финансовых, движимых и недвижимых активов, оформленных в офшорных юрисдикциях, в 11,5 трлн долларов — примерно треть от всех имеющихся. Тогда ежегодный доход от них — 860 млрд долларов (рассчитано по ставке 7,5%). Не уплаченные же налоги — по среднемировой ставке для наиболее состоятельной категории в 37,5% — составляют 225 млрд долларов. По оценкам ОЭСР, сделки с использованием трансфертного ценообразования составляют до половины всего объема мировой торговли.