Исходный импульс гитлеровской модернизации в Германии — борьба с жесточайшим экономическим кризисом — был такой же, как и у СССР. Похожими были и цели — некоторая социальная программа для широких народных масс, делающая происходящие сдвиги переносимыми и даже популярными, и значительное усиление военно-мобилизационной готовности экономики, включая повышение уровня ее самообеспечения необходимым сырьем и материалами. И, разумеется, идея составления четырехлетнего плана, запущенного в 1938 году, вполне могла быть навеяна советскими пятилетками, вторая и наиболее успешная из которых как раз была завершена к началу осуществления ее немецкого аналога.
Примерно одинаковой в целом была и «макроэкономическая» технология осуществления преобразований — резкое перекачивание ресурсов национального дохода с потребления на сбережение и превращение госбюджета в главного, если не единственного инвестора. Несколько иным был объект, которому предстояло сократить свое чрезмерное, по мнению властей, потребление. Если в СССР изъятие доходов коснулось беднейшей части общества — крестьянства, то в Германии такой источник был обнаружен в расходах среднего и высшего классов. В обоих случаях хорошим подспорьем для мобилизации накоплений должны были служить наращивание бюджетного дефицита, внутреннего и внешнего долга и — по мере спроса на деньги (а он был не всегда) — эмиссия. В итоге специального научного термина для обозначения гитлеровской экономики даже не пришлось придумывать, она вполне официально именовалась «планкоммандвиртшафт» — планово-командное хозяйство.
Что касается исходного антикризисного импульса, то здесь достижения гитлеровской экономики наиболее распропагандированы, особенно в последнее время — в связи с оживлением дискуссий вокруг действенности кейнсианских бюджетных стимулов. Но справедливости ради стоит отметить, что, как и Рузвельт в США, Гитлер в Германии, по сути, просто реализовал программу, начатую предыдущим правительством, которое по ряду причин, в том числе из-за банального распила бюджетных денег, не смогло провести намеченные шаги достаточно последовательно и добиться осязаемых результатов. А может быть, предшественникам просто не хватило времени.
Признаки экономического кризиса появились в Германии еще в начале 1929 года, до пресловутого биржевого краха, когда впервые безработица перешагнула за три миллиона. Причина, наверное, в том, что Германия с ее ориентированной на инвестиционный экспорт экономикой, хребтом которой были уголь, сталь, станки и машины (уже к концу года выпуск всего этого упал на 20–40%), первой почувствовала приближение кризиса. О нем сигнализировало начавшееся задолго до финансового обвала сжатие инвестиций в реальный сектор и падение объема мировой торговли. А в ноябре 1929 года, после биржевого краха в США, произошел отток капитала, и краткосрочные кредиты — основа восстановления послевоенной Германии — были отозваны иностранными кредиторами.
Для преодоления кризиса еще в начале 1930 года был разработан план Юнга, направленный на реорганизацию страхового обеспечения безработных (предпринималась даже попытка ради финансирования выплат безработным повысить пивной налог). А поскольку кризис разрастался и осложнился перетеканием его из реального сектора в финансовый, то энергично предлагались и принимались другие меры, включая таможенную защиту от иностранной конкуренции и стимулирование избыточной занятости через налоговые льготы. Был также ряд дополнительных проектов общественных работ, в том числе введение добровольной трудовой повинности и план раздачи безработным помещичьих земель (правда, это решение в конечном счете не прошло).
Все эти меры дали свои плоды, особенно после того, как Гувер на год заморозил репарационные платежи Германии, а левое правительство Франции простило их вовсе. У правительства появилась возможность снизить налоги, и уже к концу 1932 года в Германии начался явно выраженный процесс экономического роста. Однако экономическое возрождение шло медленно. Снизившаяся в целях стимулирования производства социальная помощь вызвала волну забастовок, к тому же разгорался коррупционный скандал, связанный с разворовыванием предназначавшихся для поддержки производства денег. Утомился народ и от нескончаемой чехарды выборов и смены правительств на протяжении кризисных лет.
Весь этот трехлетний кавардак в совокупности и привел к власти Гитлера, который получил в наследство 6 млн безработных и разработанные и начавшие осуществляться программы антикризисных мер, которые оставалось только довести до конца, что и было исполнено. Ни о каком «двойном назначении» общественных работ, кстати, тогда не думали. Проект «Имперский автобан», в частности, имел чисто инфраструктурное значение, а не военное (основной военно-грузовой поток во время обеих войн все равно шел по рельсам). Уже через год безработица снизилась вдвое, а через три года в большинстве отраслей о существовании такого явления никто уже и не вспоминал. К моменту вступления Германии в войну в стране ощущался жесточайший дефицит рабочей силы, который будет восполнен лишь добровольно-принудительными «мигрантами» с оккупированных территорий.
Так же, как у нас, лидеры нацистов исходили из того, что коренная причина депрессии — недостаточное инвестирование экономики и полная занятость — может быть устранена лишь в результате увеличения сберегаемой и, соответственно, инвестируемой доли национального дохода. В антифашистской пропаганде всегда утверждалось, что потребление было снижено в основном за счет рабочего класса, но это не совсем так.
Зарплата рабочих не снизилась, правда, работать они стали больше, не получая прибавки. Перед войной вместо восьмичасового рабочего дня уже почти повсюду практиковалась 58–65-часовая рабочая неделя. Это означало снижение реальной стоимости отработанного часа примерно на четверть.
Более серьезным источником накоплений стал средний класс, так называемые профессионалы, потребление которого упало до 60%. Все, что превышало определенный доход, предписывалось «добровольно» жертвовать в фонд партии. Предполагалось, что высококвалифицированный персонал и все старшие служащие будут таким образом отдавать 15% зарплаты. Такие «добровольные» пожертвования промышленников и бизнесменов снижали их реальные доходы еще больше — для индивидуальных предпринимателей подобный вклад мог доходить до 40% от общей прибыли. По существу политика в отношении доходов превращала малых предпринимателей и лиц свободных профессий в плохо оплачиваемых государственных служащих.
Другой стороной мобилизации ресурсов для инвестиций было поддержание высоких цен на качественные товары — они могли быть куплены только в магазине, к которому данный человек приписан, и только в ограниченных количествах, которые были одинаковы для каждого. При этом товары, так сказать, народного потребления были доступны и дешевы. Наконец, определенная мобилизация средств достигалась за счет налогов на богатых. Конечной целью гитлеровского правительства было снижение жизненных стандартов среднего и высшего классов до тех пор, пока в стране не воцарится социальное равенство. Аналогичная политика продвигалась и на селе: нацистский режим национализировал большие поместья, и во многих случаях была проведена коллективизация сельского хозяйства, принципиально похожая на советский прототип.
Однако политика «борьбы с богатыми» начинает сказываться и на инвестициях в человеческий капитал, поскольку падает престиж высококвалифицированного труда. После шести лет нацификации число студентов сократилось более чем вдвое — со 127 до 58 тыс. человек, а набор студентов в технические вузы, готовящие ученых и инженеров, вообще упал до 9,5 с 20 тыс. Правда, возможно, тут сказались и следы демографической катастрофы в результате мировой войны. Однако для комплектации армии, фактически воссозданной в 1935 году на призывной основе, новобранцев хватало.
Снижение потребления привело примерно к удвоению ресурсов сбережений, доступных для инвестирования, — норма накопления повысилась до 1/2 национального дохода и даже более. Налоговое ограничение потребления привело к дефляции (к 1936 году уровень потребительских цен составлял лишь 81% от 1929 года, и только в 1940 году дорос до 84%). Дефляция поддерживалась также резким сокращением кредитов, их централизацией и контролем. В частности, кредитование физических лиц было запрещено. Возможностей частного инвестирования из-за высоких налогов было мало, к тому же направления инвестиций регулировались планом. По данным журнала Time, объявившего Гитлера человеком 1938 года, 80% всех строительных и 50% всех промышленных заказов в Германии было в том году инициировано правительством.
Государство хотело инвестировать в развитие военного производства. Если в 1936 году военные траты Германии достигли 10% от ВВП, то к 1939 году страна тратила на военные расходы уже 23% своего ВВП. Массированная милитаризация немецкой экономики началась с 1935 года, что выражалось не только в росте производства вооружения, но и в подчинении многих промышленных отраслей, прежде всего химической, авиационной, металлургической, задачам подготовки к войне. И если мерить успех модернизации по росту военной мощи, созданной за три-четыре года фактически с нуля, то он оказывается даже более ошеломляющим, чем успех в борьбе с безработицей.
В других отношениях итоги развития были на самом деле не столь впечатляющими. Еще первый министр экономики в правительстве Гитлера Яльмар Шахт, представляя свой «новый план», рассчитывал сократить импорт, направить государственные расходы в широкий спектр отраслей промышленности и заключить торговые соглашения с другими странами. Сменивший его в роли куратора экономики Герман Геринг, уполномоченный по четырехлетнему плану, тоже хотел, чтобы Германия стала самодостаточной во всех отраслях промышленности и могла пережить войну. Однако к 1939 году Германия импортировала до 33% необходимого сырья, а торговый баланс оставался отрицательным –0,1 млрд рейхсмарок. К тому же пушки реально заменили масло — в 1937 году по сравнению с 1927-м сократилось годовое потребление таких продуктов питания, как пшеничный хлеб, мясо, сало, молоко, яйца, рыба, овощи, сахар, тропические фрукты и пиво. Рост наблюдался только в потреблении ржаного хлеба, сыра и картофеля.
Быстро увеличивался бюджетный дефицит: государственные доходы, составлявшие 10 млрд марок в 1928 году, к 1939 году выросли до 15 млрд (чтобы представить масштаб, можно заметить, что курс марки тогда был 4,2 за доллар, и исходя из инфляции доллара, прошедшей с того времени, одна тогдашняя марка примерно соответствует четырем современным долларам). В то же время государственные расходы возросли с 12 млрд марок в 1928 году более чем до 30 млрд в 1939-м — с дефицитом в 15 млрд марок. С 1933-го по 1939 год нацистское правительство всегда тратит больше, чем зарабатывает, в итоге к 1939 году государственный долг составляет уже более 40 млрд рейхсмарок. Правда, при ВВП, превышающем 120 млрд, это вроде бы и не так много. К тому же вездесущий «финансовый гений» Шахт разработал неэмиссионную схему покрытия дефицита специальными «векселями» MEFO (Металлургическое исследовательское общество) — довольно рискованная в финансовом плане операция в условиях, когда дефицит бюджета превышает доходы.
По-видимому, гитлеровская верхушка понимала, что долго удерживать экономику в столь мобилизованном состоянии нельзя, да и нереально, — следует по возможности быстрее решать все потенциальные военные задачи. Вступление Германии в полосу непрерывных войн к концу 30-х годов прошлого века становилось неизбежным.
